Имея предписание князя Цицианова написать джарцам письмо с объявлением, что если они не покорятся, то должны проститься навеки со своею землею, князь Орбелиани воспользовался прибытием их доверенных. Оставив при себе четырех аманатов, он 21-го числа прибыл к Падарской переправе, где в тот же день переправлены были на нашу сторону больные и раненые, но затем отряд, имевший продовольствия только на двое суток, поторопился отступить к урочищу Пейкаро.
Здесь к князю Орбелиани прибыли, 30 января, поверенные от селений Джарской области, с видом покорности и обещанием исполнить все, от них требуемое, а 31-го числа к нему же явились трое лезгинских старшин селения Белокан, с доверенностью от общества. Объявив первым, что они должны внести в счет следуемой дани за 1808 год положенное количество шелку, или за каждый фунт по червонцу, князь Орбелиани полученное от белоканцев письмо отправил к князю Цицианову.
Селения Талы, Мухахи, Джинихи и Чардахи, в просьбе своей сваливали всю вину на джарцев и уверяли, что сами они, «если Бог попустит», от сего времени будут непоколебимыми в своем условии и присяге[527]. Джарцы же говорили, что «случившееся по сие время дело от воли Божией», но что теперь опомнясь они желают мира[528].
Али-султан Эллисуйский и Хамид-ага, сын Сурхай-хана Казикумухского, предлагали свои услуги и высказывали желание быть посредниками в примирении нас с джарцами и белоканцами. Первый считал себя братом России и писал, что если ему дозволят, то он всех помирит и сделает приятелями России[529].
«Его императорского величества поверенному российскому начальнику имею объявить, – писал Хамид-ага[530], – что отец мой прислал меня сюда в джарские земли и приказал мне восстановить между вами и ими мир на условиях и обещаниях, каковые уже были между вами. Находятся при мне старшины, кадии и многое количество дагестанских войск; некоторые не соглашались на предлагаемый мною мир и глупостью своею употребляли непристойные речи, и случилось между ними таковое дело, о чем теперь уже раскаиваются и познали таковую их глупость и, возвратясь на мою сторону, просили меня возобновить старый мир и утвердить оный моим посредством и поручительством.
Вам известно, что между моим отцом Сурхай-ханом и величественнейшим русских земель монархом был непоколебимый союз, который утвержден был посредством генерала Савельева, в то время, как ваши российские войска пришли в Дербент.
Если угодно вам пользоваться отцом моим, то вы с сим народом учините мир на старых условиях и обещаниях посредством моим. Мною мир сей будет утвержден так, что никогда не может нарушиться, ибо если посредством и поручительством моим будет постановлен мир, тогда они противостоять и нарушать условий своих не могут. Предки мои не имели привычки к обману и нарушению своих условий. Таковое-то имею я от отца моего наставление. Если же посредством моим не учините мира, то воля ваша».
«Письмо ваше до рук дошло, – писал ответ на это князь Цицианов[531], – и содержание оного я уразумел. Вы каетесь в вине вашей, а сами еще здесь остаетесь; вы говорите, что без воли отца своего все то делали. Какую же ожидать верность можно от того, кто отцу своему, давшему жизнь и воспитание, не повинуется? Вы мира просите и утверждения тишины, но война принесла ли вам выгоду какую? А мне принесла. Я показал и покажу, что джарцам, и со всем Дагестаном соединясь, из-под власти моей выйти не можно; точно так, как воробью от когтей орла уйти. Что они в вашем союзе приобрели? Тьму убитых и раненых. И за что вы потерпели? За то, что дерзали с моими войсками воевать. Нет, конечно, а за то, что хотели из тушинских баранов кебаб есть. Вот как русские угощают незваных гостей!
И так, буде не хотите, чтобы и вас изжарили на русских штыках, ступайте к отцу вашему, которого я люблю, по слухам о порядке, существующем в его владении, и не для вас, а для него самого. Объявите ему от меня, что тетке вашей, а его сестре я могу выпросить у его императорского величества всемилостивейшего моего государя императора жалованье, буде он через меня искать его будет сам лично, а не через вас, когда вы сами объявляете, что вы ему ослушны, так как я всем ханским женам исходатайствовал у великого государя государей знатное жалованье и скоро возвещу их о том; да исходатайствовал даже сыновьям ханским, буде они с покорностью возвратятся ко мне. Вот какие милости я оказывать умею тем, кто со мною не враждует; если же отец ваш хочет добра и соединения покровом сильной Российской державы, да пришлет аманата, и тогда вознесу его выше всех дагестанских владетелей силою непобедимого оружия.
Я надеюсь, что слухи до вас дошли, как я слова мои держать умею и держу, никогда не обещая того, чего кровью и телом поддержать не могу. Путь открыт вам к добру, а идти по нему есть воля ваша, я же есмь в сем случае доброжелатель ваш, а в противном случае непримиримый враг, ищущий напоить землю кровью врагов моих».
