и дети царя Ираклия прибудут в Кахетию? «Не находится никто такой в Кахетии, а наипаче в Кизихах, который бы два и три раза не был выкуплен из плена собственными деньгами царя Ираклия. Их хлеб его детям больше принадлежит». Хитрая женщина высказывала при этом уверенность, что император не захочет заставить изменить присяге и нарушить клятву стольких христианских душ. Царица в то же время ловко ставила вопрос о том: могут ли дети покойного Георгия получить более чести, чем дети Ираклия.
На такой вопрос ей отвечено, что принятые для благосостояния Грузии меры обнародованы, и потому странно, что она принимает на себя вид ничего не знающей о том. Кнорринг просил Лазарева сообщить царице, что своими поведением и поступками она навлекает на себя подозрение, «будто она опровергает меры, кои для общего блага предпринимаются».
Царица Дарья требовала от Давида назначения ей для приличного содержания по тридцати рублей в день. Царевич отвечал, что она имеет деревни, из которых получает хлеб, сарацинское пшено, масло, мясо, вино, дрова, кур, яйца, молоко, и, сверх того, имеет чистого дохода 4000 рублей в год. Дарья укоряла племянника в несправедливости и говорила, что все доходы ее не превышают 170 рублей в год, что он увеличил их нарочно для того, чтобы обмануть незнающих.
«Если бы даже все были обмануты, Бог не обманется, поверь мне, – писала царица. – Более всего дивлюсь тому, почему ты не бережешь себя от таких лжей. Еще писал, что если-де Парнаоз явится и присягнет на верность Государю, то получит обратно все те вотчины, которые отец твой отобрал от него на законном основании. Твой отец ничего законного не творил. Каким законом предписывается клятвопреступничество и отнятие хлеба у брата? Вы должны и то объявить Парнаозу: как вы верите в клятву и как вы поклялись ему, так ли должен поклясться и он или иначе?»
Грабежи и насилия царевича Юлона и его братьев, производивших повсюду опустошение, были причиною того, что многие из грузин боялись ехать в Тифлис и просили Лазарева и царевича Давида, как временно управлявшего царством, прибыть к ним в город Гори для принятия присяги. Имея в виду успокоить страну, а главное привести к покорности царевичей, Лазарев решился двинуться с войсками в Гори. Царица Дарья, узнавшая о намерении Лазарева идти в Карталинию, обратилась к нему с просьбою подождать и не ходить. Она обещала послать к детям и просить их разъехаться. Лазарев согласился исполнить просьбу при условиях: 1) чтобы сыновья ее не разоряли народа,
не приводили его к присяге и не производили беспокойств в стране;
2) чтобы без позволения наследника престола они не собирали войска;
3) чтобы Юлой не подписывался на баратах (указах) наследником и
4) чтобы все царевичи, дети ее, жили в Тифлисе.
Первый пункт царица Дарья назвала ложью, на второй и третий не согласилась, а на четвертый отвечала, что к этому принудить их никто не может. Давид предложил царице обдумать хорошенько предложения и дал ей на то три дня сроку. Дарья отвечала, что все грамоты, объявленные от русского императора, ложны и выдуманы, и отказалась принять посредничество в деле усмирения ее сыновей. В ответ на это ей объявлено движение войск в Карталинию. Движение оказалось тем более необходимо, что в Тифлисе получены были новые сведения о поступках Юлона. Захватив в свои руки имение Лиахвы, составляющее целую провинцию в Карталинии, Юлой отдал его зятю своему князю Ревазу Эрнстову, который обещал ему за то соединить свои силы с имеретинскими войсками, собиравшимися в верхней Имеретин под предводительством Елизбара Эрнстова. Соединение это могло заставить присоединиться к бунтующим всех горских жителей и повести к дальнейшим беспорядкам в Грузии, тем более что и сами царевичи думали уехать в Имеретию, куда отправили уже свои обозы.
«Я слышу ныне, – писал Юлону царевич Давид, – что вы отдали Лиахвы во владение зятю вашему Ревазу Эрнстову, а сами со всем семейством и братьями Парнаозом, также с семейством, и Александром, едете в Имеретию, почему объявляю, что как я по высочайшему повелению поставлен правителем Грузии, то вы не имеете никакого права жаловать кого недвижимым имением, и кроме сего ваше удаление в Имеретию с братьями вашими есть явное противничество воле государя».
«Кто вас обеспокоил, – спрашивал Давид, – что вы едете в чужую землю и своих братьев туда уводите, а оставляете собственное свое отечество?.. Оставьте ныне ваше предприятие – не идите в Имеретию, не подтверждайте сим еще вашего противничества и не окажитесь изменниками своему отечеству».
Царевичи ушли, однако ж, из Грузии, в которой временно водворилось спокойствие, так что многие грузины могли спокойно и безопасно ехать в Тифлис, не боясь попасть в руки царевичей.
Спокойствие в стране продолжалось, однако, весьма недолго.
