Правитель Грузии, начальники и советники экспедиций[530] были члены верховного грузинского правительства. Назначение в должности грузинских князей, при самом открытии правления, предоставлялось выбору Кнорринга, а по истечении года император Александр предоставил выбор этот делать самим князьям и дворянам.
Дела гражданские высочайше повелено производить по «настоящим грузинским обычаям» и по уложению, изданному царем Вахтангом, как по коренному грузинскому закону. На основании этих законов и народных обычаев Кнорринг, вместе с правителем Коваленским, должны были снабдить все правительственные места и лица подробными наставлениями и инструкциями, как поступать им при отправлении своих должностей.
Самому главнокомандующему вменено в обязанность «бдительно наблюдать, чтобы во всех землях, управляемых именем и властию императорского величества, пресечены были всякие злоупотребления, несправедливости, угнетения, разбой, смертоубийства и также истязания по делам уголовным. «Долг главнокомандующего – уменьшить жребий и самых преступников благостию законов российских и истребить пытки и смертную казнь».
Решив вопрос о присоединении Грузии к России, император Александр, по своему великодушию, не мог не склониться на просьбы царевичей о выезде из Петербурга в Грузию.
Высказав сначала Кноррингу свое желание вызвать из Грузии всех остальных членов царского дома, император уступил теперь их просьбам о возвращении в отечество. Государственный совет, на утверждение которого была внесена записка о расходе денег, необходимых на путевые издержки царевичей, признал невозможным разрешить им ехать обратно в Грузию. В заседании 28 ноября постановлено удержать царевичей в России, дав им содержание от казны по 10 000 рублей ежегодно каждому. Для лучшего же материального обеспечения предоставлялось на волю царевичей выбрать один из губернских городов, как то: Киев, Калугу, Курск, Воронеж, Харьков или Астрахань, где жизнь не могла быть так дорога, как в столице. Содержание от казны сохранить им впредь до определения доходов, получаемых каждым царевичем в Грузии. В случае необходимости обнадежить, что в тех губернских городах, в которых они пожелают поселиться, будут приисканы дома и приготовлено первое домашнее обзаведение. Свите же царевичей предоставить на волю или остаться в России, или возвратиться в Грузию и в последнем случае дать средства к путешествию.
Определение Государственного совета утверждено было императором, и царевичи оставлены в России.
Бывшие послы грузинские произведены: князь Чавчавадзе в действительные, а князья Авалов и Палавандов в статские советники.
Оставшихся в Грузии лиц царского дома предположено склонить также к выезду в Россию; но все усилия оказались напрасными. Царицы решительно и наотрез отказывались оставить Тифлис. Давид выражал желание подать прошение об увольнении в отставку и уехать путешествовать по разным азиатским городам. Лазарев и Тучков советовали ему ехать в Петербург и оттуда отправиться путешествовать по Европе; «но, – доносил Лазарев, – кажется, он к сему не очень склонен».
Известие, достигшее до Тифлиса, о том, что царевичам, выехавшим в Россию, не дозволено возвратиться в Грузию, еще более утвердило Давида в нежелании ехать в нашу столицу. Полученное князем Орбелиани письмо от неизвестного из Петербурга произвело между лицами царского дома самое невыгодное впечатление.
«Если ты любопытен о здешних вестях, – писал неизвестный, – то манифест, конечно, ты уже видел, а теперь Дмитрию Орбелиани дали сардарство, ты же не имеешь уже оного. Царевичей обратно не отпускают, да слышал я, что и тех, которые находятся у вас, требуют сюда; а когда они будут переведены, то расположено дело так, чтобы всех родственников и свойственников Багратионовых перевесть сюда же, а притом и всех знатных людей, князей, дворян и мужиков тамошних хотят перевесть и поселить здесь, а здешних казаков 1400 дворов переводят в Грузию».
После этого письма царевич Давид подал тотчас же в отставку; но отставка не была принята императором Александром, и царевич должен был остаться на службе.
Так письменными актами Грузия присоединилась к России. Отношения между вновь присоединенным народом и нашим правительством были чрезвычайно неопределенны. Мы вовсе не знали страны, которая присоединена была к русской державе. Грузины ожидали большего. Они надеялись на исполнение обещаний Павла I, на широкие льготы и привилегии, которые думал дать покойный император, наконец, некоторые надеялись на то, что, состоя в подданстве России, они будут управляемы своим природным царем из рода Багратионов.
Недостаточность образования, малая степень народного развития не дозволяли грузинам видеть, что исполнение такого желания их было положительно невозможно. Поэтому народ остался не вполне удовлетворенным своею новою судьбою. Грузины были в каком-то неопределенном положении, не то довольные, не то недовольные. Отделяя частный интерес от общественного, каждый желал прежде всего освобождения от податей и повинностей, и, когда узнали, что в манифесте о присоединении страны ничего о том не сказано, грузины разочаровались в своем ожидании.
