В таковых обстоятельствах счел я нужным обнадежить посланца Шейх-Али-хана исходатайствованием для него всемилостивейшего позволения Вашего Императорского Величества отправиться в Санкт-Петербург, в ожидании которого предложил я ему ехать в Астрахань.
К сему осмеливаюсь присовокупить, что буде воспоследует высочайшая воля вашего императорского величества действовать, то для занятия приличными гарнизонами каспийских поморских городов, на которые устремятся первые мои начинания, нужно будет прибавить войска в мое распоряжение, по крайней мере девять батальонов; также усилить все прочие недостаточные мои по сему предмету способы».
Мысль о занятии Дербента и Баку обратила на себя внимание императора Александра и подверглась разным толкам. Граф Валериан Зубов, от которого потребовано было мнение, полагал, что занятие вообще всех прибрежных городов по Каспийскому морю он считает преждевременным. Для окончательного решения граф Зубов считал необходимым иметь подробные сведения о том: сколько князь Цицианов предполагает употребить войска на высадку? Довольно ли для этого судов на Каспийском море? Каким образом будут продовольствоваться войска? И наконец, по занятии этих пунктов нашими войсками, необходимо было решить предварительно вопрос: какое устройство и управление они должны будут получить, для более прочного утверждения нашего в тех местах? Имея все уже готовым, князь Цицианов, конечно, мог бы действовать с успехом, «а без сего, – писал граф Зубов[37], – князь Цицианов, со всею деятельностью своею и способностями, едва ли что-либо сделает в наступающую навигацию. Я думаю, что в течение нынешнего года все внимание его главнейше должно быть обращено на устроение Грузии и на распространение колико возможно ее пределов. Польза от сего – важнейшая всех, ибо сим упрочивается все последующее».
Во всяком же случае, по мнению графа Зубова, экспедиция эта ни в каком случае не могла быть предпринята ранее мая месяца 1804 года. Продовольствие войск представляло более всего затруднений. Астрахань, сама питаясь привозным хлебом, едва ли могла снабдить достаточным числом провианта, нужного для экспедиции. Поэтому князю Цицианову пришлось бы заготовлять его в Саратове и Волжске, в которых покупка производилась обыкновенно зимою, время, в которое его наиболее подвозилось в эти города. К тому же доставка провианта оттуда в Астрахань была затруднительна и требовала значительного времени.
С другой стороны, князь Цицианов, считая необходимым занять Дербент, просил о прибавке войск, которых назначить было неоткуда, и полагал поставить Касима ханом Шемахинским без помощи Шейх-Али-хана Дербентского при одном только содействии хана Аварского. Это последнее намерение уже само по себе не ручалось за хороший успех. Как только наши войска заняли бы Дербент, Шейх-Али-хан увидал бы, что мы вовсе не расположены содействовать ему к возведению Касим-хана на шемахинское ханство, то, конечно, он понял бы и разгадал причины, заставившие наше правительство согласиться на занятие Дербента. Занятие это могло иметь тогда весьма дурное следствие: оно подорвало бы окончательно всякую доверенность к русскому правительству со стороны всех горских владетелей. Мы же переживали в то время такую эпоху, когда доверие это было нам необходимо гораздо более, чем во все предыдущие и последующие времена. Интриги и происки Шейх-Али-хана Дербентского теперь еще более увеличивали бы наши затруднения. Невыгоды были так очевидны и уважительны, что император не согласился на предложение князя Цицианова занять Дербент нашими войсками.
Но, не отвергая пользы приобретения этого города и колеблясь в окончательном решении, император Александр требовал от главнокомандующего, прежде разрешения ему действовать наступательно, самого подробного и основательного обсуждения местных обстоятельств[38].
«Доныне же, – писал император, – намерение мое относительно экспедиции на Баку и Сальян есть то, чтобы оная не прежде получила свое начало, как во-первых, по зрелом соображении всех обстоятельств и, наконец, по снабжении вас точными и поколику можно надежными средствами для произведения ее в действо с желаемым успехом. А поколику для учинения распоряжений сих естественным образом потребно будет немалое время, то в сем рассуждении и предполагаю я, что событие этой экспедиции не может ранее воспоследовать, как весною будущего 1804 года».
В другом рескрипте, подписанном и отправленном с тем же курьером, император предоставлял исполнение предположений князя Цицианова его собственному усмотрению.