Между тем генерал-майор князь Орбелиани, оставивши у себя по одному депутату, отправил прочих в свои селения с требованием, чтобы джарцы вновь присягнули на подданство и немедленно собрали дань шелком или деньгами. 11 февраля прибыло в русский лагерь 23 человека старшин, которым вновь было подтверждено требование доставить через четыре дня прошлогоднюю дань и отогнатых 211 казачьих лошадей. Старшины обещали выполнить, но только в более продолжительный срок, который и просили увеличить до десяти дней. Согласившись на их просьбу, князь Орбелиани вместе с тем получил приказание главнокомандующего, в случае невыполнения требований, ринуться в селение Джары и при следовании своем вырубить лес от Александровского редута до Катех, по обеим сторонам дороги сажен на триста, для чего и взять из Кизиха тысячу человек грузин с топорами.
Доставив в счет дани некоторую сумму денег, джарские старшины обещали остальную часть прислать вскорости[532] и тем остановили на некоторое время движение наших войск в их селения.
Видя, что джаро-белоканцы покорились русскому правительству и сопротивление их не привело ни к чему, кроме разорений, Алисканд также обратился к князю Цицианову с предложением своих услуг и с исканием прощения.
«Письмо твое я получил, – писал ему князь Цицианов[533], – и хотя бы по поведению твоему и не достоин ты был моего ответа, но я во уважение твоего родственника Султан-Ахмед-хана Аварского пишу. Иной дороги тебе к прощению нет, как приехать ко мне и пасть к моим ногам, а князь Орбелиани не знал, что от тебя требовал; мне ни брата, ни сына твоего не надобно. Какие мне уверительные письма и трактаты делать с изменником и подданным моего великого государя? Милости не жди никакой, – твои дела и ты не стоишь и мертвой собаки в подарок. Будет время, что я тебя заставлю укусить землю и тогда тебе покажу, что могу я здесь, какую я власть и силу имею. Будешь каяться, но поздно; покорность означается не условиями и трактатами, а исканием милости и прощения со смирением. У кого гром в руках, тому повелевать довлеет, а слабому повиноваться: трости свойственно гнуться до земли, а столетнему дубу свойственно видеть то, что лист его не шевелится при ужаснейшей буре. Буде прямого прощения хочешь, иди к родственнику своему Султану-Ахмеду-хану аварскому, примирись с ним и что он повелит, яко старший в доме, повинуйся ему или последуй вышесказанному, вот тебе моя воля».
Глава 22
Переговоры с Келиш-беком Абхазским о выдаче наследника Мингрелии князя Левана Дадиана. Посылка Портной своих чиновников в Мингрелию. Свидание их с Литвиновым. Интриги имеретинского царя Соломона. Устройство дел в Имеретии и Мингрелии. Торжественное объявление грамот императора Александра о принятии этих областей в подданство России. Отправление депутатов в Санкт-Петербург. Рассмотрение вопроса о праве владения Лечгумом. Устройство временного управления в Мингрелии. Происшествия в Гурии
Переговоры Литвинова с Келиш-беком, владельцем Абхазским, относительно освобождения наследника Мингрелии князя Левана[534], не привели ни к чему. Князь Цицианов, по необходимости, должен был теперь принять эти переговоры на себя и требовать немедленной его выдачи. Келиш-бек отказывался и на этот раз исполнить требование русского правительства. Он просил за освобождение Левана денежного выкупа и меньшего его брата в аманаты. Князь Цицианов отвечал, что согласен на первое, но если Келиш-бек не выдаст Левана без последнего требования, то главнокомандующий даст ответ штыками[535].
«Не могу верить, – писал князь Цицианов Келиш-беку[536], – дерзкому вашему поступку, а еще более предложениям вашим, чтобы за выдачу Левана, старшего сына и наследника Григория Дадиана, находящегося во всероссийском подданстве, вы требуете десять кес и младшего его брата в аманаты. Или вы не знаете, что Мингрелия и дом Григория Дадиана вступили в вечное подданство его императорского величества всемилостивейшего государя императора Александра II, что оскорбление, причиняемое оному владетельному дому, относится на всемощную Всероссийскую империю. Когда сильный от слабого требует аманатов, то пристойно ли вам от дома покойного Григория Дадиана требовать младшего сына в аманаты. И так последний раз требую настоятельно от вас, чтобы вы, по получении сего, тотчас же в безвредном состоянии доставили Левана, сына покойного Григория Дадиана, или статскому советнику Литвинову, или генерал-майору Рыкгофу и тогда за содержание его получите десять кес, в чем вам словом моим священным удостоверяю. Буде же того не сделаете, или нескоро, то божусь Богом, в которого верую, что камня на камне не оставлю, внесу огонь и пламень и положу конец дерзостям вашим, о чем уже и приказ дан от меня. Надеюсь, что вы, вопреки твердого союза, между двух империй