При таком положении вещей новому правительству надлежало быть чрезвычайно осторожным, чутким и деликатным. Для округления дел необходимо было сглаживать углы исподволь, мягко и ровно, не возбуждая страстей, не нарушая народной гордости и чести…
Со своей стороны петербургский кабинет, и во главе его император Александр, сделал все, что могло способствовать благоденствию Грузии. Россия, долгое время не получая никакого дохода от вновь присоединенной страны, употребляла свои собственные деньги для устройства и обеспечения как частной, так и общественной собственности грузин. Присоединяя к своим владениям единоверный себе народ, Россия поступала вполне бескорыстно, имея одну только цель – своими пожертвованиями утвердить благосостояние новых соотечественников и единоверных братьев одного великого государства.
К несчастию, великодушие и благие намерения императора не отразились вполне на некоторых исполнителях его воли и предначертаний. Надеясь и веруя в честность и благоразумие каждого из лиц, призванных к управлению страною, Александр I невольно допустил возможность изменения своих предначертаний, «дозволяя главнокомандующему, вместе с правителем, сообразить их с умоначертаниями тамошнего народа».
Это-то дозволение и послужило впоследствии поводом к некоторым беспорядкам в Грузии, произведенным людьми, не следовавшими безусловно указаниям русского правительства, а преследовавшими единственно свои личные интересы.
Глава 20
Положение дел при устройстве русского правления в Грузии. Слухи о намерении персиян вторгнуться в Грузию. Сношения с эриванским ханом. Движение Лазарева в Шамшадиль, для защиты ее от притязаний ганжинского хана. Действия полковника Карягина против хана Нахичеванского
При объявлении манифеста о присоединении Грузии страна эта не имела покоя ни от внешних, ни от внутренних врагов. В числе последних были преимущественно члены царского семейства, перессорившиеся друг с другом, тягавшиеся за право владения страною и явно враждебные русскому правительству. Прекращение их интриг, удаление их от всех дел и введение русского правления было делом необходимым. Но при этом возникали для русского правительства многие весьма важные вопросы: нужно было хорошо знать страну, ее обычаи, степень цивилизации, чтобы новые порядки, при всей их доброй цели, не легли тяжелым бременем на жителей и не заставили их пожалеть о старых. Нужно было устранить все, чем могли воспользоваться лица прежней царской фамилии для возбуждения неудовольствия против нового правления. Начиная новое дело, необходимо было поставить во главе таких лиц, способности и качества которых стояли в уровень с трудностию дела.
Главнокомандующим в Грузии и на Кавказской линии назначили генерал-лейтенанта Кнорринга, а действительного статского советника Коваленского – гражданским правителем вновь присоединенной страны. Ни тот ни другой не стояли на высоте своего призвания и не пользовались добрым мнением грузин. Кнорринг не умел примениться к народному характеру и еще при первом посещении Тифлиса своими действиями возбудил нерасположение народа. Что же касается до Коваленского, то, состоя в качестве министра при дворе последнего царя Грузии Георгия XII, он «навлек на себя от царя, вельмож и народа неудовольствие».
Как только в Тифлисе узнали о назначении Коваленского, то царевич Баграт тотчас же написал канцлеру письмо, в котором просил его вызвать Коваленского в Россию, как человека не терпимого грузинами. Царевич просил вместо Кнорринга и Коваленского определить других, «дабы, – писал он, – в грядущие времена, как мы (лица царской фамилии), так и народ грузинский не могли лишними обременять его величество просьбами».
За двумя главными деятелями тянулась целая серия чиновников, назначенных в состав верховного грузинского правительства, без всякого разбора, и своим поведением подававших о себе весьма невыгодное мнение. Не зная ни характера народа, ни его языка, они запутывали и затягивали все дела. Еще до приезда Коваленского во временном грузинском правлении в Тифлисе, как в единственном месте решения всех гражданских дел, накопилось их такое число, что генерал Лазарев принужден был, прежде объявления манифеста, открыть гражданские суды в Гори, Кизихе (Сигнахе) и Телаве. Мера эта не много помогла делу. Недостаток знающих русский и грузинский языки был так велик, что сам главнокомандующий Кнорринг едва мог отыскать в Кизляре священника, который один исполнял при нем должность переводчика в течение нескольких лет. «Из сего можно заключить, – писал впоследствии князь Чавчавадзе, – каково было положение присутственных мест, лишенных необходимого средства – знания языка. Тогдашние переводы состояли из слов, набросанных на бумаге без всякого смысла, и следственно, не все обстоятельства дела были известны судьям». Такие же непонятные решения и определения выдавались и просителям. Грузины выходили из судов, не зная, кто из них прав и кто виноват.