Зарыв в землю захваченные неприятельские орудия и бросив на месте обоз, «не сжигая его для того, чтобы тем занять жадного к грабежу неприятеля на безопасность отступления», Карягин, ночью на 28 июня, отступил к крепостце Шах-Булаху. Неприятель бросился грабить обоз, и только малая часть его преследовала отступающих.
По большой дороге от Елисаветполя в Шушу, при подошве каменистого пригорка, стоит и по сие время замок, обнесенный кругом высокою каменною стеною, с шестью круглыми башнями. Близ замка находится ключ чистой, но не совсем здоровой воды; ключ этот называется Шах-Булах (шахский родник), а от него и замок носит то же название. Замок построен из нетесаных камней, и в нескольких шагах от него находится дубовый лес. Предание говорит, что замок построен шахом Надиром, по завоевании им Карабага; впоследствии в нем жили карабахские ханы.
Крепостца Шах-Булах была занята 150 персиянами, а прилегающий к ней лес и сады многочисленными их партиями, но, несмотря на сильный огонь неприятеля из леса и крепости, Карягин потребовал сдачи крепости. Персияне отвергли это предложение, и русские решились взять ее штурмом. Удачный выстрел ядром отворил ворота замка. Оробевший неприятель бросился со стен, и 28 персиян с двумя ханами пали под штыками штурмовавших [609]. Замок был взят, и русские заперлись в нем.
С 24 по 28 июня из 400 человек, составлявших отряд, 90 человек было убито, 54 бежавших и 167 раненых. Карягин получил две контузии и рану в спину, майор Котляревский две раны, пулею в ногу и картечью в руку.
Отступление отряда Карягина и взятие Шах-Булахской крепостцы не изменило участи отряда, но лишь только переменило место поприща его геройских действий. Аббас-Мирза шел по следам Карягина и, окружив укрепление, намеревался засевших в нем принудить к сдаче голодом. Отряд наш терпел величайший недостаток в продовольствии, ибо, по взятии замка, в нем найдено было весьма немного съестных припасов, и солдаты принуждены были питаться мясом лошадей, найденных в крепости. «Бедственное положение гарнизона, – рассказывал потом мелик Вани Арютин, бывший проводником при отряде[610], – возбудило во мне решимость идти в селение Касанет, отстоящее от Шах-Булаха верстах в 20, где находился мой дом и где я надеялся найти хлеба. Ночью, вышедши из Шах-Булаха, я благополучно прошел сквозь персидские войска и достиг своего жилища. В селении жителей не было, кроме моего отца и брата. Сего последнего я послал в Елисаветполь, дать знать князю Цицианову о положении нашего отряда, а сам принялся с отцом молоть пшеницу и к ночи напек 40 больших хлебов, набрал чесноку и других овощей и к рассвету все это принес в Шах-Булах. Карягин и Котляревский разделили этот скудный запас между солдатами, взяв для себя порцию, равную с ними. Удачный опыт в доставке мною провианта побудил начальника послать со мною в следующую ночь одного офицера и 50 человек солдат с двумя лошадьми, дабы запастись большим количеством провианта. Мы вышли из крепости ночью, прокрались мимо осаждающих, не будучи ими примечены, но уже в некотором отдалении от лагеря персидского встретили неприятельский объезд, который весь истребили, и к рассвету благополучно достигли селения Касанет, где отец мой мелик Арютин уже смолол остальную муку, из которой напекли хлебов, накормили солдат, а остальное количество, положив в мешки, отправили в крепость Джирмун, в которой скрывались ханские армяне. В Джирмуне я купил у армян, за 60 червонцев, 12 штук рогатого скота и в окрестных селениях отыскал несколько вина, фруктов, кислого молока, овощей и два котла; все это навьючив на быков, прибыл ночью с отрядом в крепость. Персияне не прежде нас приметили, как тогда, когда мы были уже у ворот Шах-Булаха».
Продовольствия этого было весьма недостаточно, отряд терпел по-прежнему значительную нужду и недостаток в хлебе.
Окруженный со всех сторон неприятелем, Карягин не мог рассчитывать на помощь, потому что посланные с донесениями были захватываемы персиянами. Одного из них персияне подвезли к крепости и предлагали освободить, если Карягин выдаст тела двух убитых ханов.
– Они будут выданы, – отвечал Карягин, – только тогда, когда будет доставлен ко мне поручик Лисенко и все дезертировавшие с ним нижние чины.
Видя упрямство Карягина и не надеясь овладеть штурмом Шах-Булахом, Аббас-Мирза хотел вступить в переговоры. Он прислал Карягину письмо и посланного, которому поручил спросить: по какой причине русские занимают его земли?
– Я должен спросить об этом главнокомандующего, – отвечал Карягин, – и только тогда могу дать ответ, когда получу повеление. Так как мое донесение может быть перехвачено персиянами, то если Аббас-Мирза желает скорого ответа, то пусть сделает распоряжение, чтобы мой нарочный не был задерживаем на персидских постах.
