Пребывание это, по словам Баба-хана, было необходимо для того, чтобы «солнце его милости» могло распространиться на всю Грузию, чтобы знал о том каждый ее житель и грузины могли бы находиться в таком «спокойствии, какого сами себе желают».
В случае отказа со стороны Георгия исполнить требование властителя Персии шах обещал прийти в Грузию с победоносными своими знаменами, разорить ее вторично и предать народ своему гневу.
Царь Грузии спрашивал совета нашего правительства, как поступить ему относительно требований Баба-хана. Петербургский кабинет отвечал, что в своих сношениях с персидским владетелем он может ссылаться на трактат 1783 года, по которому цари Грузии «учинили себя вассалами Всероссийской империи», и что потому он не может исполнить требований Баба-хана.
Находившееся в Петербурге персидское посольство отправлено было обратно с большими подарками и с уверениями в самых миролюбивых намерениях нашего правительства относительно Персии. Грамота императора Павла I к Баба-хану вызывала его на союз и дружбу с Россией.
Георгию предоставлялось соблюдать «доброе согласие и приязнь с Персиею», как с государством, находящимся в мире и дружбе с Россией.
Такой ответ не удовлетворял Георгия. Хотя царь Грузии и знал, что Баба-хан не мог скоро исполнить своих угроз и вторгнуться в Грузию, но слух о том, что он требовал от эриванского хана 300 000 рублей и 12 знатных заложников и что он весною сам намерен приехать к озеру Гокча, лежащему между Грузией и эриванскою областью, тревожил Георгия.
К тому же известно было, что карабахский (шушинский) Ибраим-хан писал Баба-хану, будто бы царь Георгий и вся Грузия просят защиты России для избавления себя от властителя Персии. Некогда друг и союзник Ираклия II, а теперь противник Грузии, Ибраим-хан старался восстановить шаха против Георгия. Письма и наговоры его и были отчасти причиною того, что повелитель Персии задумал двинуться в Грузию и покорить ее своей власти.
Царь Грузии опять обратился к нашему правительству с просьбою защитить его от нового разорения.
Отправляя в Тифлис войска и своего министра, петербургский кабинет возложил на Коваленского звание поверенного в делах Персии, поручил ему устройство тамошних дел и тем отчасти удовлетворил просьбам Георгия.
Император Павел I, с самого вступления своего на престол, не желал вмешиваться в дела Персии и всех вообще народов, обитавших по соседству с Кавказской линией и Грузией. Взгляд этот он сохранил до своей кончины. Когда Кнорринг доносил о ссоре между Осетией и Кабардою, ссоре, дошедшей до неприязненных действий, то Павел I советовал ему не мешаться в их дела до тех пор, пока они не коснутся нашей границы, «ибо, – писал император, – народы сии находятся более в вассальстве нашем, нежели в подданстве».
При такой системе невмешательства, сторожевого и охранительного только положения наших войск на границе, интересы России требовали, чтобы в Персии никогда не могло установиться какое-либо твердое владычество «под наименованием шаха». Достигнув этого, мы не могли уже иметь сильного соседа, который если и не стал бы сам нас беспокоить, то мог вредить мелким владельцам, преданным России.
Возложив на Коваленского звание поверенного в делах с Персией, император поручил ему поддерживать сношения с теми из ханов, которые или посредством связи их с Грузией, или сами по себе были преданы России. Подкрепляя таковых уверениями в покровительстве России, поверенный в делах должен был достигать до удовлетворительных и желаемых результатов только мирными путями. Не вовлекая правительства нашего в большие хлопоты, Коваленский должен был стараться, чтобы влияние наше в тех странах «существовало без всяких расходов или, по крайней мере, с малейшими издержками» и чтобы дело ни в каком случае не доходило до посылок войск «с толикими неудобствами, по отдаленности края сопряженными».
Вот главные основания нашего поведения относительно персидских ханов и горских владельцев.
Не подавая подозрений о наших намерениях Порте Оттоманской, всегда желавшей сохранить свое влияние в Азии, Коваленский должен был обратить исключительное внимание на поступки Баба-хана.
«Известно вам, – писал император Павел Коваленскому, – что прислан был от него (Баба-хана) ко двору нашему посланник с изъявлением желания с нами дружественного сношения. Мы искренно соблюсти намерены оное, а потому и поручаем вам учредить ваши с ним сообщения, изъявляя, однако ж, о желании нашем, чтобы не вздумал он посягнуть, по примеру Ага-Магомет-хана, как слухи о том разнеслись, на пределы Грузии. От гибели сея стараться должно сколь возможно ее спасти. Впрочем, как Баба-хана, так и всех других владельцев персидских можно удостоверять о желании нашем, чтобы торговля персидская всякое приращение в России получила, и что подданные их найдут в пределах наших всегдашнее и сильное покровительство…»
По инструкции, данной министерством Коваленскому, ему следовало открыть сношение с Баба-ханом тотчас после подписания Георгием трактата, как основы, на которой должны были опираться все сношения с Персиею, и поведения, принятого нашим правительством относительно Грузии.
