ачальством Баба-хана, приближался к Тавризу; другой, под командою сына его Аббас-Мирзы, двинулся к Карабагу и остановился у Карадага. Отсюда он отделил также два отряда: один, под начальством Пир-Кули-хана, был отправлен по дороге к Худо-Аферинскому мосту[593], на реке Араксе, а другой послан в Эривань, где доверчивый Мамед-хан, дозволивший персиянам занять крепость, был свергнут с ханства и со всем семейством отправлен в лагерь Баба-хана.
Появление неприятеля вблизи наших границ делало очевидным, что персияне намерены сами действовать наступательно и что враждебное столкновение между двумя державами было неизбежно. Несмотря на то что князь Цицианов имел повеление императора Александра уклоняться от военных действий с персиянами, главнокомандующий не мог избежать этого. Начавши в 1804 году поневоле войну с персиянами, мы могли прекратить ее только двумя способами: или путем мирных переговоров, или рядом поражений, могущих довести противника до изнеможения и до невозможности продолжать военные действия. При тогдашних средствах князь Цицианов не мог достигнуть ни того ни другого. Он не имел возможности не только довести неприятеля до изнеможения, но и действовать наступательно: рассчитывать же на возможность мирных переговоров было более чем сомнительно. Баба-хан, добиваясь шахского достоинства, не мог согласиться, чтобы в сношениях с ним и в мирном трактате называли его сардаром или ханом, а наше правительство не имело причины усиливать его приданием шахского титула. Князю Цицианову не оставалось ничего более, как принимать меры против наступающего противника и выжидать случая, когда он будет в состоянии сам нанести ему поражение.
Судя по направлению движения персиян, можно было безошибочно предположить, что первый удар их будет на Карабаг, служивший для нас воротами в Адербейджан, и что потому Баба-хан будет стараться силою или хитростию возвратить потерянное им Карабагское ханство. Поэтому, решаясь действовать оборонительно, князь Цицианов стянул небольшие силы, которыми мог располагать, в Елисаветполь и Памбаки и отправил для занятия Шушинской крепости шесть рот 17-го егерского полка[594], с тремя орудиями и 30 казаками, под начальством майора Лисаневича.
Добровольная сдача Шушинской крепости русским войскам, численность которых, впрочем, не превышала 300 человек, не нравилась ни персиянам, ни царевичу Александру. Последний удивлялся и недоумевал, каким образом Ибрагим, пользовавшийся уважением и милостями шаха, добровольно покорился русским, от которых, по мнению царевича, «ничего ожидать не можно, кроме убытка и стыда».
«По какой причине, – спрашивал царевич карабагского хана, – выдаете вы владение и усиливаете их (русских), ибо поныне никто от соединения с ними не получил никакой пользы». Александр просил Ибрагима выгнать русских из крепости, что, по его словам, было легко сделать, но на деле карабагский хан находил это несколько затруднительным.
Отправляя майора Лисаневича в Шушинскую крепость, князь Цицианов поручил ему охранять Карабагское ханство от врагов внутренних и внешних. Во время пребывания своего в Карабаге Лисаневич должен был следить за поведением хана, устранять его от сношений с ханами, нам непокорными, и от всякой переписки с Баба-ханом, поддерживать согласие между ханом и его братьями и уговорить Ибрагима провести дорогу от Шушинской крепости до Елисаветполя, удобную для проезда арб. Продовольствие для отряда Лисаневича должно быть заготовлено карабагским ханом и не менее как на три месяца. Главнокомандующий приказал принимать его в зерне, а не мукою, потому что «неблагонамеренные татары, – писал он, – могут ко вреду солдатского здоровья молоть муку с семенами хлопчатой бумаги, как то было с войсками покойного Фет-Али-хана кубинского, от шемахинских и ширванских жителей». В случае приближения неприятеля к границам Карабага Лисаневичу предписано стараться разбить его, рассеять и устроить нападение таким образом, чтобы нанести персиянам чувствительный урон и заставить их не приближаться к Араксу.
«В подобных случаях, – писал князь Цицианов, – ничто так не действительно, как сюрпризы: например, посадя пехоту на карабагскую конницу, ночью сделать большой переход, после, спешив, действовать».
Переходить Араке Лисаневичу было запрещено и допускалось только при полной уверенности в том, что он может нанести значительный вред неприятелю. С получением известия о появлении отряда Пир-Кули-хана близ Худо-аферинского моста главнокомандующий, для поддержания майора Лисаневича, отправил полковника Карягина с батальоном егерей, численность которого не превышала 400 человек, при двух орудиях. В случае же опасности князь Цицианов, для подкрепления этих отрядов, готов был и сам выступить с двумя некомплектными батальонами Тифлисского полка, оставя третий батальон для защиты Елисаветполя. Оба отряда, Лисаневича и Карягина, имели не более 700 штыков, да у генерала Несветаева в Памбаках были Саратовский полк и один батальон Кавказского гренадерского полка, также некомплектные. Вот все, что Цицианов мог противопоставить многочисленным полчищам персидского владетеля.
