Князья, выбежавшие из персидского плена, объявили князю Цицианову, что в Тегеран прибыли посланные от кабардинских владельцев с письмами к Баба-хану.
Властитель Персии принял ласково посланных, говорил, что хочет послать сына своего напасть на Ганжу (Елисаветполь) и что сам в августе месяце непременно будет в Тифлисе. Он спрашивал прибывших к нему, довольны ли грузины русским правлением? И, получив от них отрицательный ответ, обещал освободить их от власти России. Царевич Александр, с своей стороны, просил посланных, чтобы они, проезжая мимо горских народов, уговаривали их сопротивляться всеми силами, за что и обещал им, именем Баба-хана, большое награждение. Он уверял, что Шейх-Али-хан Дербентский и Мустафа-хан Шемахинский будут также вместе с Баба-ханом действовать против России[587].
Узнавши об отправлении кабардинцами депутатов в Персию, главнокомандующий приказал немедленно расставить секретные караулы, для поимки посланцев на возвратном их пути. Шамхал Тарковский предупредил желание князя Цицианова и захватил кабардинского узденя Окова, его слугу У руша, грузинского дворянина Ивана Антонова и Андреевской деревни узденя Юсуфа с 36 возмутительными письмами от Баба-хана, сына его, царевича Александра и разных персидских чиновников, к князьям и народам Кавказской линии. Шамхал отослал письма, а потом и людей к кизлярскому коменданту, откуда они были препровождены сначала в Георгиевск, а потом в крепость Св. Димитрия [588].
С обнаружением переписки кабардинцев с персидским правительством князь Цицианов понял истинную причину беспрерывных беспокойств и набегов народов кавказских на линию, что до тех пор он относил к злоупотреблениям чиновников и слабости тамошних войск. Из захваченных писем видно было, что Баба-хан сильно хлопотал о том, чтобы вооружить против русских все народы от Черного до Каспийского моря. Он писал кабардинским владельцам, что намерен избавить от притеснений русских не только Ганжу (Елисаветполь) и Тифлис, но надеется добраться до Кизляра и Астрахани. Он просил их собраться со своими войсками на то место, которое будет им назначено.
«Я, шах персидский, – писал он, – объявляю вам, что Россия заняла Грузию насильственным образом. Сей проклятый русский народ наделал нашим правоверным много разорения и обид. Теперь я своего сына Аббас-Мирзу с 50 000 исправных войск послал в Грузию, а за ним со 100 000 войск и 400 пушек я и сам туда же отправляюсь, и всех россиян из Грузии выгоню, вырежу и истреблю до последнего, а вам, как правоверным, указом сим повелеваю, когда вы услышите о моем приходе с войсками в Грузию, старайтесь, соединясь всеми силами своими, нападать на русских, истреблять и разорять до основания».
Воззвания властителя Персии не достигали до своего назначения и, вследствие принятых мер, не могли произвести желанного действия. Шамхал Тарковский, получа фирман шаха, именем веры возбуждающий к содействию Персии против русских, представил его Цицианову. Селим-хан Шекинский то же сделал с письмом Шейх-Али-хана Кубинского и Дербентского, подстрекающим его вооружиться на изгнание русских из Закавказья; наконец, Ибрагим-хан Карабагский, в то время, когда полчища персидские приближались к его владениям, отверг последний фирман шаха, в котором он, убеждая хана покориться своей силе, доказывал ничтожество русских.
«Ты разумный, – писал Баба-хан, – и опытный человек, знаешь, что вступление неверных русских в Персию уподобляется тому, как рисовать на воде. Хотя бы сам русский государь вступил в Персию и тогда не мог бы ничего получить кроме убытка, а тем более малые русские, торгующие рыбою[589], в состоянии ли завладеть хотя одним из персидских владений? Причина же пребывания несколько лет русских в Грузии первая то, что царь Георгий Грузинский, по глупости и бессилию своему, привел русских в Грузию; вторая же, что тогда мы находились в Хоросани, для наказания обширной Хоросанской земли, и по сей-то причине неверные русские могли остаться в Грузии. Теперь намерены мы прогнать их, наказать и завладеть Грузиею и перебить там малое число войска неверных русских, что и будет очень легко. Божиею милостию, за каждое зерно хлеба, кое съели они, сожжется каждое владение из их земель, от огня жестокости нашего монаршества и кровь оных неверных будет рекою в земле их»[590].
Баба-хан писал, что если в прошлом году, будучи вовсе не приготовлен к военным действиям, он жестоко наказал русских под Эриванью, то теперь, лишь только его многочисленное войско, подойдя к реке Араксу, расположится там лагерем, он не сомневается, что князь Цицианов «уедет в мерзкую землю свою».
Еще в начале апреля главноуправляющий достоверно узнал, что в Тавризе собирается многочисленное персидское войско, а потому передвинул два батальона Тифлисского полка из Сомхетии в Елисаветполь[591]. Батальоны эти назначались как для усиления тамошнего гарнизона, так и для занятия самой крепости в том случае, если бы 17-й егерский полк, там находившийся, пришлось разделить на гарнизоны для занятия двух вновь приобретенных ханств.