Подписание трактата замедлилось, и потому Коваленский, опасаясь долгим молчанием подать повод к неприязненным для нас действиям со стороны персиян, поспешил отправить к шаху извещение о своем приезде в Тифлис.
Петербургский кабинет возложил на обязанность министра, посланного в Грузию, внушить Баба-хану, что, по силе заключенного с карталинским и кахетинским царем в 1783 году трактата, «признанного всеми дворами и государями», император Павел I, утвердив после смерти царя Ираклия II преемником сына его Георгия XII, изъявил торжественно согласие на принятие как его, так и всего царства Грузинского «под верховную свою власть и покровительство». Коваленский высказывал надежду, что Баба-хан, по дружбе и расположению к России, отложит всякие притязания не только на Грузию, но и относительно других горских владельцев, находившихся под покровительством России, и что хан не будет мешаться в их дела, «оставляя каждого пользоваться желанным спокойствием и тишиною».
Вместе с письмом к Баба-хану Ковалевский отправил письмо и к управлявшему его делами Хаджи-Ибраим-хану, в котором просил содействия в сохранении дружеских отношений между двумя державами. Ханы Ганжинский и Карабахский также получили письма Коваленского. Сношения с ними имели целью удостовериться в благонамеренности ханов, приславших в Тифлис своих чиновников с просьбами о подданстве, а также и для того, чтобы при содействии их склонить к тому же ханов Ширванского, Шекинского, Эриванского и Омар-хана Аварского, приобретшего известность своею храбростью.
Отставной поручик Мерабов отправлен был с письмами в Персию. Ходившие в Тифлисе известия о том, что персияне собирают свои силы для вторжения в Грузию, требовали скорейшего получения ответа от властителя Персии. В случае замедления в ответе и заметного приготовления к военным действиям Мерабов должен был внушить персидскому правительству, что неприязненные поступки против народа, о котором идут переговоры, были бы противны справедливости и народным правам, повсюду свято соблюдаемым; что оскорбление России может иметь неприятные последствия для Персии и что Порта Оттоманская, находящаяся в союзе с Россией, не останется в этом случае нейтральною, «считая наших неприятелей за своих». Во избежание всяких затруднений и для получения скорейшего сведения о намерениях Баба-хана, Коваленский отправил через Гилянь лазутчика, который, под видом купца, должен был проехать в Тегеран и, получив там от Мерабова все необходимые сведения, поспешно возвратиться в Тифлис.
Посланные отправились. Ответ еще не был получен, а слухи о скором нашествии персиян все более и более увеличивались.
С некоторого времени заметны стали движения войск Баба-хана к Карабаху, куда, как слышно было, должен был выступить 12 000-й корпус. Предлогом к таким неприязненным действиям было настоятельное требование Баба-хана от Ибраим-хана Карабахского в замужество его дочери, о которой более семи месяцев шли безуспешные переговоры. Карабахский хан писал к Коваленскому и, уверяя его в преданности своей к России, спрашивал, как поступить ему относительно Баба-хана, заявившего уже свои притязания на тамошние ханства, требовавшего их покорности и даже вмешивавшегося в их управление. Так в Эривань назначен один из приверженцев нового шаха. Джафар-Кули-хан Хойский сменен с ханского достоинства, и на его место назначен новый хан.
Находившийся в Тавризе сын Баба-хана, малолетний Аббас-мирза, провозглашенный наследником персидского престола и управлявший всем Азербайджаном, вместе с дядькою его Сулейманом, отозваны в Тегеран, как полагали, для получения дальнейших приказаний по тому краю.
Баба-хан имел много сыновей, но любимейшим был Аббас-мирза. Большого роста, красивый, энергичный, правосудный, человеколюбивый и воинственный, Аббас-мирза был умен, содержал в страхе своих воинов и не дозволял им грабить народ.
Стараясь ввести в войсках европейскую дисциплину, Аббас-мирза любил больше славу, чем богатство. Он не терпел праздности, роскоши, музыки, плясок и прочих увеселений. Любимыми занятиями его были охота и беседа с умными людьми. Он щедро награждал заслуги и старался привлечь в Персию иностранных мастеров, «чтобы народ персидский мог иметь у себя все нужное. Он говорит скромно, знает языки турецкий и арабский, предан духовенству и тверд в своем слове».
Баба-хан возлагал на Аббас-мирзу большие надежды и призвал его к себе для совещаний о предстоящих действиях.
По всем слухам, доходившим с разных сторон, можно было не без основания полагать, согласно с общим мнением, господствовавшим в Тифлисе, что все предприятия Баба-хана обнаруживают его замыслы на Грузию.
По крайней мере, царь Георгий и народ грузинский были такого мнения относительно намерений персиян, хотя и не принимали никаких решительных мер к обороне.
Благоразумие требовало быть чутким и осторожным ко всякого рода слухам, тем более что, по отозвании из Тавриза к Баба-хану Сулейман-хана, сведения о предполагаемом нашествии персиян не прекращались и были то утвердительные, то отрицательные. Впоследствии получено было новое сведение, из Эривани, что 1 мая прибыл туда посланник от Баба-хана с подарком хану Эриванскому, состоящим в