Последняя фраза составляла всю суть, всю цель донесения Коваленского. Нетрудно видеть, что министр наш прежде всего добивался власти и почета, и нельзя не согласиться с Лазаревым, писавшим, что Коваленский хочет управлять всею Грузией.
Для успешного достижения задуманной цели Коваленский должен был часто поступать непрямодушно. Оттого в его донесениях встречаются крайние противоречия. То он доносил, что в Грузии все успокоилось, то свидетельствовал о крайнем беспорядке в правлении. В одном донесении он пишет, что Георгий оказывает ему во всем знаки уважения, исполняет все его советы, в другом – что Георгий не хочет подписать акта и не спрашивает совета Коваленского; то пишет, что нашел в царе твердость правил, здравые рассуждения, кротость и благочестие, то доносит, что царь слаб и ни во что не входит. Не действуя открыто, Коваленский успел поссориться со всеми и сделать то, что, как увидим ниже, наше правительство признало необходимым отозвать его и уничтожить пост министра при дворе царя Грузинского…
Причины, побудившие Георгия искать подданства России, проистекали от совершенного расстройства всего механизма управления и внешнего бессилия царства. Сознавая слабость своего здоровья, свою недолговечность, Георгий боялся за участь, ожидающую его собственное беззащитное семейство, за все царство и народ грузинский.
Незначительная по пространству Грузия, жертва интриг и усобиц, была окружена к тому же со всех почти сторон народами магометанского закона, не перестававшими разорять страну то явными нападениями, то хищничеством, то тайными подговорами лиц, нередко стоявших во главе управления, «отчего и происходит то, – доносил Лазарев, – что рано или поздно (царство Грузинское) должно быть несчастное».
Вдовствующая царица Дарья, мачеха Георгия, женщина нрава «весьма крутого», потерпев раз неудачу, затаила в душе властолюбивые виды и не переставала вредить Георгию. Оскорбленная тем, что не имеет в своих руках правления и что Георгий не обращается к ней за советами, она вела тайные интриги.
Признание императором Павлом царевича Давида наследником грузинского престола и сохранение престола в роде Георгия были противны видам и желаниям царицы Дарьи и ее детей. Георгий и Давид присягали на верность русскому императору, радовался и веселился народ, а царица Дарья подбирала себе сообщников и старалась увеличить партию недовольных.
Старший сын ее, царевич Юлой, имевший поместья в Верхней Грузии и, по завещанию Ираклия, претендовавший на наследство престола после смерти Георгия, являлся деятельным ее пособником. Юлой сам по себе был человек бесхарактерный. Все его поступки были следствием советов матери его, царицы Дарьи, и жены, которую он страстно любил. Впрочем, и их он слушался только тогда, «когда напьется пьян, что с ним всякий день случается; но дабы он не пришел в раскаяние и не возвратился на истинный путь, то приставлены к нему Александр и Парнаоз, кои уже непреклонны». Покровительствуя недовольных, разжигая страсти народа, сам Юлой был явным ослушником царской воли. Несмотря на приказания Георгия, он не выставлял со своих имений ни одного солдата и не давал провианта, приходившегося на его долю по раскладке.
Царевич Вахтанг, весьма хитрый от природы, наружно был весьма усерден к России, хлопотал о нашем войске, а втайне держался стороны братьев и избегал всяких сношений с приверженцами Георгия. Царевич Александр, преданный нравам азиатских народов и исполнявший даже азиатские обычаи, имел много сообщников между всеми народами, окружающими Грузию. Александр, вместе со своим братом Парнаозом, еще при жизни покойного Ираклия II выказывал неповиновение отцу и возмущал народ. «О царевиче Парнаозе, – доносил Лазарев, – я ничего сказать не могу, ибо его ни по чему не видно, исключая чинимых им разорений некоторым подвластным и приверженным царя».
Холодность, существовавшая между братьями и родственниками при самом вступлении на престол Георгия, вскоре обратилась в явную вражду и открытое сопротивление царевичей.
Царевичи Александр и Парнаоз, при общем делении Грузии на уделы, получили от отца в удел имения царицы Дарьи, но с тем, чтобы были введены во владение только после смерти матери.
Перед смертью Ираклия II Дарья успела выпросить у мужа позволение отдать Парнаозу часть имения, назначенного Мириану, находившемуся в то время в России. Возвратившись из Петербурга в Грузию, Мириан стал требовать свою часть от Парнаоза, который, вместо возвращения имения брату, начал укреплять крепость Сурамскую и становился в оборонительное положение. Поступки эти подали повод к началу ссоры.
