от Суздальского мушкетерского, трех рот 16-го егерского полка, 200 пеших драгун и одного конного эскадрона, Борисоглебского полка, 100 пеших драгун Владимирского полка, 500 волгских и хоперских казаков, 660 донских, 6 орудий полевой артиллерии и 6 орудий донской конной артиллерии. Второй отряд, под командою генерал-майора Лихачева, был расположен у Баталпашинской переправы и составлен из пяти рот 16-го егерского полка, шести рот Троицкого мушкетерского, 1000 донских казаков, 300 поселенных кубанских, шести орудий полевой и шести орудий донской артиллерии.
Наступившая зима с метелями задержала на время Глазенапа, так что он мог выступить только в ночь со 2 на 3 декабря. Переправившись через Кубань, Глазенап пошел двумя отрядами к рекам Большому и Малому Зеленчукам.
Дойдя до Малого Зеленчука и узнавши здесь, что Мирза-Раслам-Бек подговаривает к уходу в горы нагайские аулы, кочующие по этой реке, Лихачев тотчас же отправил к ним воззвание и обещал прощение. Нагайцы решились возвратиться на свои прежние места, и тогда Лихачев двинулся к Большому Зеленчуку, где при переправе встретил значительное скопище неприятеля. После перестрелки он успел отбить часть нагаев и отправить их на нашу сторону, а сам пошел на реку Урух, где и ожидал прибытия Глазенапа с отрядом[511].
Последний, двигаясь по левому берегу Большого Зеленчука, также обнадеживал нагайцев прощением и возвращал их в наши границы. 5 декабря он соединился с отрядом Лихачева и вместе с ним прошел до реки Большой Лабы, везде прогоняя неприятеля и уничтожая аулы. 12 декабря, в день рождения императора, бесленейцы явились к Глазенапу с повинною и обещанием быть верноподданными России, освободить всех христиан, удовлетворить за все награбленное в наших границах, возвратить нагайцев и не производить хищничества. 14 декабря они присягнули на Коране в исполнении обещанного.
Глазенап освободил тогда бывшего у нас в плену их владельца Мурза-бека и двинулся в обратный путь в полном убеждении, что усмирил и покорил это поколение. На возвратном пути он посылал отдельные отряды в разные стороны для усмирения других племен. Горцы являлись с повинною, заключали письменные условия, подобные бесленейцам, и при таких условиях Глазенап, 8 января, возвратился на Баталпашинскую переправу, где и распустил отряд. Он пригнал с собою 1500 штук рогатого скота, 100 лошадей и до 15 000 овец.
«Исполнив возложенный на меня долг в точности, – доносил Глазенап[512], – надеюсь и истинно беру смелость заверить, что часть границы сей, начиная от земель Черноморского войска по реке Кубани до самого хребта Кавказских гор, будет покойна на многие годы, и народ закубанский, чувствуя меру мести, оказанную им за наглости, долго не помыслит поколебать себя и тем нарушить блаженство своей жизни, которое они долго не поправят, а через то граница Кавказа будет наслаждаться спокойствием, и всякий поселянин и каждого рода промышленник будет задираться своим упражнением, в безопасии и без всякого препятствия».
Так говорил Глазенап о своих подвигах, но не так смотрело на них наше правительство и не придавало им особого значения. Оно не считало горцев усмиренными на многие годы и, смотря на дела серьезнее, изыскивало более прочные средства к умиротворению края.
Беспокойства на линии и в особенности волнение в Кабарде обратили на себя внимание императора. Полагая, что единственным поводом к восстанию кабардинцев было избрание судей, император спрашивал князя Цицианова, действительно ли судьи необходимы кабардинцам. «Должно, конечно, – писал он[513], – чтобы они исполнили то, что им однажды повелено было, но когда совершенное спокойствие водворится, то не удобнее ли будет оставить их иметь прежнюю расправу кадиев?» Между тем кабардинцы сами заявили князю Цицианову, что от прежних судов ничего доброго ожидать не могут. Они просили дозволить им выбрать в судьи для каждых двух родов по восьми владельцев и 12 узденей и поручить им суд и расправу над народом. Только они, говорили кабардинцы, в состоянии искоренить воровство, разбой, плутовство и мошенничество[514].
Устранение духовенства из состава судей сами кабардинцы признавали необходимым, ибо видели, что оно, отличаясь нетерпимостью к христианам, содействовало скорее к развращению народа, нежели к убеждению в необходимости мирной жизни с соседями-христианами.
