В тот же день было послано приказание об удовлетворении полка всем необходимым; но и оно, по обыкновению, осталось неисполненным.
– Если полк вам нужен, то берегите его, – говорил опять Лазарев князю Чавчавадзе.
Царь прислал к Лазареву своего сына-наследника с просьбою потерпеть и не доносить Кноррингу.
– Государь ваш и вы христианин, я также, – говорил царевич Давид. – Сделайте милость, потерпите и не доносите. Я знаю, что если вы донесете, то полк возьмут, и мы пропали.
– С неделю могу еще потерпеть, – отвечал Лазарев, – но дальше молчать не буду. Его высочество и без полка останется царем, а я рискую быть наказан.
Разговор этот все-таки остался разговором: положение солдат нисколько не улучшилось.
«Здесь все идет, как у нас в присутственных местах, – доносил Лазарев, – там все завтра, а здесь икнеба, т. е. будет, но от того ничего не бывает».
В таком положении были дела при самом начале вступления наших войск в Грузию. Положение этой страны было так расстроено, недостатки во всем так ощутительны, что, при всем своем желании, Георгий не мог вполне удовлетворить тех, которые были присланы на его защиту.
«Царь взял всех лошадей офицерских на свой прокорм, – писал Лазарев, – и одну баню в неделю позволил солдатам безденежно мыться; вот все его благодеяние полку. При всем том он весьма желает, чтобы полк был всем удовольствован; но его приказания худо выполняются, и, словом сказать, никто его не слушает».
Лазарев, смотревший на дело просто, без задней мысли, отдавал справедливость Георгию и не думал возводить на него каких-нибудь обвинений. Совершенно противно тому поступал Коваленский. Руководимый тайными целями, он стал на ложный путь прежде всего тем, что посылал несправедливые и противоречивые донесения в Петербург. Министр писал об отличном приеме, об особом уважении, которое ему оказывает Георгий, и проч. Когда же увидал, что заранее составленные фейерверочные донесения не оправдываются на деле, что Лазарев, не получая провианта и помещения, должен будет донести о том Кноррингу и обнаружить тем несправедливость его донесений, Коваленский, чтобы свалить с себя вину, не имел другого выхода, как прибегнуть к обвинению Лазарева.
Сам царь скоро определил достоинства двух представителей России. В одном он встретил человека истины, правды, открытого и прямого; в другом – нечистосердечие и честолюбивые замыслы. Душевные качества царя и его расположение клонились на сторону Лазарева. Коваленский сразу потерял значение. Георгий, о котором наш министр писал, что он исполняет все его наставления и слушается во всем, перестал обращаться за советами к Коваленскому, а, напротив того, весьма часто спрашивал мнения Лазарева.
Недоразумения между Георгием и Коваленским начались вскоре после прибытия его в Тифлис. По окончании всех обрядностей и по утверждении Георгия на грузинском престоле царь должен был назначить от себя полномочных для подписания акта, подтверждавшего условия трактата 1783 года о зависимости Грузии от России. Царь, под разными предлогами, медлил подписанием этого акта и высказывал желание отправить посольство в Санкт-Петербург с просьбою о своих нуждах.
Коваленский отговаривал Георгия от такой посылки и спрашивал Кнорринга, как поступать и что делать.
Георгий не оставлял своего желания, а Коваленский старался доказать, что желания его несовместны, так как при нем состоит аккредитованный министр, и просил назначить полномочных для подписания и отсылки акта в Санкт-Петербург. Георгий медлил исполнением просьбы Коваленского и полномочных не назначал. Министр писал царю, что за все это он может подвергнуться взысканию от императора, а потому вынужден просить царя уведомить его письменно о причине нежелания подписать трактат. Георгий в тот же день отвечал письмом, что он отправляет в Санкт-Петербург послов, и, пока до императора не дойдет его прошение, до тех пор акт не будет подписан. Министр удивлялся, что царь мог отправить прошение к высочайшему двору без всякого предварительного с ним сношения и соглашения, что такой поступок, оскорбляя его, как министра, может быть весьма предосудителен и для самого царя. Коваленский указывал Георгию на то, что без предварительных сношений с ним, министром, царь не имел права писать никаких прошений императору. Георгий настаивал на своем.
Коваленский спрашивал, с какою просьбою он думает отправить посланников. Царь, узнав нравственные качества министра, не высказывал ему настоящей причины отправления своих посланников и тщательно скрывал свое желание.
«Вы спрашиваете, – писал царь Георгий Коваленскому, – с какими донесениями отправляются от нас прошения, то как прежде от нас словесно было объявлено, так изъясняю ныне письменно:
1) 0 назначении на всегдашнее пребывание 3000 человек войска его императорского величества.
2) О сношении с Баба-ханом, в рассуждении разграничения между нашими владениями и Азербайджаном.