Политические обстоятельства Европы были причиною того, что князь Цицианов не мог получить никакого подкрепления из России, а боевые силы, которыми он сам располагал, были весьма незначительны и не превышали 6810 человек пехоты и 1400 человек кавалерии. В мае 1805 г. в войсках, находящихся в Грузии, состояло:
(См. Арх. Мин. иностр. дел, 1 – 13, 1803–1806, № 9.)
Со столь ограниченным числом войск приходилось сохранять внутреннее спокойствие во вновь приобретенных провинциях и в то же время оберегать те же провинции от вторжений персиян. Для защиты края еще могло быть достаточно войск, находившихся в Закавказье, в том случае, если б полки были комплектны, но с мая до самого сентября полноводие Терека прерывало всякое сообщение и было причиною того, что в полках (кроме Белевского) образовался недостаток в 2554 человека, не считая 667 больных, бывших по разным госпиталям.
Главная причина значительной убыли и болезненности в войсках Кавказского корпуса была в расквартировании. Вся почти Грузия жила в небольших землянках, с отверстием вверху, под которым в холодное время разводился и поддерживался беспрерывный огонь. Ночью он обыкновенно потухал, и оттого наши люди, не привыкшие спать, как грузины, в одежде, простуживались, получали горячки, лихорадки и поносы. Лечить больных в землянках было весьма трудно, а лазаретов и казарм построить не было возможности, по бедности обывателей.
Из этого видно, что положение главнокомандующего было далеко не блестящее. Рекруты, и то малая часть, были приведены только в июне месяце; испорченную артиллерию чинить было негде, и лошадей у нее почти не было, а те, которые и были присланы, «то полумертвые».
«Со времени моего прибытия к начальствованию в здешний край, – доносил князь Цицианов, – три года я артиллерии не имею ни в ее виде, ни в ее действии, и наконец, прошлого года осенью прибыла вся назначенная сюда с батальоном, но зачем? Затем, чтоб чинить ее, чтоб к весенней кампании не поспеть, и единственно от недостатка в мастеровых, ибо по старому штату положенных седельников, в роте в большом количестве находящихся, велено переименовать плотниками; шорами у всех лошадей шеи стерты и в упряжь после ста верст не годятся, хомутов нет. Какая это организация? и буде по теории хороша, то смело дерзаю сказать, что по практике вредна для службы вашего императорского величества, и не могу утаить о том по долгу звания моего. Лошадей нет, или всегда в нечистоте, ремонты приводятся весьма молодые; а здесь недостаток в ячмене, и произвесть его невозможно по неспокойствию Грузии; следовательно, нужны сносные лошади, кои бы на подножном корму ходили и в глубокую осень, производящую прекрасную отаву в полуденном крае Грузии.
Батальон имеет 48 орудий, две роты батарейные и две роты легкие. Когда же здесь восемь полков, когда каждый полк должен иметь шесть орудий, то не все ли сорок восемь орудий будут в расходе; где же по новой теоретической организации батарейные орудия и роты, чем наглого неприятеля бить? в какой армии одни батальонные орудия составляют силу армии? Артиллерия, как вашему императорскому величеству небезызвестно, была вымышлена для спасения рода человеческого и чтоб рукопашным боем менее его терять».
Ощущая недостаток в артиллерии, князь Цицианов писал несколько раз о том инспектору всей артиллерии, графу Аракчееву и частному инспектору кавказской артиллерии генерал-лейтенанту Капцевичу, но «письменных обещаний было много от обоих, а лошади стали подходить тогда, когда мосты были уже сорваны, несмотря на то что это случилось гораздо позже, чем в прежние годы, и именно в половине мая».
Все эти неустройства дозволяли князю Цицианову собрать отряд только в 1200 человек с 9 орудиями, причем главнокомандующий сознавал, что с такою горстью людей он должен выступить против сорокатысячной персидской армии, состоявшей по преимуществу из кавалерии[592]. Конечно, князю Цицианову трудно было надеяться на успех, и он, утешая себя мыслию, что Баба-хан не решится действовать наступательно, предполагал, что вооружение персиян происходит главнейшим образом от осторожности на случай неприязненных действий со стороны России. Но если бы персияне действительно подошли к границам с намерением вторгнуться в наши пределы, тогда главнокомандующий намерен был направить каспийскую флотилию к персидским берегам и сделать десант в Энзели или Реште, с целью отвлечь внимание и силы Баба-хана на защиту приморских своих провинций. Различные обстоятельства помешали нашей флотилии вовремя выйти в море, и вследствие позднего выступления она не выполнила главнейшего своего предназначения – отвлечь внимание и силы Баба-хана от Аракса. До ее появления в Энзелях персияне уже выступили из Тегерана двумя сильными отрядами. Один, под личным н