Худо-аферинский мост, устроенный на 14 арках, имел одну изломанную, так что для безопасной по нем переправы необходимо было ее исправить. Поэтому князь Цицианов полагал, что Лисаневич, стоявший не далее четырех часов хода от места расположения Пир-Кули-хана, затруднит ему починку моста и переправу через реку; но Пир-Кули-хан, с отрядом из 10 000 персиян переправившись через Араке в разных местах вброд, миновал Худо-аферинский мост, у которого стоял майор Лисаневич.
По следам Пир-Кули-хана двинулся и Аббас-Мирза со своими войсками.
В ночь с 10 на 11 июля персияне потянулись по средней дороге, ведущей к нижним жибраильским садам. Получив сведение от карабагских караулов, расположенных по Араксу, о движении неприятеля, Лисаневич тотчас двинулся ему навстречу.
Пройдя версты три, отряд наш открыл неприятеля, следовавшего семью отдельными отрядами. Заметив приближение русских войск, персияне быстро свернули с дороги и с криком бросились на наши каре. Атака их была столь стремительна, что в запальчивости они выдержали артиллерийский огонь, но, подойдя на ружейный выстрел, смешались и начали отступать. Лисаневич тотчас же перешел в наступление. Персияне отступали до близлежащих высот, утвердившись на которых пытались снова атаковать Лисаневича, но, отбитые, подверглись преследованию казаков и шушинской конницы, состоявшей не более как из ста человек, под начальством сына Ибрагим-хана Карабагского[595].
12 июня Лисаневич узнал, что разбитый неприятель переправился назад за Араке и что он получил новое подкрепление.
Не имея в своем распоряжении никакой кавалерии, кроме небольшого числа казаков и карабахской конницы, слишком недостаточной для того, чтобы воспрепятствовать новой переправе персиян, Лисаневич оставил Жибраил и отступил в Шушинскую крепость. К этому отступлению его еще более понудило и то, что карабагский хан просил как можно скорее занять крепость русскими войсками, для удержания от побега жителей, испуганных слухами о нашествии персиян и возбуждаемых к бунту против хана сыном и двоюродным его братом[596]. «В самой Шуше, – доносил Лисаневич, – исключая хана и его дома, все привержены к персиянам и их удерживает только открыто пристать к персиянам нахождение там вверенного мне отряда[597].
Еще прежде, когда получено было первое известие о том, что персидские войска, под начальством Аббас-Мирзы, прибыли в Карадаг, карабагский хан просил князя Цицианова прислать в помощь несколько войск. Главноуправляющий в ответ на это требовал, чтобы хан прислал своего внука в аманаты, «без чего, сколько я ни уверен в вашей верности, – писал князь Цицианов[598], – вижу ясно, что многие в вашем владении преданы Баба-хану, а вы или не знаете, или не хотите знать, как видно, желая двум угодить, не надеясь на нашу силу». Хан медлил отправкою аманата, но просил по-прежнему помощи. Он ссылался на то, что внук его уже выехал было к князю Цицианову, но должен был возвратиться потому, что все дороги пересечены персидскими войсками. Князь Цицианов просил его позаботиться выполнением данного слова и не употреблять персидских отговорок.
То же или почти то же было и с шекинским ханом. Приближение персиян навело на него безотчетный страх. Он просил о помощи, считал недостаточным того числа русских войск, которые находились в его ханстве, просил прислать новых, но провианта и продовольствия не доставлял даже и тем, которые у него были. Имея весьма незначительное число войск, князь Цицианов не мог отделить от себя нового отряда в Шекинское ханство, а просил хана увериться в непобедимости войск, бывших у него, в их достаточности и позаботиться только о заготовлении провианта и казарм. Селим-хан искал тогда поддержки у лезгин и вверил им охранение своей особы. С начальником русского отряда он сделался холоден и на все его требования отвечал отказом. Князь Цицианов грозил хану выводом русских войск из Шекинского ханства, и предоставлением его Мустафе-хану Ширванскому, который держал у себя слепого его брата собственно только для того, чтобы волновать шекинцев и при первом удобном случае свергнуть своего непримиримого врага Селима.
Последний стал двуличничать; он клялся в верности России, но не соглашался впустить русские войска в свою резиденцию, город Нуху, и в то же время принимал очень ласково персиян, присланных с фирманами повелителя Персии. Боязнь, чтобы русские не овладели Нухою, чтобы не восстал против него народ и, наконец, страх от нашествия персиян – все это вместе делало поведение Селима лихорадочным, переменчивым.