3) О сношении с кем следует, чтобы ахалцихский паша не давал у себя пристанища лезгинам и не позволял бы разорять наших владений.
4) О подтверждении дагестанским владельцам, чтобы также не нападали на Грузию и не злодействовали бы против нее.
5) О доставлении к нам пожалованной покойному царю, родителю нашему, артиллерии, как уже на то и от его императорского величества соизволение последовало.
6) О продовольствии войск, ныне здесь находящихся и впредь прибывающих, попечением российских чиновников, покупкою провианта и фуража по справочным ценам.
Словесно же поручено об исходатайствовании для братьев наших: католикоса Антония и царевича Вахтанга и для сына нашего Иоанна орденов.
О ходатайстве по вышесказанным пунктам мы предписали посланникам нашим в инструкции, а в прошении не вмещено. Впрочем, пребываем к вам с почтением».
Коваленский соглашался на отправление посольства, но в таком только случае, если оно имеет одну цель – принести благодарность императору Павлу за его милости и попечения о грузинском народе. Министр спрашивал царя, кто именно назначен в посольство. Георгий отвечал, что назначает полномочного министра своего и великого сардара князя Герсевана Чавчавадзе, тайного советника князя Георгия Авалова и статского советника мдиван-начальника князя Елиазара Полавандова.
Коваленский отвечал, что затрудняется посылкою, потому что посылаемым даны чины, которых они до тех пор не имели; что чины тайного и статского советников, пожалованные им царем, до сих пор в Грузии не существовали; что тайный советник князь Авалов несколько месяцев перед тем был переводчиком или секретарем свиты здешнего министра.
Желая укорить царя, Коваленский прибавлял, что петербургский двор будет иметь весьма невыгодное мнение «насчет порядков и течения дел, здесь производимых».
Не так думал Георгий: не спрашивая Коваленского, он отправил посольство в Петербург. На Кавказской линии посланники были задержаны Кноррингом, требовавшим от Коваленского, чтобы тот выдал им виды на проезд. Коваленский отказал, и посольство остановилось там, впредь до высочайшего разрешения об отправлении в нашу столицу.
В конце апреля князь Чавчавадзе со свитою был отправлен из Моздока в Санкт-Петербург.
Главнейший повод посольства, как увидим ниже, заключался в тайном поручении посланникам просить императора Павла о принятии Грузии в совершенное подданство России. Видимым же и для всех понятным поводом была действительная боязнь как царя, так и грузинского народа о новом, по слухам, нашествии персиян и разорении страны, следы которого были еще видны в Грузии на каждом шагу.
Незначительность нашего отряда, прибывшего в Тифлис, неуверенность в том, что дано будет еще большее подкрепление, и самая невозможность прислать его вовремя и скоро, по разлитию реки Терека и по прекращению сообщения с Россиею, производили между грузинами безотчетный страх и уныние.
Свежие и глубокие раны были причиною преувеличенного страха народа. Всматриваясь в положение Грузии, мы должны упомянуть, что Тифлис, по своему местоположению, был укреплен самою природою настолько, что с незначительными силами регулярных войск мог устоять против нестройных полчищ азиатских народов.
Притом в стране малонаселенной, ограбленной и разоренной, где почти одна треть населения была уведена победителями в плен, для продажи на азиатских рынках, новому неприятелю трудно было продовольствовать свои войска, и он не мог употребить значительного времени на осаду крепости.
Несмотря на то что все эти обстоятельства были перед глазами каждого грузина, мало находилось лиц, которые не предавались бы отчаянию при всяком, даже и ложном, слухе о нашествии персиян или лезгин.
Мужество и неустрашимость, отличительные черты характера прежних грузин, оставили их теперь совершенно. Военные занятия и слава были забыты и сделались достоянием рассказов о знаменитых предках. Сохранив в характере восприимчивость к воинственности, грузины не имели руководителей и потому утратили бодрость духа. Не было в народе единства и сознания своей силы.
Для успокоения жителей Коваленский просил о присылке с Кавказской линии еще одного полка. По его мнению, полк был даже необходим для удержания в Грузии и сопредельном крае верховной власти русского императора.
«По совершенной беспечности, – доносил Коваленский императору Павлу, – о собственном благе правительства здешнего, удержание верховной власти вашего величества в Грузии, восстановление в оной желаемого и всеми здешними единодушно взываемого благоустройства, да и самое утверждение уважения к владычеству вашего императорского величества в сопредельных сему краю народах не может прочно достигать своей цели иначе, как, во-первых, содержанием здесь войск, во-вторых, учреждением при царе по части введения благоустройства из известных людей совета, который бы был под надзором и побуждением поверенной от вашего величества здесь особы, и, наконец, присвоением сей последней пространнейшей власти, со свойственным тому уважением».