.
«Баку также меня занимает, – писал князь Цицианов[644], – и весьма нужно, чтобы она наша была без хана, ибо это твари вероломные вообще».
Еще за три недели до прибытия эскадры на рейд бакинцы вывезли в горы имущество и семейства; начали вооружать крепость, ставить пушки, готовить заряды и запасаться всем для отчаянной защиты. Оставшись в стенах опустевшего города, бакинский хан приготовлялся к обороне с твердою решимостью не прежде оставить город, как тогда, когда невозможно будет более в нем защищаться, и в таком случае бежать в горы. Завалив все городские ворота каменьями, он оставил свободными только те, в которые предполагал скрыться.
На другой день по занятии русскими бакинского порта Хусейн-Кули-хан послал своего чиновника к начальнику экспедиции спросить о причине прихода эскадры. Завалишин отвечал, что пришел по высочайшему повелению взять крепость, в наказание за отступничество хана от договора, заключенного Ала-Верды-беком, и в то же время послал офицера к хану с письмом, в котором требовал, чтобы он немедленно сдал город и крепость, а оружие выслал на суда. В ответ на это требование прибывшие два ханских чиновника объявили, что их повелитель и народ бакинский признают себя верноподданными государя и готовы сдать город, но просят прежде защитить их стада, находящиеся на границах Кубинского и Ширванского ханств, которые будут захвачены, как только соседи узнают о сдаче ими крепости. Из этого ясно видна была хитрость Хусейна выиграть только время, а потому для решительного ответа ему дан срок по 15 августа[645].
В тот день, когда срок кончился, Хусейн просил отсрочки еще на два месяца, обещая после того сдать крепость беспрекословно. Завалишин отказал в просьбе хана и требовал сдачи города до захождения солнца, а иначе обещал приступить к его бомбардированию. Солнце давно погрузилось в морские волны, а ответа не было, и блокирующие видели приготовление бакинцев к обороне. В половине 7-го часа 15 августа началось бомбардирование крепости; неприятель отвечал тем же. На следующие дни бомбардирование продолжалось, но вскоре две только бывшие на эскадре мортиры разорвало[646], а оставшиеся четыре 12-фунтовые пушки были малы и недостаточны для пролома трехаршинной городской стены. Убедившись в недостаточности своих артиллерийских снарядов, Завалишин решился сделать десант и блокировать крепость, с целью заставить ее сдаться.
22 августа он сделал высадку на берег двумя отрядами, из коих одним командовал сам, а другой поручил подполковнику Асееву. Атаковавши неприятеля, наши войска вогнали бакинцев в крепость, захватили у них два орудия, три знамени и заняли прибрежные высоты, необходимые для снабжения эскадры водою[647]. Желая прервать сообщение с городом, Завалишин 29 августа двинулся двумя отрядами по окружающим Баку горам, с намерением занять более важные пункты. Оба отряда состояли из 700 человек с тремя орудиями. За неимением лошадей, орудия везли на людях, для чего и было употреблено до 200 человек нижних чинов[648]. Едва отряды поравнялись с крепостью, как неприятель, вышедший из города, начал кучами подъезжать к нашим фланкерам, но повсюду был прогоняем с уроном. Подвигаясь далее, наши войска везде сбили упорно защищавшихся бакинцев и завладели важнейшими высотами, командовавшими крепостью. Стойкость бакинцев поддерживалась надеждою близкого пособия, и действительно, вскоре узнали, что кубинский Шейх-Али-хан идет в Баку на помощь.
Не имея возможности в одно время отражать сильного неприятеля с поля и успешно блокировать крепость, Завалишин 3 сентября, сняв блокаду, возвратился на суда. Вслед за тем ханы Кубинский и Казыкумухский с многочисленным войском явились под Баку и 5 сентября вошли в город.
Потеряв надежду принудить Хусейн-Кули-хана к сдаче крепости и не решаясь штурмовать ее, по малолюдности десанта и силе укреплений, Завалишин созвал, 8 сентября, военный совет, который, приняв в соображение все причины невозможности овладеть Баку, определил оставить бакинский рейд и следовать к острову Capo. Движение это имело целью покровительствовать вооруженною рукою шекакийскому Джехан-Гир-хану к выводу им 4000 татарских семейств по условию, заключенному им в Елисаветполе, при поступлении его в подданство России. «Если сия эмиграция, – писал князь Цицианов Завалишину[649], – возымеет свой успех и будет благополучное выпровождение к Елисаветполю, то оная будет полезнее всех военных действий, в сем крае происходящих, подвозами толико жителей изнуряющих».