Царь, расположенный более всех к брату своему Мириану, за то, что тот первый подал голос об утверждении Георгия царем Грузии, готов уже был отправить войско против Парнаоза и силою заставить его отдать имения Мириану. За Парнаоза вступилась царица Дарья. Георгий поссорился с мачехой, но оставил свое намерение об отправлении войска. Парнаоз остался при своих владениях. Тогда царевич Александр, один не имевший удела, стал требовать, чтобы ему были отданы Казахи, которые, по грузинскому обычаю, не могли принадлежать никому, кроме царя. Получив отказ в своих требованиях, Александр стал непримиримым врагом Георгия и недругом остальных своих родственников. В защиту своих прав он начал искать посторонней помощи…
В первых числах июня 1800 года царевич Александр, живший в своей деревне Шулаверы, откочевал к турецкой границе. Было ли то сделано с умыслом или без умысла – неизвестно, но в Тифлисе приняли этот поступок за намерение царевича удалиться за пределы царства. Георгий тотчас же отправил к нему духовника и адъютанта с поручением убедить царевича возвратиться в Тифлис. Принявший в этом участие Ковалевский отправил от себя, вместе с посланниками царя, майора Колонтарова.
16 июня они выехали из Тифлиса, но по прибытии в Шулаверы не нашли уже там царевича. Здесь они узнали, что будто бы Александр, со свитою своею и подвластными ему 500 татарами, с их семействами, откочевал в горы временно. Одни говорили, что наступившие жары заставили царевича искать прохлады в горах; другие уверяли, что он откочевал с целью уйти за границу. Посланные отправились за царевичем, настигли его в Сомхетии и 17 июня, вечером, имели с ним свидание. С неудовольствием и весьма холодно принял Александр письмо Георгия и с таким же неудовольствием выслушивал увещания и просьбы вернуться в Тифлис.
– Не один раз, – говорил он, – как я, так и царица, мать моя, слышали подобные обнадеживания и столько же раз видели нарушение обещаний, испытали притеснения, причем употреблена была даже военная сила против моих братьев; они и мать моя лишены принадлежащих им прав и преимуществ. У моей матери отняты имения и доходы, которыми она существовала. Я сам, которому не была оказана должная справедливость, переносил все до сих пор с терпением. Не надеюсь, чтобы царь и впредь сдержал свое слово, а потому не могу решиться прибыть в Тифлис по его приглашению.
Майор Колонтаров подал царевичу письмо Коваленского. Александр, прочитав письмо, хотя и выразил уверенность в том, что русский министр искренно желает помочь их общей горькой доле, но говорил, что сомневается в успехе предприятий Коваленскаго. Колонтаров стал убеждать его вернуться в Тифлис, обещая заступничество Коваленского и участие его в примирении братьев.
– Я уверен в расположении ко мне Коваленского, – отвечал царевич, – и в желании его восстановить доброе согласие между братьями; но если до сих пор он не успел в том, то я не могу надеяться, чтобы и новое посредничество могло иметь лучшие последствия, тем более что представленная однажды через него незначительная просьба о двух татарах оставлена царем без всякого внимания.
– Если бы не было в Грузии русского министра, – говорил Александр, – то я давно уже отыскал бы себе и братьям надлежащее удовлетворение за все претерпенные обиды.
Посланники продолжали уговаривать царевича.
– Если я решусь приехать в Тифлис, – отвечал он, – то сделаю это единственно из уважения к приглашению Коваленского.
Так говорил, но не так думал царевич. Он приказал отвести посланников царя в кибитку, за четверть версты или более от своей ставки, сказав, чтобы они не ожидали от него никакого другого ответа; Колонтарова же просил ночевать у себя, чтобы поговорить с ним наедине и дать решительный ответ. Боясь подозрений со стороны своих товарищей, Колонтаров отказался от предложения царевича и просил отпустить его ночевать в ту же кибитку.
По уходе посланников, часу в десятом вечера, царевич Александр объявил своей свите о полученном им известии, что тесть царский, князь Цицианов, назначен с войском преследовать царевича и, если возможно, захватить его живого в свои руки и силою привезти в Тифлис. Александр объявил, что намерен уйти безотлагательно за границу.
В полночь крики карауливших лошадей разбудили посланников: все три лошади были украдены и царевич со своими спутниками бежал. Доходивший издали шум подтверждал справедливость слышанного. Окруженные со всех сторон татарами, из которых многие были преданы Александру, посланники не могли предпринять ничего другого, как убедить татар не следовать за царевичем. С Александром ушли 65 человек грузин и татар и один священник.
Наутро, когда уже рассвело, действительно прибыли 200 человек татар, преданных Георгию. По близости границы Турции, в пределы которой ушел царевич, погоня их осталась тщетною.
Приехав в Карс, Александр был весьма хорошо принят пашою, угощавшим его в течение трех дней. Отсюда он отправился далее, переправился через Араке и на четвертый день прибыл в персидский лагерь, где находились Аббас-мирза[508] и Сулейман, с 8000 или 9000 войска.
Предуведомленный о прибытии царевича, Аббас-мирза выслал к нему навстречу своих чиновников и, по словам самого царевича, 6000 войска; приказал разбить для него особую палатку, подарил ему лошадь и 400 рублей денег. На следующий день он прислал еще 600 рублей, два кафтана, две шали и два халата. Александр пробыл в лагере два с половиною месяца, «и слышно было, что Аббас-мирза получил в это время от отца повеление поступать, как будут советовать ему Ибраим-хан Шушинский (Карабахский) и царевич Александр».