Согласившись на просьбу кабардинцев, князь Цицианов требовал, чтобы кроме судей были выбраны, по-прежнему на три года, заседатели в моздокский пограничный суд. Хотя кабардинцы и готовы были теперь исполнить требование, но главнокомандующий находил необходимым, для более прочного водворения спокойствия, дать иную форму правления кабардинскому народу. Кабардинцы не уважали приставов и даже не понимали, что означало слово пристав. Князь Цицианов считал необходимым назвать их начальниками, ибо вообще все азиятцы с этим словом соединяли понятие о власти, силе и значении. Так как многие кабардинские князья имели чины полковников, то начальником предполагали назначить одного из генерал-майоров и самое наименование кабардинского народа заменить Кабардинскою областью, как названием, напоминающим тамошнему населению о тесной связи с Россиею, с которою они должны составлять одно неразрывное тело.
Для достижения этой последней цели необходимо было принять меры к перемене воспитания кабардинцев, к ознакомлению их с русскими нравами и обычаями, с потребностями и изысканностию жизни, то есть ввести в Кабарду понятие о роскоши.
До сих пор в Кабарде существовала сословная вражда между князьями и узденями. Начальство Кавказской линии находило выгодным поддерживать эту вражду, видя в этом ослабление нации, но на самом деле, способствуя образованию военной силы, подливало, так сказать, масло в огонь. Кабардинцы, враждуя между собою и развивая свои военные способности, могли при удобном случае бросить свою сословную вражду, соединиться вместе и, действуя против России, представить немалые затруднения к их усмирению.
Князь Цицианов признавал необходимым помирить враждующих и в образовании народном видел единственное к тому средство. Он намерен был склонить кабардинцев отдавать своих детей в училища, которые учредить в Георгиевске и Екатеринограде, где обучать только языкам русскому и татарскому. Более способных детей предполагалось отсылать в кадетские корпуса, из которых и выпускать потом в полки, расположенные внутри России, с тем, однако же, чтобы дети узденей выпускались из корпусов одним чином ниже против детей княжеских фамилий, потому что иначе всякое сравнение с узденями князья приняли бы за оскорбление себе.
Одной перемены воспитания было бы недостаточно для обуздания дикого нрава кабардинцев; необходимо было развить между ними промышленность, ремесла, привязать их к оседлой жизни, а этого можно было достигнуть дозволением беспошлинного привоза в города собственных произведений кабардинцев. Это было необходимо в тех видах, что вся торговля кабардинцев была в руках армян, агенты которых находились повсюду. Получая все необходимое при посредстве армян, кабардинцы не имели надобности приезжать в города и знакомиться с юродскою жизнью. Излишне платимое армянам за товары кабардинцы вознаграждали хищничеством, а замкнутая жизнь их в аулах удаляла от сношения с русскими. Для привлечения горского населения к сообщению с русскими князь Цицианов запретил армянам ездить для торга по аулам, а вместо того учредил базары в крепостях: Георгиевской, Константиногорской, Моздокской, Наурской и Кизлярской. Здесь горцы могли производить продажу и мену товаров по установленным ценам, и им предоставлено было право заводить свои лавки[515].
Независимо от этих мер, главнокомандующий испрашивал высочайшее повеление на образование в Петербурге кабардинского гвардейского эскадрона, со сменою его через каждые три года, и на построение на казенный счет мечетей в Георгиевске и Константиногорске.
Первое признавал он необходимым потому, что, видя роскошь столицы, кабардинцы разовьют вкус и научатся говорить по-русски, а построение мечетей и свободное отправление службы примирило бы кабардинцев с русскими, «ибо, – писал он, – всякий народ, привязанный к вере, питает в душе своей почтение к тому, кто покровительствует оную»[516].
Согласившись на все предположения князя Цицианова, император Александр не согласился на переименование кабардинского народа в Кабардинскую область из опасения, что народ не примет равнодушно этой перемены названия. Прежний пристав назван был управляющим делами кабардинского народа, и в эту должность определен генерал-майор Дельпоцо, человек хотя и преклонных лет, но близко знакомый с характером и бытом туземного населения[517].
На обязанность генерал-майора Дельпоцо было возложено склонять кабардинцев отдавать своих детей в школы и к поступлению в гвардейский эскадрон, а также озаботиться и постройкою мечетей в Георгиевске и Константиногорске.
Для скорейшего достижения желаемых результатов по умиротворению кабардинцев князь Цицианов старался изолировать их от сообщения с соседними им немирными племенами и, желая на первый раз разобщить их с чеченцами и лезгинами, решил перенести линию на реку Сунжу, по берегу которой и построить ряд укреплений. Для осмотра берегов реки Сунжи и назначения пунктов для постройки укреплений был отправлен командир Троицкого мушкетерского полка полковник Рудзевич. Последний хотя и представил князю Цицианову свои предположения относительно расположения укреплений[518], но им не суждено было осуществиться. Занятый внешними делами в Закавказье и беспрерывною войною с персиянами, князь Цицианов оставлял приведение этой меры в исполнение до более удобного времени.