Жители Кахетии не повиновались судам, хотели устранить русское правительство и согласились сами управлять собою. Многие из князей удалились даже в Эривань, к бывшему там царевичу Александру. В Карталинии «дела на такой же ноге», доносил Лазарев. Татары, непривычные к военному постою, были недовольны тем, что у них расположены войска, собирались бежать и перекочевать за границу Грузии. Кочующий народ казахи, магометанского закона, были недовольны на наше правительство за желание переменить им моурава.
Со времени признания над собою власти грузинского царя казахи всегда управлялись моуравами из рода князей Чавчавадзе[552]. Узнав еще при жизни Георгия XII, что управление ими хотят поручить другому лицу, они тогда уже объявили, что не останутся на степях Грузии и перекочуют за границу.
То же самое было и теперь. Правитель Грузии, желая из личных отношений устранить князя Чавчавадзе от управления казахами, призвал к себе старшин народа и вымогал от них, чтобы они высказали неудовольствие на своего моурава. Казахи отказались исполнить такое требование и предъявили просьбу об оставлении их под управлением князя Чавчавадзе, обещаясь в противном случае удалиться из Грузии.
Произвольные, ни на чем не основанные действия правителя увеличивали число недовольных. Тифлисские купцы отказались платить дань и в день отъезда Кнорринга в Георгиевск заперли все лавки. Граф Мусин-Пушкин писал Лазареву, прося его поспешить из лагеря в Тифлис, для восстановления порядка. Граф прибавлял, что об этом просят его многие лица из первейших княжеских фамилий. Прибыв в столицу Грузии, Лазарев увидел, что царская фамилия «есть первая пружина всем волнениям».
Лица, приверженные к России, притеснялись; в городе народ волновался. Царица Дарья отправила посланника в Эривань к сыну Александру с новым платьем и 1000 рублей денег. Царевич Вахтанг, бывший в Душете, запретил своим подвластным повиноваться душетскому исправнику. Парнаоз писал из Имеретин, что скоро прибудет в Грузию со значительными войсками лезгин, имеретин и турок. Он приглашал народ присоединиться к нему. Царевич Давид, под предлогом устройства медного завода, намерен был собрать себе приверженцев, под скромным именем рабочих. Для удобнейшего исполнения своих намерений он собирался оставить Тифлис и уехать в Борчалы, где будто бы отыскал уже прииски медной руды. Для отвода всякого подозрения он писал графу Мусину-Пушкину, спрашивал его мнения и советов, но тот сначала медлил ответом, а потом советовал оставить эти изыскания. Тогда Давид отправился через горы к борчалинским татарам под предлогом лучшего там воздуха и для поправления расстроенного своего здоровья, в сущности же для оказания содействия своим дядям и братьям, к которым присоединился.
Католикос царевич Антоний, хотя и был «человек необыкновенно тяжелого сложения, но за всем тем не последнее действующее лицо с царицею Дарьею».
Будучи зачинщицею всех замыслов, царица Дарья ободряла приверженных к ней и, напротив, стращала всякого рода слухами и угрозами лиц, преданных России. Энергичная и искусившаяся в интригах женщина не стеснялась в выборе средств для достижения цели.
Дарья несколько раз подсылала своих приверженцев к сардару князю Орбелиани с целью привлечь его на свою сторону. Она старалась доказать ему, что русские ограбили его совершенно, отняли звание сардара и салтхуцеса. Царица спрашивала: где его деревни? богатство? – и, указывая на то, что они будто бы отняты русскими, обещалась возвратить ему все, если он будет принадлежать к ее партии. Орбелиани требовал письменного обещания. Дарья соглашалась исполнить это только тогда, когда Орбелиани присягнет ей. Бывший сардар отказался исполнить такое желание, а царица отказалась излагать свои обещания на бумаге.
Царица Мария, будучи до сих пор в ссоре с царевичем Давидом, своим пасынком, теперь помирилась и стала часто посещать его.
Казахские агалары получили письмо Александра. Говоря о скором вступлении своем в Грузию с войсками, царевич просил их не опасаться этого. Александр уверял, что идет вовсе не с тем, чтобы разорить страну, но с единственной целью выгнать русских из Грузии. Некоторые агалары отправились к царевичу с подарками и выражением своей преданности. Борчалинские татары смотрели на казахских и думали следовать их примеру.
Теймураз, находившийся в это время в своих владениях в Сураме, волновал парод и князей. Князья Абашидзевы, преданные царевичу, вошли в переписку с имеретинами и просили помощи.
– Что ты ко мне в дом не ходишь? – спрашивал Теймураз Ха-дырбекова. – Видно, предан русским.
– Предан, – отвечал Хадырбеков, – потому что принял присягу.
– Ну, я могу еще бить тебя, – заметил Теймураз. – Я донесу царевичу Давиду, и ты будешь посажен под караул. Не надейся на капитана[553] и на русских; через двадцать дней совсем здесь русских не будет.
– Где будут русские, там буду и я.
– Отец мой отдал царство русским, – говорил Теймураз через три дня тому же Хадырбекову, – потому что был глуп, а я умнее его и буду владеть всеми крепостями.