«Хотя в рескрипте моем, – писал Александр[39], – с сим же курьером к вам отправленном, уведомил я вас, что экспедицию на Баку и Сальян и прочие побережные места Каспийского моря почитаю я рановременною; о занятии же Дербента сообщил я вам представляющиеся рассуждения касательно встревожения прочих ханов и препоны, от того случиться могущей, произведению в действо последующего. Но дознанное мною усердие к службе и отличные способности ваши склоняют меня оставить беспрепятственно на произвол ваш ожидать ли совокупления недостающих у вас средств, или, довольствуясь теми, кои уже в руках ваших находятся, приступить к исполнению предначертанного плана, особливо если найдете вы, что самые обстоятельства того края требуют оный не отлагать.
Между тем указал я государственной адмиралтейств-коллегии поручить вашему ведению флотилию Каспийского моря; девять же батальонов, просимых вами, отрядить я не могу. Если, не получа сего усиления, найдетесь вы в состоянии, не обнажив Кавказской линии и оградя границу сию от набегов горских народов, предпринять экспедицию на побережные места Каспийского моря, то я на то соглашусь, оставляя вашему соображению как продовольствие войск, так и устроение мест сих по занятии оных; уверен будучи, что вы все распорядите образом, соответственным пользе государства и собственной вашей чести, а равномерно не предпримете ничего, не будучи заранее удостоверены в благонадежности успеха».
Хотя после этого главнокомандующий и не должен был рассчитывать на присылку новых войск в Грузию, но он надеялся, что с переменою обстоятельств наше правительство не упустит случая воспользоваться согласием бакинского хана вступить в подданство России.
«Дерзаю всеподданнейше присовокупить, – писал князь Цицианов в одном из своих донесений, – что упущение столь удобного случая занять город Баку и присоединить оный к Всероссийской державе, без чувствительного казенного иждивения, почел я противным обязанностям, на меня возложенным, и усердию моему к службе и потому для выполнения в точности священной воли вашего императорского величества буду ожидать на сие решительного повеления».
Считая себя, в случае отказа, окончательно парализованным в своих действиях, князь Цицианов просил содействия канцлера и писал ему, что без присылки новых войск не представляется никакой возможности занять Баку. Рассчитывая, что на этот раз представление его будет иметь успех, и зная, что приобретение Баку, а тем более при добровольной уступке не было противно общим предначертаниям и инструкции, ему данной, главнокомандующий поручил шефу астраханского гарнизонного полка, генерал-майору Завалишину, заготовить провиант, необходимый для продовольствия отряда. На обязанность его же возложено узнать и приторговать, почем возьмут за доставку хлеба в Баку на наемных транспортах, для прикрытия которых приказано было приготовить в Астрахани два или три военных судна, могущих служить при удобном случае и для дальнейших предприятий наших на западном берегу Каспийского моря.
В то же время, для отвлечения внимания Шейх-Али-хана Дербентского от всех движений и действий, главнокомандующий послал к нему нарочного с письмом, в котором говорил, что будто бы получил разрешение императора Александра на возведение Касима на ханство шемахинское и потому готов приступить к этому по обоюдному соглашению в действиях. Князь Цицианов писал хану Дербентскому, что, удовлетворяя его желаниям, он считает затем ненужным отправление посланца его Медет-бека к высочайшему двору. Генерал-майор Завалишин же, при вручении письма князя Цицианова посланцу дербентскому, находившемуся в Астрахани, как бы в виде особой к нему откровенности, должен был сказать, что вооружение флотилии нашей производится для наказания хищных подданных уцмия Каракайдакского, разграбивших судно одного из наших астраханских купцов. Впрочем, восстановление Касим-хана главнокомандующий считал и для наших видов небезвыгодным; он даже думал при удачных и удобных обстоятельствах приступить к действительному исполнению этого. Во всяком же случае, проволочку времени в переговорах с Шейх-Али-ханом Дербентским он считал необходимой.
«В заключение сего, – доносил князь Цицианов, – приемлю смелость всеподданнейше представить мнение мое благоусмотрению вашего императорского величества по поводу изображенного сомнения, не откроются ли через сие прежде времени настоящие виды наши и не поколеблется ли тем доверенность к нам прочих ханов? Поелику ни один народ не превосходит персиян в хитрости и в свойственном им коварстве, то смею утвердительно сказать, что никакие предосторожности в поступках не могут удостоверить их в благовидности наших предприятий, когда заметить можно даже в нравах грузинского народа, почерпнувшего из Персии, вкупе с владычеством неверных, некоторую часть их обычаев, что самые благотворные учреждения правительства нередко приводят оный в сомнение и колеблют умы недоверчивостью. Водворение в Грузии российского могущества не переставало тревожить персидских ханов, а паче Баба-хана, который изъявлял неоднократно на Грузию свои притязания. Если некоторые адербейджанские ханы оказывали дружелюбие и наклонность к российскому правительству, то в чистосердечии их с основательностью ручаться не можно, да и больше есть причины думать, что они сие делали от страха, а не от усердия.