С отходом эскадры к острову Capo неудачи продолжали сопровождать генерала Завалишина. Более месяца напрасно ждал он в Ленкорани вести о движении шекакийцев: ни они, ни Джехан-Гир-хан не показывались. Причиною тому было недоброжелательство к России Мир-Мустафы-хана Талышинского, который на уведомление Джехан-Гир-хана, что он придет с народом своим в Талышинское владение, где будет ожидать русских, послал ему сказать, что если хан явится, то он связанного его отправит к персидскому шаху[650].
Получивши известие о неудачных действиях генерал-майора Завалишина, князь Цицианов приказал ему, оправившись на острове Capo, идти снова к Баку, занять выгодное место и, «оседлав какую-либо хорошей воды речку, окопаться и сделать землянки», наблюдая, чтобы сохранено было вернейшее сообщение с островом Наргеном, где находился магазин десантного отряда[651]. Здесь Завалишин должен был дожидаться прибытия князя Цицианова с главным отрядом. Под предлогом осмотра Орешской крепости, находившейся во владении шекинского хана и назначенной под постой батальона, главнокомандующий хотел идти к Баку, как только позволят ему средства.
Несмотря на неудачные действия каспийской флотилии, война персидского владетеля с русскими, обнаруживая совершенное его бессилие, казалось, способствовала Цицианову к скорейшему выполнению предположенного плана. После каждой неудачи Баба-хана кто-нибудь из ханов спешил отдаться в подданство империи. Так, после кампании 1804 года ханы Карабагский и Шекинский поступили в зависимость России, а после кампании 1805 года армяне искали покровительства России и целыми толпами переселялись в наши границы. Хан Хойский просил также о выводе преданных из прежде подвластного ему ханства. Генерал-майор Несветаев отправлен был для этой цели, с отрядом из 500 человек пехоты и 180 казаками при пяти орудиях. Выступив 7 ноября из Артика, чрез Талынь к Араксу, и беспрерывно сражаясь с толпами куртинцев и эриванцев, он переправился чрез Араке и достиг до селения Кер-Оглу. После множества затруднений, причиненных самим ханом Хойским, Несветаев, 18 ноября, вывел из этой крепостцы боязливого хана с 400 семействами хойских армян и татар. Переселенцы не имели ни скота, ни хлеба; время стояло холодное, и выпал глубокий снег. Спасая несчастных, Несветаев приказал уступить лошадей полунагим женщинам, а детей их, окоченевших от холода, солдаты отогревали на своих руках. Так дотащились они до селения Талыни, где и были оставлены на зимовку в совершенной безопасности[652].
Среди столь быстрых успехов нашего оружия на Кавказе, успехов, сделанных с самыми ограниченными средствами и незначительными силами, князь Цицианов был парализован в дальнейшей деятельности, клонившейся к исполнению предначертанного плана распространить наши владения до берегов обоих морей и поставить Куру и Араке границею нашею с Персией.
Политические дела Европы приходили все в большую и большую запутанность. Необходимость сосредоточения войск на других пунктах границы лишала наше правительство возможности не только усиливать войска, находившиеся на Кавказе, новыми полками, но и пополнять те, которые там были. Главнокомандующий был предупрежден, чтобы он не рассчитывал на пополнение, и потому вел бы оборонительную войну, вынуждаемую необходимостью обстоятельств. Ему вменено в обязанность утвердиться прочным образом в тех местах, в которых водворилась уже власть России, постараться привлечь Баба-хана к миру и особенно склонять его к тому, чтобы он отправил своего посла в Петербург с искательством признания его в шахском достоинстве, и обратить особенное внимание на внутреннее устройство приобретенного края.
«Сохранение завоеваний, вами приобретенных, – писал князь Чарторижский[653], – устроение дорог, привлечение ханов персидских к российскому начальству и обеспечение пределов Грузии могут быть достаточными занятиями на сей раз, для неутомимой вашей деятельности…»
Князь Цицианов отвечал на все это, что в обе кампании не он начинал войну. В первый раз, спасая Грузию от театра разорительной войны, встретил нашествие персиян в Эриванском владении; в другой раз защищал Карабагское ханство, как провинцию России: следовательно, в оба раза заботился только об обеспечении границ от покушений Баба-хана, и если, говорил он, продолжать исполнение этих непременных обязанностей, то значит по-прежнему вести с ним войну.
Князь Цицианов спрашивал: неужели ему для ведения оборонительной войны запереться с гарнизоном в Шуше, когда персияне будут уничтожать карабагские долины? Неужели оставаться спокойным и не препятствовать персиянам, когда они потянутся в Дербент, потому что сопротивление сему намерению будет выходить из системы оборонительной? Или когда Баба-хан войдет в Эриванское владение, с намерением вторгнуться в Грузию, то, вследствие предписываемого образа действий, ждать его у четырех входов в пределы Грузии и тем защиту их сделать слабою и ненадежною? Вот причины, по которым оборонительную войну главнокомандующий считал невозможною.