В церквах, по приказанию того же царевича, поминали во время службы его и брата его Давида. Князья Абашидзевы продолжали переписку с ахалцихским пашою и имеретинами. 5 июля сурамский житель Николай Чубадзе донес, что царевич Теймураз получил письма из Тифлиса и Имеретин. Прочтя письма, он спрятал их под постель и говорил Абашидзе, что отряд русских, расположенных в Памбаках, потерпит от нападения персиян и по своей незначительности будет, конечно, уничтожен.
Князь Абашидзе с своими приверженцами разглашал, что Кнор-ринг, возвращаясь в Георгиевск, был убит горцами и что бывшие с ним казаки также перебиты.
Слухи эти казались тем более вероятными, что царевич Вахтанг, живший в Душете, также подтверждал их. Говорили, что он был и причиною мнимого несчастия, случившегося с Кноррингом.
– Справедливы ли эти слухи? – спрашивали Вахтанга душетский судья и уездный исправник.
– Я полагаю, что я один о сем сведение имею, – отвечал двусмысленно царевич.
Зная вероломство и нрав тагаурцев, грузины верили в возможность несчастия с Кноррингом. Вскоре Лазарев узнал источник, из которого исходили такие известия, и самый повод к их разглашению.
Грабежи в Тагаурском ущелье, разбои и нападения на проезжающих заставили Кнорринга принять меры к наказанию одного из главных старшин тагаурского народа, Ахмета Дударуку. Главнокомандующий приказал одной роте Кавказского гренадерского полка, из двух расположенных во Владикавказской крепости, двинуться на 25 верст вперед, внутрь дефиле Кавказских гор, с таким расчетом, чтобы рота могла прибыть на назначенное ей место к 20 июня, то есть к тому времени, когда сам Кнорринг прибудет туда же с казачьим конвоем, при возвращении своем из Грузии.
20 июня отряды соединились, и Кнорринг остановился на высокой горе. Напротив отряда, также на возвышении, раскинулось селение Дударуки Ахметова. Главнокомандующий потребовал к себе Дударуку для объяснений. Ахметов в ответ на это приспособлял к обороне три каменные сакли, в которых засел со своими сообщниками. Рота и 200 казаков отправлены для атаки селения. Тагаурцы встретили наступающих сильным ружейным огнем. Селение сожжено, многие сакли разрушены, и опасность грозила атакованным. Дударука просил остановить наступление, обещая исполнить все требования. Шесть осетинских старшин поручились и приняли на себя ответственность в том, что Дударука прекратит грабительства и выдаст все захваченное. С своей стороны Дударука выдал аманатов.
Обеспечение сообщения Кавказской линии с Грузией было так важно, что Кнорринг, несмотря на этот успех в августе, заключил с тагаурцами письменное условие, по которому предоставил им право: 1) представителям десяти тагаурских фамилий, владеющих проходом от Балты до Дарьяла, брать пошлины с проезжающих купцов, грузин и армян; 2) за каждый построенный нами мост во владениях тагаурцев обязался платить по 10 рублей в год; 3) обещал обеспечение их от притеснений и набегов кабардинцев; 4) дозволить свободный проезд тагаурцам в Моздок и Тифлис, где обещано им покровительство и обеспечение от притеснений со стороны местного населения.
В залог верности и сохранения заключенных условий он взял аманата, которому обещал выдавать жалованье по 120 рублей в год.
Таковы в действительности были происшествия с Кноррингом, которые переиначивались в своей сущности и в измененном, ложном виде распускались по Грузии.
Лазарев, сообщая о всех ходивших слухах Коваленскому, просил вызвать царевичей из их поместий в Тифлис, и в особенности царевича Теймураза.
Не дождавшись, однако же, ответа, Лазарев сам отправился в Сурам, чтобы сначала убедиться в справедливости слухов, а потом, если они действительно существовали, то арестовать князей Абашидзевых, как главных сообщников царевича.
13 июля, не доезжая до Сурама, он встретил Теймураза, возвращающегося в Гори. Царевич и Лазарев старались предупредить друг друга. Теймураз получил накануне известие о скором прибытии Лазарева в Сурам, в тот же день собирался выехать в Гори и избежать тем свидания. Опасность проезда от лезгин заставила его выехать на следующее утро, что и было причиною их встречи. Не объяснив друг другу настоящей цели своего путешествия, каждый отправился своею дорогою, Теймураз поехал в город Гори, а Лазарев – в Сурам. Здесь Лазарев призвал к себе одного из князей Абашидзе.
– Какая причина, – спрашивал он князя, – заставляет вас делать поступки, противные присяге, данной государю императору?
Абашидзе отвечал, что никаких проступков за собою не знает; и заперся во всем.
– Почему же вы не повинуетесь суду? – спросил его Лазарев.
– Потому что мы все сравнены с мужиками, – отвечал Абашидзе.
Лазарев приказал арестовать князя Абашидзе и всех его приверженцев. Царевич же Теймураз оставлен в Гори до времени.