5 июля Аббас-Мирза снова прислал своего чиновника и фирман, повелевающий не задерживать русского посланного[611]. Карягин воспользовался этим разрешением и, отправляя князю Цицианову письмо наследника персидского престола, передал нарочному особую записку главнокомандующему, писанную на небольшом клочке серой бумаги. Она была следующего содержания:
«Смею доложить вашему сиятельству – поспешайте сюда. Баба-хан непременно будет в Аскаран в понедельник и намерен, оставя для атаки Лисаневича и моего отряда войско, с тридцатью тысячами идти к Елисаветполю, что верно известно из фирмана его к сыну. Мой отряд от провианта в крайности совершенной; четыре дня употребляли траву, а теперь, когда у селений, по лесу и везде персидские пикеты, едят лошадей.
Аббас-мирза с войсками расположен недалеко от крепости и почитает отряд мой своим, надеясь и полагая верно, что скоро сдамся. Я же стараюсь не допустить его до формальной осады тем только, что тогда на все могу ему отвечать, когда получу от вас повеление. И если ваше сиятельство не поспешите, то отряд может погибнуть, не от сдачи, к коей не приступлю до последней капли крови, но от крайности в провианте, о котором сколько ни писал Лисаневичу и к Ибраим-хану, но ничего не получил.
Еще доношу, что ганжинцы каждый день пишут к Аббас-Мирзе, что у вас войск не более 600 человек и что вы с ними выступить никуда не смеете. Аббас-Мирза отделил 3 т. персиян к Елисаветполю.
Все сие достоверно, и Ростом, оказывающий, от всего сердца, верность, да и интересы его того требуют, в сем уверяет. Мне отсюда ни шагу сделать нельзя, потому что несколько лошадей израненых издохло, а некоторые уже употреблены в пищу; люди же все ослабевши, и, словом, я неподвижен. И пишу сие для того так, что если хотя перехватят персияне, то не будут знать содержания оного».
Это донесение Карягина крайне встревожило князя Цицианова. «В отчаянии неслыханном, – писал ему в ответ главнокомандующий, – прошу вас подкреплять солдат, а Бога прошу подкрепить вас. Если чудесами Божиими как-нибудь вы получите облегчение от участи вашей, для меня страшной, то постарайтесь меня успокоить, для того, что мое прискорбие превышает всякое воображение. Жаль, что вы с собою не могли с прежнего вашего вагенбурга взять больше хлеба, а то с ним теперь, по местоположению вашему, и сто Баба-ханов ничего бы не сделали».
После 13-дневной осады Аббас-Мирза прислал предложение русским вступить в его службу, обещая им значительные награды. Предложение это было отвергнуто, но заключено перемирие на четыре дня.
В это время, как бы для большего к себе расположения, Аббас-Мирза прислал Карягину разной провизии и дичи, застреленной его руками, а на третий день перемирия сообщил, что Ганжа (Елисаветполь) взята персиянами и что русским не остается ничего другого делать, как сдаться. Карягин отвечал, что требование Шах-Заде будет завтра исполнено.
Прошел и следующий день, а Карягин не сдавался; Аббас-Мирза со всею своею силою готовился атаковать отряд, изнеможенный голодом и отчаянными битвами. К довершению опасности, 7 июля полковник Карягин получил вернейшее сведение, что Баба-хан непременно и не позже 9-го числа придет к Шах-Булаху с намерением атаковать русских, отнять у них воду и если они не согласятся сдаться, то уморить их с голоду. Такое неутешительное известие получено было в то время, когда отряд семь дней уже питался травой и лошадиным мясом, когда Карягин несколько раз просил майора Лисаневича и Ибрагим-хана прислать провианту, но не получил никакого ответа, и когда, наконец, посланная в армянскую деревню команда для покупки провианта возвратилась обратно, не найдя его. «Следовательно, атака Баба-хана привела бы отряд в совершенную гибель».
Сознавая всю опасность оставаться в Шах-Булахе и выжидать там прибытия новых сил неприятеля, Карягин решился, для спасения отряда от конечной гибели, оставить крепость Шах-Булах и, несмотря на то что был окружен со всех сторон сильными неприятельскими караулами, пробиться в горы, к крепости Мухрату. «Почему, – писал он, – призвав Бога в помощь и собрав все силы, выступил оного же числа в десять часов вечера».
Оставив тридцать человек в Шах-Булахе с тем, чтобы они делали по временам оклики и тем скрыли от неприятеля отступление остального отряда, Карягин приказал потихоньку вывезти орудия и раненых и, когда они несколько отдалились, выступил сам, а вслед за тем, по данному знаку, и оставленные тридцать человек вышли из крепости и скоро присоединились к отряду. На пути встретилась канава, через которую невозможно было перевезти орудий, и не было леса, из чего бы можно было сделать мост. Храбрые сподвижники Карягина не хотели оставлять орудий и видеть их в руках неприятеля; четыре солдата добровольно согласились лечь в канаву, и через них перевезли орудия; двое умерли, а двое остались живы[612].
К счастью отступавших, неприятель был настолько беспечен, что заметил наше движение слишком поздно, так что отряд успел пройти верст двадцать, никем не встреченный и никем не преследованный. Не доходя верст пяти до Мухрата, Карягин отправил вперед команду занять крепость. Следуя сам за этою командою, он верстах в трех от крепости был догнан персидскими войсками, в числе до 1500 человек, производившими беспрерывные, но безуспешные атаки. Дорога, по которой следовал отряд, пролегая между утесистыми горами и лесом, не дозволяла персиянам употребить все свои силы и они были легко отражаемы нашими фланкерами