Ко всему этому надобно прибавить еще и то, что знатнейшие князья и сам салтхуцесы не знали грамоты и не умели ни читать, ни писать.
Из братьев покойного Дадиана двое: архиерей Одишийский Чкондидели и средний Георгий – были преданы России. Цакерель колебался в своих намерениях, хотя и присягнул на подданство России. Старший же брат Манучар и младший Дариель противились вступлению русских войск в Мингрелию, составляли заговоры с князьями и волновали народ. Жена покойного Дадиана, княгиня Нина, хотя и была привержена к России, интриговала против сына, так что, отдав ей верховную власть, нужно было ожидать, по известным ее «моральным свойствам», беспорядков, которые тем сильнее будут, что она советуема окружающими ее молодыми людьми».
Литвинов полагал поручить управление Одиши родным братьям Дадиана: Бессариону Чкондидели, Георгию и салтхуцесу Чикуани, а Лечгум – двоюродному брату Дадиана Николаю и лечгумскому моураву князю Геловани, как людям, преданным России. Правлениям этим в важных случаях испрашивать разрешение русского начальства, а в маловажных решать самим. Для сохранения же единовластия, столь привычного народу, верховный надзор вручить вдове Нине Григориевне, под руководством лица, известного своею опытностью.
Пример семейной вражды в Грузии и следствием того волнения в стране были так близки, что князь Цицианов не соглашался допустить к управлению братьев Дадиана, а тем более делить страну на две части. Поэтому, несмотря на все затруднения управлять Мингрелиею целым советом и собрать для того в одно место нескольких князей, главнокомандующий, ввиду безотлагательной необходимости поставить какое бы то ни было правление, испросил разрешение императора Александра на составление временного совета. До двадцатилетнего возраста Левана мать его, вдовствующая княгиня Нина, объявлена попечительницею сына и правительницею мингрельских областей. В помощь ей образован совет, в состав которого были назначены: Бессарион Чкондидели, брат покойного Дадиана, Николай Георгиевич, сын дяди Дадиана, моурав князь Геловани и гофмаршал Георгий Чикуани.
Власть совета ограничена управлением княжества и разбирательством гражданских дел; уголовные дела и уличение в пленнопродавстве должны были отсылаться в находящийся там полк и судиться по военным законам. Особы, составлявшие совет, сообразно с древним обычаем их, могли судить неважные дела и ссоры на месте, удовлетворяя просителей немедленными разрешениями, но утверждение тяжебных дел и исков об имении разрешалось большинством голосов совета и согласием правительницы.
Первым действием совета была просьба его, чтобы главнокомандующий подчинил и заставил повиноваться совету господичей Дадианова дома, то есть всех близких родственников, возмущавших страну, не повиновавшихся правлению, не плативших повинностей и не служивших никому. Затем совет находил необходимым возвратить вотчины и имения законным их владельцам, если они были отняты от них неправильно; обязать население платить аккуратно повинности и проч.
Существовавший с давних времен в Мингрелии обычай, по которому правитель жил на счет своих подданных и для того ездил по князьям, подобно тому как и сами князья жили на счет подвластных им крестьян, обратил на себя внимание нашего правительства. Разорение крестьянского сословия – долженствовавшего кормить как владетеля, так и его свиту, состоявшую из 200, а иногда и из 300 человек, – заставило князя Цицианова принять меры к уничтожению столь вредного обыкновения. Взамен этого обычая, одинаково унизительного как для владельца, так и для подвластных, учреждены были непременные доходы в пользу владетельного дома. Никто не освобождался от вноса этих податей, одинаково распределенных для всех сословий.
«Как во всех благоустроенных обществах, – писал главнокомандующий, – каждый член оного, пользующийся правосудием, тишиною и защитою от внешних неприятелей, не изъемлется от податей, которые, как известно мне, две трети Одиши перестали платить владетелю Мингрелии, то, чтоб восстановить сию подать, почел я нужным обвестить во всей Мингрелии, дабы дань, следуемая владетельному дому, по-прежнему от всех князей, не изъемля от того и духовенства, платима была по числу дымов».
Независимо от этой подати, князь Цицианов полагал необходимым уделить в пользу владетеля несколько процентов с откупа рыбной ловли, часть доходов от разработки рудников и часть с таможенного сбора.
Устроивши таким образом дела в Мингрелии и установивши там временное правление, князь Цицианов отправил Литвинову грамоту императора Александра, утверждающую Левана владетелем Мингрелии.
10 июня 1805 года высочайшая грамота, с большою церемониею, вручена была наследнику и прочтена в церкви в присутствии знатнейших сановников Мингрельского княжества.
По прочтении грамоты и совершении присяги, Литвинов возложил на Левана орден Св. Анны I степени и подал ему меч и знамя, пожалованные императором Александром покойному отцу его.
