. Авангард его, составленный из одной роты Казанского полка и 300 казаков, под командою подполковника Быхалова, должен был брать штурмом по очереди: Дарьял, Ларе и Казбек.
Царевич Парнаоз, узнавший о приближении Несветаева, собрал осетин для занятия селения Казбек, как стоявшего на самой дороге и по своему неприступному положению могшего представить весьма большие затруднения для проходившего отряда. Быхалов предупредил намерение царевича и принудил его засесть в башнях селения Сион, откуда он был также вытеснен с потерею 100 человек убитыми и 55 взятыми в плен. Пройдя, таким образом, от Владикавказа до Ананура, Несветаев открыл сообщение России с Грузиею, возобновил мосты по реке Тереку, исправил дороги и оставил у мостов небольшие команды, «дабы, – как доносил он, – при проходе войск не могли хищники по-прежнему разломать мосты».
В Анануре Несветаев соединился с отрядом капитана Матушевича, который, командуя за отсутствием генерала Талызина, вытеснил мятежников из Душетской крепости и, разбив их толпу, в 2700 человек состоявшую, преследовал до высот и тесных проходов урочища Гударети, где и запер до прибытия князя Цицианова из-под Эривани[500].
Царевич Парнаоз бежал к хевсурам и пшавам, прося их помощи для действий против Несветаева, но, получивши отказ, отправился в Персию. Князь Цицианов послал приказание всем пограничным начальникам стараться захватить его, что и удалось исполнить в казахской дистанции.
Генерал-майор Портнягин, по известиям, до него дошедшим о близком местопребывании Парнаоза, разъезжал с конным отрядом по Кахетии, а Кабардинского мушкетерского полка князь Севарсемидзе, с двумя ротами и одним орудием, нарочно поставленный для этой цели в Тионетах, гнался за ним с казаками. Темнота ночи способствовала тому, что Парнаоз успел скрыться от преследования. Тогда главнокомандующий отправил бригадира князя Томаса Орбелиани в Демурчасалы, 40 верст ниже Тифлиса по Куре (как к месту, где мог Парнаоз переправиться через Куру), с открытым предписанием, чтобы начальники отрядов давали князю Орбелиани столько войск, сколько потребует. Царевич был пойман вместе со свитою из 30 князей кахетинских и привезен в Тифлис.
«Спешу всеподданнейше донесть вашему императорскому величеству, – писал князь Цицианов[501], – о том, что одна из гидр, раздирающих Грузию междоусобною войною и вовлекающая бессмысленный народ в несчастия, поймана и заключена в благородную неволю, а именно царевич Парнаоз… Сие счастливое приобретение тем важнее, что научит и Александра царевича не посещать Грузию, а еще меньше столь долго оставаться в оной и набирать партию из неблагодарных князей».
Впоследствии царевич намеревался бежать из-под ареста, как это видно было из перехваченного письма его к родственникам, в котором он просил приготовить пару лошадей «и такого лекарства», которое можно бы было вмешивать в вино для усыпления караульных. Поэтому, 4 апреля 1805 года, царевичи Юлой и Парнаоз, вместе с их женами и детьми, отправлены были в Россию. Местопребыванием для первого была назначена Тула, а для второго – Воронеж[502].
Между тем, после ареста Парнаоза, осетины хотя и успокоились, но князь Цицианов не довольствовался этим, а желал привести их к полной покорности. С этою целью, вскоре после возвращения своего в Тифлис, он отправил в Осетию князей Мирманоза и Соломона Эрнстовых с требованием, чтобы они возвратили все награбленное во время возмущения. При безусловном исполнении требований главнокомандующий обещал им полное прощение и забвение прошлого, а в противном случае разорить их селения.
«Не Кноррингово теперь время, – писал он тагаурским старшинам и народу[503], – не стану я с вами договоры делать. У кого есть штыки, тому денег платить не следует. Клянусь Богом, в которого верую, что камня на камне у вас не оставлю и не генерала пришлю, а сам приду с войсками».
Князь Цицианов требовал немедленного возвращения пленных и всех вещей, захваченных при разграблении Стефан-Цминды и Ларса, и тогда обещал разрешить осетинам покупать по-прежнему хлеб в Моздоке и Тифлисе, дозволить отпускать им безденежно соль из русских магазинов и разрешить брать пошлины с проезжающих от Казбека до Владикавказа[504], с тем чтобы с казенных вещей «ни одной полушки не брать никогда».
Не видя, однако же, с их стороны желания исполнить наши требования, князь Цицианов решился действовать силою, но перед выступлением своим в Цхинвал просил князей Вазу и Реваза Мочабели, имевших влияние на народ, уговорить осетин исполнить наши требования и выслать к нему навстречу депутатов с просьбою о прощении[505].