Глава 17
Торжество объявления манифеста о присоединении Грузии к России. Происшествия в Грузии после объявления манифеста. Новое административное деление Грузии. Кончина императора Павла. Отправление в Грузию гренадерского Тучкова-2-го, мушкетерского Леонтьева и казачьего полков. Расположение войск, сделанное Лазаревым
В Сионском соборе 16 февраля собрались, по призыву Лазарева, тифлисские жители для слушания Божественной литургии. По окончании ее Лазарев объявил присутствующим о причине их приглашения. На двух языках – русском и грузинском – прочтен был народу манифест 18 декабря 1800 года, по которому Грузия на вечные времена присоединялась к России.
Католикос Грузии, царевич Антоний, отслужил благодарственный молебен с коленопреклонением. В течение целого дня колокольный звон церквей оглашал улицы Тифлиса, оживленные на этот раз значительным сборищем народа, радовавшегося, «что желания их достигли вожделенного конца».
На другой день, 17-го числа, в воскресенье, происходило объявление того же манифеста всем армянам, жившим в столице Грузии. Патриарх всей Армении, князь Иосиф Аргутинский-Долгоруков, случайно находившийся в Тифлисе, проездом в первопрестольный Эчмиадзинский монастырь, своим участием в церемонии значительно увеличил торжественность объявления манифеста.
В крепостной армянской церкви собрался народ и, по выслушании в ней утренней литургии, крестным ходом отправился через весь город в загородную армянскую церковь Банк.
Дьяконы и причетники с крестами, хоругвями и зажженными свечами предшествовали 74 священникам, шедшим в две линии. За священниками следовали 8 архимандритов, а за ними три дьякона, из которых один нес большой серебряный крест, а двое зажженные свечи. За дьяконами шли двое из знатнейших армян с портретом императора Павла, за которым шествовал митрополит в облачении, но без митры, держа на голове, на серебряном подносе, высочайший манифест, покрытый красным флером. Два дьякона несли: один митру митрополита, другой его посох. За манифестом два архимандрита несли образ Пресвятой Богородицы, за которым шел архиепископ всех тифлисских армян Сергий, с крестом в руках.
Народ огромною толпою следовал за крестным ходом.
По выходе процессии из крепостных ворот к ней присоединились царевич Давид со своими братьями и многими князьями, генерал-майоры Лазарев и Гуляков и все офицеры наших войск, бывших в то время в Тифлисе.
Патриарх Иосиф в полном облачении, с четырьмя архиепископами и четырьмя архиереями, встретил торжественную процессию в ограде соборной армянской церкви Банк.
Патриарх отдал свой крест и посох сопровождавшим его архиереям, подошел к портрету императора Павла, окадил его, потом сделал перед ним земной поклон, поцеловал его и, приподняв над головами присутствующих, громогласно произнес:
– Да здравствует великий августейший монарх со всею своею фамилиею!
– Да будет, да будет! аминь! – отвечал на это народ.
Отдав портрет несшим его, патриарх взял манифест и, положив его на свою голову, провозгласил:
– Всенебесный Творец да возвысит и укрепит царство великого Павла, яко солнце и луну, вечным потомственным временам…
– Аминь, аминь! – отвечали голоса из толпы.
Процессия вошла в церковь. Там, перед алтарем, на столе, покрытом богатою парчою, положен был манифест и поставлен портрет императора Павла.
Патриарх совершал литургию. Кроме множества народа, собравшегося в церкви, здесь присутствовал весь цвет тифлисского населения: царевичи, царевны, царица Дарья, католикос Грузии царевич Антоний, князья и все высшее духовенство. Церковь не вмещала в себе всего народа, желавшего присутствовать на этой церемонии.
По окончании литургии патриарх вышел к народу, просил его хранить верность русскому престолу и преданность к императору.
– Какая радость написана на лицах ваших, благочестивый христианский народ! – говорил Иосиф. – Я, узрев ее, побуждаюсь с благоговением, коим сердце мое теперь преисполнено, глаголати: о, день спасения нашего! О, день благоденствия, день, ведущий нас в настоящее наслаждение и спокойствие! О, день укрепления благодейственного жребия нашего! День, которого не постигли предки наши! Что же принесем мы ко Всевышнему Творцу? Благодарение ли, моления ли, низкое ли уклонение душ наших за все от Него происходящее?.. Не престанем проливать слезы, не престанем прославлять и всечестное имя Его, сподобившись щедрот человеколюбивого императора Павла, который, снисходя на уничиженное моление наше о принятии нас в подданство, не токмо не отчуждает, но обещает нам благоденствие и спокойствие, не ожидая от нас ничего иного, как только верности к богохранимому престолу своему.
– Я, нижайший пастырь ваш, – продолжал патриарх, – молю непрестанно всеблагого Бога, да продлит дни нашего монарха со всею порфироносною его фамилиею.
– Да укрепит Бог дни нашего государя великого Павла, всероссийского императора! – отвечал народ.
По окончании речи патриарха прочтен манифест на русском, армянском и грузинском языках и отслужен благодарственный молебен.
В то же самое время капитан егерского полка Таганов, с 24 казаками, ездил по улицам Тифлиса и читал манифест на русском, грузинском, армянском и татарском языках.