Видя прибыльное ремесло лезгин, турки также стали участвовать в грабеже и нападениях лезгин на Карталинию. Император Александр приказал сообщить Порте, чтобы она запретила Шериф-паше делать своеволия; начальствующему же в Грузии предписано, что если и затем хищничества не прекратятся, то при всяком покушении лезгин на вторжение делать возмездие в землях паши.
Царица Дарья объявила, что, из усердия к государю, она желает склонить к поступлению под покровительство России внука своего, имеретинского царя Соломона II. Лазарев отвечал, что без разрешения не может согласиться на это. Тогда Соломон сам обратился с письмом к Лазареву и просил дозволения отправить своего посланника в Петербург. Император Александр приказал отклонить имеретинского царя от такого намерения, для сохранения согласия с Портою, в зависимости которой считалась Имеретия. Император поручил Кноррингу со всеми вообще окружными ханами сохранять только дружественные сношения.
Кроме царя Имеретинского, ханов Эриванского и Нахичеванского, хойский Джафар-Кули-хан, удаленный Баба-ханом от управления Хойским ханством, отправил к Лазареву посланника с объявлением, что он ищет покровительства русского императора, не желая в помощь себе ни войск, ни содержания.
Султан Елисуйский писал также, что он желает служить русскому государю, как служил при графе Валериане Зубове.
Кнорринг, получив сведение о желании ханов, сообщил Лазареву, чтобы тот не только удерживался от всяких приглашений к подданству, но даже и наказание горских народов за набеги на границы царства оставил до того времени, когда в самой Грузии водворится порядок и мы тверже укрепим в ней свое владычество.
Таким образом, главною задачею командовавшего войсками являлись полное обеспечение границ и защита их.
Сделав новое размещение войск, соответственно потребностям[528], Кнорринг оставил Грузию и отправился в Санкт-Петербург.
Глава 19
Мнение Кнорринга о внутреннем и внешнем положении Грузии. Заседание Государственного совета 8 августа 1801 года. Мнения его членов по вопросу о присоединении Грузии к России. Манифест о присоединении Грузии. Положение о внутреннем управлении страны
Двадцать два дня пробыл Кнорринг в Грузии.
15 июня он был уже на линии и собирался отправиться в Санкт-Петербург.
По мнению его, внутреннее и внешнее положение Грузии было таково, что с одними своими силами она не могла ни противостоять властолюбивым притязаниям Персии, ни отражать набеги окружающих ее горских народов. После нашествия Ага-Магомет-хана Грузия была так слаба, что из 61 000 семейств, насчитываемых до нашествия, теперь в ней оказывалось едва 35 000 семейств.
Действия и поступки внешних врагов Грузии не могли не быть приняты в особенное внимание нашим правительством. Царство прилегало: на восток к аварам, лезгинам и прочим дагестанским народам; к западу граничило с турецкими владениями и Имеретией; к югу прилегало к Ганжинскому и Эриванскому ханствам; на севере окаймлялось разными кавказскими народами, соседними нашей Кавказской линии.
С севера Грузии не предстояло большой опасности, но со стороны востока и юга она подвержена была беспрестанным нападениям дагестанских народов и ганжинского хана. Последний отыскивал права свои на Шамшадыльскую провинцию, давно приобретенную оружием грузинским. Многочисленные силы аваров и лезгин были всегда вредны для Грузии. Живя грабежом и разбоем, занимаясь беспрестанно войною – или по найму, или в надежде получить добычу, – народы эти многочисленными толпами вторгались в Грузию, открытые границы которой не представляли к тому никаких затруднений. Горы и леса внутри страны и неимение готовых войск поощряли воровское вторжение лезгин. Поселяне, не имевшие у себя удовлетворительного оружия, сами должны были отражать набеги. Со стороны Ганжи Грузия также не представляла препятствий ни естественных, ни искусственных. Путь персиянам был так удобен и открыт, что они в одни сутки из Ганжи могли явиться под стенами Тифлиса. Ганжинский хан считался лучшим проводником персиян: он провел к Тифлису и Ага-Магомет-хана при вторжении его в Грузию.
Турки хотя сами собой не делали покушений, но сопредельные паши, начальствуя в областях наследственно и содержа свое собственное войско, комплектовали его лезгинами и другими дагестанскими народами. По обыкновенному своеволию и неукротимости лезгины впадали иногда со стороны Ахалциха в Карталинию и разоряли ее селения. В отражении их Грузия не могла даже надеяться на своих единоплеменников имеретин, причинявших им более вреда, чем пользы. Поступки имеретин при вторжении Ага-Магомет-хана свидетельствуют, насколько могла положиться Грузия на их содействие.
Сами же грузины не могли противостоять неприятелю. Народ был в крайнем порабощении у дворянства, наблюдавшего только собственную свою пользу. Большинство князей и дворян делились на две враждебные партии. Царевичи Юлон и Давид были представителями этих двух партий, из которых более многочисленною казалась партия Юлона. Обе стороны не хотели уступить друг другу, и Грузия, предоставив одному из царевичей престол, должна бы была вынести предварительно жестокое кровопролитие и междоусобную брань, и тогда уже «из печальных остатков своих составить слабую тень самобытного царства», для того чтобы подвергнуться или самовластию персиян, или грабежу других хищных народов.
