Все эти просьбы и заявления грузинских послов оставлены без исполнения до приезда Кнорринга из Тифлиса в Санкт-Петербург. Отчет его должен был служить основанием при решении вопроса о присоединении Грузии.
15 мая Кнорринг выехал из Моздока в Грузию. Народ, думая, что он послан для того, чтобы привести в исполнение предначертания императора Павла, повсюду встречал его с радостию и восхищением. Начиная от границ и до самого Тифлиса, толпы, собравшиеся на дороге, встречали, ожидали и провожали Кнорринга с радостными восклицаниями.
Получив сведения о выезде Кнорринга, Лазарев собрал в Тифлисе знатнейших лиц страны. Ответы их и указания на вопросы Кнорринга должны были служить основным материалом для составления отчета и сведений о крае.
Едва Кнорринг приехал в Тифлис, как царевич Давид обратился к нему с разъяснением прав своих на грузинский престол. Царевич писал, что покойный отец его Георгий «принес в жертву царство свое» покойному императору Павлу с тем только намерением и просьбою, чтобы наследник, его сын, оставался на законном своем престоле.
Давид просил дозволения Кнорринга отправить посланника в Петербург, так как, за болезнию, он сам ехать туда не может, для представления императору его просьб, а главное для того, чтобы узнать о поведении грузинских послов и о том, чего они просили у нашего правительства.
Не удовлетворив просьбы царевича, Кнорринг, напротив того, нашел необходимым удалить Давида от всех дел по управлению царством.
«Прибыв в Грузию по высочайшему повелению, – писал он во всенародном обвещении, – для исполнения дел, монаршим доверием на меня возложенных, и особенно для точного опознания внутреннего земли грузинской состояния, нашел я множество перемен, введенных по кончине блаженной памяти царя Георгия Ираклиевича вопреки священному его императорского величества к Грузии манифесту и другим высочайшим соизволениям, в рескриптах, ко мне последовавших, изображенным.
Иные владельцы лишены дарованного им царскою властию достояния; другим оное умножено новым назначением деревень и должностей, с доходами сопряженных; некоторые потеряли свои чины и заступили их места другие, и словом явились такие новизны, кои, завися единственно от самовластия государя, нарушают достоинства императорского о Грузии слова, объявленного уже целому свету. Не место здесь описывать подробно все вкравшиеся беспорядки: всякому из обывателей грузинских оные известны; но, имея долг соблюдать в точности высочайшую волю и упразднив по перводошедшему ко мне сведению все повелениям императорского величества противное, в вящшее утверждение права всех вообще и каждого особенно из обитателей земли грузинской, объявляю им во всенародное известие, что до будущих его императорского величества предписаний имеет все оставаться в Грузии на том положении, каковое было при последнем часе кончины его высочества царя Грузинского Георгия Ираклиевича, и, следственно, все сделанные потом, доселе властию прав на то не имевшею, перемены, с оглашения сего обвещения должны потерять свое существо. Дела сего рода рассмотреть и привести немедленно в довлеемый порядок возложил я на особых чиновников, под председательством генерал-майора Лазарева…»
Князья мдиван-беги: Заал Баратов, Игнатий Туманов, Иоанн Челокаев, Сулхан Туманов и тифлисский обер-полицеймейстер мелик Дарчи Бебутов назначены были в состав нового правительства. Правительство это обязывалось разбирать все те дела, за решением которых грузины прежде обращались к царю. Оно не могло решать дел уголовных, о которых обязано было относиться к Кноррингу.
«Всякий из обитателей земли грузинской, – писал Кнорринг, – ведая, что покой народный без власти существовать не может, все-конечно, заключит, что учреждение правительства, составленного из чиновников, доверие отечества своего приобретших, есть следствие необходимости. И потому каждое состояние народное земли грузинской и всякий из обитателей ее обязан, по введенному издавна порядку, входить о делах своих никуда, как только в оное грузинское правительство; поступать по его предписаниям и всем посторонним неправым присвоеньям власти, на правительство сие возложенной, не быть послушну, ибо сие противно священной императорского величества воле».
Новому грузинскому правительству вменено было в обязанность отобрать в свое распоряжение имения, принадлежащие тем царевичам, которые находились в Имеретин, и розданные царевичем Давидом разным князьям. Доходы с этих имений до возвращения царевичей поступали в общие грузинские доходы особою статьею. Детям царя Георгия, не имеющим деревень и доходов, приказано выдавать по сто рублей в месяц на содержание. Царевичу Давиду, по незначительности доходов с имений, ему принадлежащих, назначено 500 рублей в год добавочных из общих грузинских доходов. Точно так же и из тех же доходов царице Дарье назначена пенсия по 300 рублей в месяц.
Вместе с тем для сохранения тишины и спокойствия в Тифлисе устроена полиция. Весь город разделен на три части: первые две в самом городе, а третья в предместье, называемом Геретубань. Авлабар же, как предместье, принадлежащее царице Дарье, из уважения к ней, оставлено в том виде, как было. Впрочем, Кнорринг предоставил Лазареву, в случае добровольного согласия царицы, учредить и там полицейскую часть. По уставу, полиция обязана была иметь точные сведения о числе домов и жителей города по вероисповеданиям, о числе и звании приехавших и уехавших, о состоянии здоровья жителей.