– Тогда, – говорил главнокомандующий, – я не стану ни жечь, ни рубить и сделаю постановление. Вуде они еще надеются на Парнаоза, то предложите им послать в Тифлис того, кому они верят, посмотреть на царевича Парнаоза, сидящего под караулом, так и на людей, с ним пойманных.
Когда и это средство оказалось недействительным, тогда князь Цицианов, 13 ноября, выступил из Цхинвала, с отрядом, состоявшим из 694 человек строевых чинов[506] и двумя орудиями. В два перехода он достиг до осетинского селения Джавы, не встречая на пути никакого сопротивления. Селение Джавы было защищено двумя башнями, которые тотчас же и были заняты нашими войсками. Жители окрестных селений выказали готовность покориться и вступили в переговоры с главнокомандующим, но переговоры эти не привели ни к каким результатам. Князь Цицианов двинулся далее по направлению к селению Крожи, и хотя до селения было не более одной немецкой мили, но крутизна гор, покрытых густым лесом, и узость дороги, которую необходимо было расчищать, были причиною того, что отряд дошел до селения не прежде заката солнца.
Несмотря на незначительность перехода, войска были весьма утомлены, ибо должны были преодолевать огромные затруднения: тащить на себе два орудия с четырьмя зарядными ящиками и драться с осетинами в местах, «им известных, а нам незнакомых, где и трус храброго мог убивать безопасно. Все сие исполнено было с невероятным успехом, и род войны, для российского войска неизвестный, показал, что оно и к ней способно»[507]. В тот же день лежавшее на равнине селение Крожи, окруженное четырьмя башнями, было занято нашими войсками.
Между тем, узнав, что жители Мчиврийского ущелья соединились с осетинами Большой Лиахвы, князь Цицианов отправил из Джав с отрядом майора князя Мирманоза Эристова-Ксанского с тем, чтобы он прошел вдоль этого ущелья, разогнал осетин и принудил их покориться. Лишь только майор Эрнстов выступил из Карталинии, осетины, имевшие к нему большую доверенность, покорились и по требованию его выдали князя Баратова и Гедеванова, присланных от царевича Парнаоза, для поддержания возмущения в Осетии, выдали в аманаты всех тех лиц, кои были потребованы, и обещались возвратить все имущество, отбитое у казаков Рышкина полка.
Восстановивши спокойствие в обоих ущельях, князь Эристов пошел на соединение с главным отрядом, все еще находившимся в селении Крожи и занимавшимся разрушением башен, составлявших всю силу осетин.
Предав огню селение Крожи, князь Цицианов хотел следовать далее, но жители соседних ущелий просили пощады и помилования. В течение пяти дней главнокомандующий переговаривался с ними, но, видя, что они только затягивают дело, решился, для общего устрашения, проникнуть в такие места, в которых русские войска еще не бывали.
Поход этот не столько замечателен боевыми успехами, сколько неутомимою деятельностью, которою отличались все чины отряда. Войска то подымались на крутые горы, спускались в глубокие ущелья, то следовали по узкой тропинке гусем в одного человека, то по лесу, «где стук топора, как видно, никогда слышен не был и где долженствовало пробираться между деревьями невероятными изгибами». Два трехфунтовых единорога только усиливали затруднения. Отряд несколько раз переправлялся через реку Лиахву, причем пришлось перевозить пехоту на всех лошадях, бывших при отряде, не исключая и лошади главнокомандующего.
Предавая огню все встречающееся на пути, князь Цицианов достиг, 27 ноября, до селения Кошки, считавшегося осетинами неприступным и расположенного на высокой горе, лежащей не далее 15 верст от Эльбруса. Овладевши этим селением, главнокомандующий нанес окончательное поражение осетинам. Они явились с повинною и стали приводить захваченных ими казачьих лошадей.
Арестовавши главных зачинщиков возмущения[508], князь Цицианов объявил остальным прощение, «которое, – доносил он[509], – тем справедливее, что оные горские жители рассуждением нимало не рознят со скотами, в чем я лично уверился, говоря с ними, и тем необходимее, что число волновавшихся составляло бы большую потерю в людях для Грузии».
Возвратившись тем же путем в Ананур, князь Цицианов оставался там некоторое время для окончания дел с осетинами. Он уравнял повинности между жителями различных селений и назначил определенную плату за провоз товаров через Кавказские горы.
Путь с Кавказской линии в Грузию был теперь восстановлен; его можно было считать окончательно свободным, так как около этого времени и волновавшиеся кабардинцы были усмирены генералом Глазенапом.
Получивши высочайшее повеление об отправлении на усиление войск Кавказской линии Троицкого полка и дождавшись его прибытия[510], Глазенап составил два довольно сильных отряда, предназначая их для наказания закубанцев. Один, под личным своим начальством, он сосредоточил у Невинного мыса и составил его из шести р