Неудивительно, что люди передовые, представители народа грузинского, давно желали передать страну под защиту России. Ираклий II был одним из первых, предвидевших скорую гибель своего царства. Он просил еще у императрицы Екатерины II дозволения лично видеться с графом Гудовичем для объяснения по делам, касавшимся интересов России и «страны кавказской». За нашествием Ага-Магомет-хана свидание это не состоялось. Преемник Ираклия II, сын его Георгий, разделял желание и виды своего отца и, хорошо зная состояние страны, свойства своего народа, несогласия, уже открывшиеся в царском семействе, понимал, что Грузия без посторонней защиты утонет в потоках братской крови. Георгий предпочел, не жертвуя общим благосостоянием властолюбию своих братьев и родственников, отдать страну в подданство России. Призвав, тайно от своих родственников, князей Чавчавадзе, Авалова и Палавандова, он передал им свое задушевное желание, инструкцию действий и отправил в Петербург…
И сами царевичи хорошо сознавали как свое тогдашнее положение, так и положение страны, ими разоряемой. Еще в начале 1801 года царевич Вахтанг, узнав о желании императора, чтобы никто не был утвержден царем Грузии, писал между прочим Кноррингу, «что такое известие ему весьма приятно». «И без того, – прибавлял он, – русский император есть наш государь, а мы его подданные и рабы, и я считаю за большое себе счастие, чтобы никому не быть в Грузии царем».
Царевич указывал на то, что если и поступает противно воле императора, то принужден к тому противниками, царевичем Давидом и его родственниками.
«Не будь этого, – писал он, – и знай мы настоящее положение вещей, я бы не оказал сопротивления ни в чем, а, напротив, был бы рад этому делу; да и прочие братья мои, думаю, также примут сообщаемую вами высочайшую волю».
«Я не осмелюсь утверждать, – доносил Кнорринг, – чтобы все высшего состояния люди взирали на присоединение Грузии к империи и прежде и теперь равнодушно. В дворянстве грузинском окажется половина желающих видеть над собою царя и образ прежнего своего правления, дабы только удержать права, наследственно получать достоинство и сопряженные с тем доходы, обольщаемых царевичами с одной и мнимо устрашаемых переменами с другой стороны, которые, однако же, в пребывание мое в Грузии чувствования свои хранили безмолвно. Но все прочие, основательнее размышляющие, ведая внутреннее и внешнее состояние отечества своего, зная, сколь нетвердо достояние каждого в таком правлении, в коем нет ни твердых оснований, ни способов к содержанию устройства, рассуждая, что лучше уступить часть из своих преимуществ и быть под сению незыблемого благополучия, нежели, находясь в ежеминутном страхе, ожидать потери и жизни, и собственности или от внутренних волнений, или от хищных соседей, искренно желают быть в подданстве вашему императорскому величеству.
Итак, ежели части недоброхотов своему отечеству – разумея некоторых царевичей и дворян – противопоставить другую, лучше о пользах своих и своего отечества рассуждающую, и к сей присовокупить весь народ, жаждущий быть под законами Всероссийской империи, то сердечное желание сих несчастных людей, возлагающих все упование свое на великодушие вашего императорского величества, заслуживает уважения».
Слова Кнорринга скоро оправдались. По первым известиям о том, что Грузия вступает в подданство России, до 17 семейств грузинских, временно оставивших свое отечество, пришли к Лазареву с просьбою поселить их в Грузии и отвести землю. Император Александр разрешил принять и отвести землю не только им, но и всем тем, которые возвратятся в отечество на будущее время.
Таким образом, местное наблюдение Кнорринга говорило о необходимости присоединения Грузии. Он не упоминал при этом ни о выгодах, ни о неудобствах, которые могли бы встретиться для России, принимавшей новых подданных. Кнорринг оставил наши собственные интересы в стороне. Напротив того, граф Мусин-Пушкин, несколькими днями ранее, подал новую записку, в которой старался выставить все выгоды присоединения для внутреннего благосостояния России.
По мнению его, удобство сообщения по рекам Волге, Дону, Днепру и Уралу с морями Черным и Каспийским и близость сих последних к Грузии давали надежду на значительное расширение нашей торговли, в особенности с Персиею и вообще с Азией чрез Каспийское море.
В начале прошлого столетия весь шелк, который шел из Азии в Европу, следовал, по необходимости, через Архангельск, который, несмотря на все неудобство своего географического положения, был сделан искусственно торговым городом. Неудобство сообщения через Архангельск заставило императора Петра I искать другого пути – около Каспийского моря. Англичане также сочувствовали мыслям великого преобразователя России, стараясь при его посредстве отыскать безопасный путь к пределам Каспий