«Победоносное российское «ура!», – доносил Лазарев, – раздалось по обоим крылам, и с последними выстрелами погибла неприятельская сила. Наконец, принесены были две жирные головы, одна сардара Омар-ханова, а другая якобы Джен-Гутая, громада которого представилась первая перед лицом всех победоносных российских воинов. Казалось, он дышал варварским свирепством, а обширность и толстота ее доказывали, что она упитана была туком злодеяний и набита одною буйственностию».
Наступивший вечер прекратил трехчасовой бой. Темнота ночи помешала преследовать неприятеля по местности, покрытой лесом, колючками терновника и перерезанной оврагами.
Лазарев отошел с отрядом к деревушке Кагебету, где и расположился на ночлег. С наступлением утра глазам победителя открылась картина того страшного побоища, которое испытал неприятель. Камыш, кустарники и рвы наполнены были трупами, между которыми слышались стоны раненых и умирающих. По всему полю солнечные лучи освещали траву, обагренную кровью, и многие другие следы страдания человеческого. За рекой, на месте вчерашнего стана неприятельского, видны были следы страшного смятения и ужаса, в каком неприятель оставил все съестные припасы, так что во многих местах найдены были ножи в таком положении, которое можно себе представить при полуразрезанной пище.
Потеря неприятеля простиралась до 2000 человек убитыми и ранеными. Сам Омар-хан, по сведениям, был тяжело ранен пулею в бедро. У нас потеря состояла из одного убитого, одного раненого и одного контуженного в ногу офицера.
Сражение это было первым началом деятельности славной Кавказской армии, следовавшей по стопам своих родоначальников генерала Гулякова и подпоручика Котляревскаго, отличившихся в этом сражении[513].
Царевичи Баграт и Иоанн, генерал-майоры Лазарев и Гуляков получили в награду за одержанную победу командорские кресты ордена Св. Иоанна Иерусалимского. Многие офицеры получили кавалерийский крест того же ордена; всем нижним чинам, бывшим в строю, пожаловано по серебряному рублю на человека.
Не имея возможности перевалиться через снеговой хребет в свои владения, Омар-хан отступил в Джары и намерен был провести зиму в Белоканах. Десять человек лезгин составляли всю его военную силу; остальные войска разошлись по домам, а 2000 остались в Шуше, по деревням, у Ибраим-хана Карабахского. У него же находился и царевич Александр.
Войска Омар-хана терпели крайний недостаток в продовольствии. Носились слухи, что, за неимением пищи, лезгины крали друг у друга лошадей и ели их.
12 ноября Лазарев с отрядом возвратился в Тифлис.
В конце декабря получено было известие, что Омар-хан прибыл в селение Белоканы, и хотя при нем не было войск, но, зная, что джаробелоканцы вообще склонны к хищничеству, Лазарев, в обеспечение Грузии, решился сделать новую дислокацию войск. В Сигнахской крепости поставлены три роты с орудием и одна рота мушкетеров с орудием в 15 верстах от Сигнаха по пути к Тифлису. Для скорейшей передачи приказаний учреждена летучая почта.
Омар-хан не предпринимал, однако же, никаких покушений на Грузию. Предавшись своему обычному пороку, разврату и разгулу, он умер от пьянства в марте 1801 года.
Глава 15
Усиление болезни Георгия. Неизвестность и общее опасение за будущность страны. Интриги и происки царевичей. Поступки царевича Давида при жизни отца. Волнения в Грузии. Грабежи и насилия. Просьба Георгия Лазареву усмирить своеволие. Прибытие грузинских послов в Санкт-Петербург. Условия, на которых царь желал вступить в подданство России. Письмо графа Мусина-Пушкина к императору Павлу о положении Грузии и выгодах ее присоединения. Основания, на которых император Павел принимал Грузию в подданство России. Кончина Георгия XII. Состояние Грузии после его смерти
В ноябре 1800 года болезнь Георгия приняла такое развитие, что час от часу ждали его кончины. Граф Мусин-Пушкин, посетивший царя, сомневался, чтобы он мог прожить до весны. Лечившие Георгия врачи не подавали никакой надежды на возможность его выздоровления.
Общее опасение скорой смерти царя, незнание оснований, на которых он желает вступить в подданство России, и с какою именно целью отправил посольство в Петербург, заставляли многих беспокоиться. Царевичи, дети Ираклия, больше всего боялись, чтобы Георгий не умер ранее того, как они получат ответ на свои письма от нашего правительства. Всеми силами старались они, чтобы престол не достался его сыну Давиду, который со своей стороны употреблял все средства к увеличению своей партии.
Как ни скрытно друг от друга вели свои интриги обе партии, но не могли сохранить их в глубокой тайне. Таинственность происков восстановляла противников гораздо более, чем открытая вражда и явное друг к другу нерасположение. Дела все более и более запутывались, и положение Грузии в конце 1800 года стало еще более затруднительным от внутренних раздоров.