Удаленный от дел, царевич Давид был крайне недоволен распоряжениями Кнорринга. Будучи правителем царства, он сливал свои интересы с выгодами России. «Известно вам, – писал он в одном письме Лазареву, – что Грузия ныне уже не есть Грузия, а Россия, и жители оной отныне суть подданные империи». Теперь же, с удалением от правления, он стал явным противником нашего правительства и всеми силами старался вредить как русским, так и вновь образованному правительству.
«Четыре плута и один дурак правят всею здешнею землею, – писал он к князю Бегляру Орбелиани. – Сей дурак двух лезгинских мальчиков джарских поймал, за что они одного солдата поймали, руки отрубили, нос отрезали и отпустили[524]. Сие Лазарев скрывает. Сверх же того русские обижают, на базаре отнимают и князей бьют. Ныне билеты учреждены; у кого билета нет, к себе не допускают[525]. Князья на улицах валяются. Ивану (царевичу Иоанну) напиши, ежели до сентября не будет, так после губерния останется, дело вечно испортится. Непременно напиши, чтобы сменили собачьего сына».
Царевич распускал слухи о полученном будто бы им письме из Петербурга, в котором император Александр утверждает его царем Грузии; что объявление, сделанное Кноррингом, самопроизвольно и противно желанию императора; что с воцарением своим будет мстить тем, кто ему теперь не повинуется, и что, наконец, лезгины напали на русские войска, многих перебили, а еще более увели в плен. Из одной крайности Давид бросился в другую: из приверженца России, каким был вначале, он стал теперь непримиримым врагом каждого русского. Он клеветал на Кнорринга за то, что тот удалил его от управления; клеветал на Лазарева, что тот разорил и ограбил всю Грузию, что он пошел к Эривани[526] взбунтовать турок, персиян и лезгин.
Давид жаловался на Лазарева, что он отнимает имения. Лазарев на запрос Кнорринга отвечал, что это делает грузинское правительство, отбирая у тех, которым раздал Давид самопроизвольно, и возвращает тем, которые имеют от покойного царя грамоты на право владения ими.
Давид все еще рассчитывал на возможность попасть в состав временного правительства. «Спите или что вам сделалось, что не стараетесь? – спрашивал он Николая Оникова, бывшего в Петербурге при царевичах. – Кнорринг прибыл сюда и отрешил меня от всех дел, а Лазарев, выбрав четырех плутов, определил в грузинское правительство. Дела все они отправляют, а я ни в какое не вмешиваюсь… Игнатий (князь Туманов) как может управлять Грузией)?»
Волнуя народ ложными разглашениями, царевич Давид уверял всех, что Лазарев имеет, но скрывает повеление императора Александра, опровергающее манифест покойного императора Павла. Легковерный народ волновался; преданные нам князья и дворяне боялись за свою участь, и Лазарев не скрывал своего опасения о дурных последствиях от подобного положения дел.
«Лучшее, по мнению моему, средство, – доносил он, – чтобы всю багратионовскую фамилию отсюда вывезти, а доколе она здесь будет, беспорядкам не будет конца».
Обвиняя представителей России, Кнорринга и Лазарева, в произвольных поступках и притеснении, Давид бунтовал лезгин и уговаривал соседних ханов действовать против Грузии, в которой собирался царствовать.
Подговоры и просьбы царевича не пропадали бесследно: они отражались невыгодно на бедных грузинах, терпевших разорение и от своих, и от соседей, из которых в числе первых недоброжелателей Грузии можно назвать эриванского хана.
Поступки эриванского хана относительно России были чрезвычайно противоречивы. То он искал покровительства императора и посылал своих послаников для переговоров по этому делу, то оказывал неприязненные действия против Грузии, зная, что она состоит под защитою России.
Пользуясь, так сказать, двусмысленным положением Грузии и следуя просьбам царевичей, он призвал к себе памбакских агаларов или старшин и стал требовать, чтобы все памбакцы немедленно поступили в его подданство. Мегмет-хан Эриванский успел настолько, что агалары согласились на его требование. Вслед за тем эриванский хан прислал в Памбаки 400 человек эриванцев и вывел в свои владения до 14 деревень, заключавших около 6000 жителей, с их агаларами.
Причиною удаления памбакцев были притеснения, претерпеваемые ими от моурава князя Орбелиани, управлявшего ими за отсутствием тестя покойного царя, князя Цицианова, бывшего в Петербурге.
Лазарев, узнав о волнениях, происходящих в Памбаках, тотчас же написал эриванскому владетелю, чтобы он оставил свои дерзкие замыслы. Не надеясь, однако же, на выполнение своего требования и для предупреждения дальнейших беспорядков, Лазарев выступил из Тифлиса (30 июня) с батальоном егерей своего полка, батальоном мушкетерского генерал-майора Леонтьева 1-го полка, тремя легкими орудиями 17-го егерского полка, 100 казаками и несколькими сотнями (до 500) грузин, с одним грузинским орудием, под командою сардара князя Иван