Раньше этого, в воскресенье, 19 февраля, происходило в Кутаисе торжественное вручение царю Имеретинскому пожалованной ему грамоты. Торжество церемонии, прекрасный солнечный день подали повод Соломону сказать Литвинову:
– Имя всемилостивейшего государя нашего действует даже и на самые стихии. После непрерывного и продолжительного ненастья, видим освещающее и согревающее нас солнце. Подобно оному, милости Александра I, изливаемые на нас, проницают в сердца наши, наполняя их приятным упованием о будущей участи здешнего народа.
После Божественной литургии и благодарственного молебствия царь Соломон угощал всех обеденным столом, во время которого протоиерей говорил приличную речь[544].
Правительница Мингрелии, согласно желанию императора Александра, еще ранее присяги, отправила депутатов к высочайшему двору. Князья Николай и Бежан Дадиановы и придворный духовник протоиерей Иоанн Иоселиани выехали в Санкт-Петербург с наставлением просить императора[545] дать форму, по которой могли бы в Мингрелии «молить Всевышнего о здоровье его величества, как долг того требует»; послать в Мингрелию чиновника, знакомого с горным производством, для отыскания и разработки руд; пожаловать правительнице Мингрелии княгине Нине Георгиевне орден; приказать войскам оказывать помощь, как против ослушников, так и против продающих людей; доставлять в Мингрелию необходимые товары из Крыма, так как доставлявшие их до сего времени турки, с переходом Мингрелии в подданство России, прекратили всякий торг и ввоз товаров, и, наконец, просить о возвращении местечка Анаклии, принадлежавшего некогда мингрельским владельцам, а теперь отнятого Келиш-беком, владетелем абхазским.
Царь Соломон, напротив того, медлил посылкою депутатов. Он ссылался на недостаток средств для их отправления и говорил, что мдиван-бека князя Леонидзе послать не может, потому что он ему нужен для переписки; что кутаисский митрополит Досифей страдает ногами семь или восемь лет, а потому депутатом ехать не может, хотя и желает; что князь Сехния Цулукидзе страдает глазами и опасается, что на дороге приключится ему оспа; что сардар князь Кайхосро Церетели должен остаться гофмаршалом Соломонова двора, потому что дядя его князь
Зураб Церетели собирается ехать депутатом в Петербург и до сих пор не выехал только по случаю смерти старшего его сына. Одним словом, для каждого из депутатов нашлись затруднения к выезду, но Соломон надеялся, что к Пасхе они поправятся и тогда отправятся в Петербург[546]. Главнокомандующий удивлялся такому уклонению Соломона, писал ему несколько писем, но, не дождавшись депутатов от Имеретин[547], отправил в Петербург одних мингрельских.
Главное же и важнейшее поручение, данное депутатам, было защита прав на владение Лечгумом.
Мы видели, что при переговорах, веденных князем Цициановым с имеретинским царем о его подданстве, главноуправляющий предоставил Соломону доказать свои права на владение Лечгумом, точно так же, как и Дадиан должен был представить свои удостоверения.
По свидетельству грузинской истории, еще в царствование Тамары, Лечгум получен был в наследственное владение Кацием-Чикуани, бывшим Дадианом и владетелем Мингрельским. Надгробная надпись, находившаяся в Мартвильской церкви, утверждала также право владения Лечгумом за домом Кация-Чикуани. Впоследствии Чикуани, владея Лечгумом, силою присоединил к нему Одиши, и, отложившись потом от царя Имеретинского, сделался самостоятельным родоначальником дома Дадианов. Чтобы еще более утвердить свои права, «храбростью полученные», Чикуани женил сына своего и наследника на единственной родственнице прежних Дадианов. После смерти Чикуани и при жизни отца Левана имеретинский царь захватил часть Лечгума и оспаривал теперь право на владение им всем[548]. При помощи той же силы Соломон успел заставить покойного Григория Дадиана уступить ему крепость Чквиши и вытребовать у него письменный акт, как бы о добровольной уступке. Уступив Дадиану селение Садчилао, Соломон отнял его впоследствии обратно и присоединил к своим владениям[549].
Доказательства правительницы Мингрелии, княгини Нины, были основаны хотя на некоторых фактах, тогда как Соломон приводил доказательства голословные. Главноуправляющий полагал утвердить Лечгум за Мингрелиею, тем более что и политические виды наши требовали уменьшения силы и власти тех владельцев, которые не были действительно преданы России. Поведение же царя Соломона, с самого вступления его в подданство, было таково, что невозможно было сомневаться в его нерасположении к России и русскому правительству.
Подстрекаемый некоторыми из недоброжелательствующих нам князей, Соломон был тайным врагом нам, хотя и не опасным в тогдашнем его положении. В совете, составленном из ближайших князей и руков