Царевич Давид, объявляя, что Георгий при жизни назначил его царем, приказывал всем явиться в нему, с угрозою, что всякий, кто не явится на призыв, будет наказан русскими войсками. Он объявлял всем карталинским князьям, дворянам и народу, что назначает брата своего царевича Теймураза правителем Карталинии, и в случае ослушания грозил наказанием. Брату Теймуразу он приказывал привести крепости в оборонительное положение, а народ к присяге.
«Ты будь в крепости, – писал Давид царевичу Теймуразу, – хлеба много заготовь. Если дяди твои захотят прийти в город Гори, не допускай. Заготовь свинцу и пороху. Я тебя назначил карталинским правителем. Собери войска и приготовь, да также проведывай, что у твоих дядей делается».
Вообще царевич Давид еще при жизни отца старался увеличить свою партию. Во все стороны им были разосланы приверженцы, работавшие в пользу его наследия. На замечания Лазарева, что царь, отец его, может выздороветь и что потому подобными распоряжениями спешить нечего, царевич Давид отпирался от своих действий и уверял Лазарева, что он не предпринимал ровно ничего.
Братья царя, зная о происках племянника, съезжались вместе в г. Гори «с достаточным прикрытием» и толковали о средствах противопоставить преграду в исполнении замыслов Давида. Они также старались увеличить свою партию и, подобно царевичу Давиду, прибегали часто к принуждению и насилию.
Царевич Вахтанг открыто говорил графу Мусину-Пушкину, что он и братья его не потерпят, чтобы после смерти Георгия царевич Давид заступил место отца своего.
Царица Дарья рассылала письма к князьям, просила их принять сторону ее детей, обещала им почести и милости.
«Я известилась, – писала она князю Томасу Орбелиани, – что у вас отняли должность моуравскую в Демурчасалах. Не скорбите о сем. Бог если поможет детям моим и будут они счастливы, то и вы не будете иметь ни в чем недостатка, а в соответственность преданности вашей к детям моим получите за то от них награду».
«Время теперь оказать вам свою к нам преданность, – писала она в другом письме к нему же, – будьте осторожны, чтобы вы не были с оной совращены. Хотя много вам от другой стороны оказано милостей, но все ненадолго будет.
Карталиния, Кахетия, Казахи и все прочие с нами согласны; скоро сын мой (Александр) приблизится к Тифлису. Старайтесь удерживать кочевых татар и казахов, чтобы другая сторона не могла действовать и не могла бы никого от них привести и превратить к себе. Как не можете догадаться до сих пор, что слова Давида неосновательны, и по исполнении всего дела будете лишены всего…»
Противники набирали себе партии и старались свои собственные интересы слить с интересами своих сообщников. От этого началась вражда между целыми селениями, а впоследствии и между целыми родами. Междоусобная брань готова была охватить всю Грузию…
Хевсуры, подвластные царевичу Давиду, оказывали явную вражду арагвским жителям, подвластным царевичу Вахтангу и жившим по соседству с ними. Напав на арагвских жителей, при возвращении их с вином из Кахетии, хевсуры отняли вино и лошадей. Столкновение между враждовавшими стоило многим увечья и даже смерти.
Грабеж жителей и право сильного вступали в свои права в Грузии. Даже в самой столице, в Тифлисе, грузины грабили друг друга. Сильный отнимал вещи у слабого и распоряжался, как своею собственностью, всегда ему принадлежавшею. Своеволия царевичей и общее насилие заставили Георгия обратиться к Лазареву с просьбою прекратить беспорядки. Царь в своей просьбе опирался на то, что Грузия принадлежит русскому императору, «и вы должны, – говорил он, – по вашему здесь пребыванию, беречь эту землю, никому не дозволяя опустошать ее и грабить». Он просил назначить одного офицера, которому и поручить, «чтобы он не допускал отымать и грабить у кого-либо ни на одну денежку, не допускал ни нашего человека, кто бы он ни был, ни людей наших детей и братьев, ни княжеских, ни дворянских, ни мужиков».
Царевичи Юлой, Вахтанг и Парнаоз писали Кноррингу, что «родного нашего престола истец (то есть церевич Давид) каждый день грозит открыто выгнать нас из отечества нашего пособием российских сил, в Грузии находящихся». Если, писали они, племянник поступает так при жизни своего отца, то что же они должны ожидать от него, когда скончается Георгий?
Царевичи говорили, что поставлены в такое положение, из которого не знают, как выйти: противясь Давиду, они навлекут на себя неудовольствие императора Павла, а не противясь, рискуют быть выгнанными из отечества. Они предлагали Кноррингу, до получения ответа на свои просьбы от нашего двора и в случае смерти Георгия, принять на себя правление царских дел или поручить их Лазареву.
«Желаете, – писал Кноррингу царевич Вахтанг, – возвращения брата нашего царевича Александра: уверяю, что сие для меня первейшее желание, и буду стараться о возвращении его. Но должен донесть, что это может исполниться не иначе, как если останется нам право, оставленное нам блаженной памяти родителем нашим, принимать царство нам братьям, детям его, по очереди. Если не так, то может быть, не дай Боже чего, и другие некоторые будут принуждены удалиться из своего отечества».