Среди таких беспорядков положение Грузии становилось с каждым днем более затруднительным от разорительных набегов лезгин. В этом случае нельзя не согласиться с Лазаревым, полагавшим, что особенно частые грабежи и вторжения лезгин происходят по проискам царской фамилии. Царевичам и царицам хотелось указать народу, что, при всей бдительности и попечении о его спокойствии, русское правительство мало успевает в этом. Старались возбудить недоверие в народе и показать, что, вступив в подданство России и не приобретя спокойствия, он потерял многое.
«…Дабы скорее, – писал Лазарев, – и гораздо ощутительнее видеть в предприятии своем успехи, всесильно стараются они рассеивать разные слухи, умножать в жителях здешних стран ропот противу нас, стараясь также вперить в мысли их, сколь невыгодно для них восстановленное ныне правление российское».
Бежавшие в Имеретию царевичи очень нуждались в содействии Вахтанга, который, находясь в соседстве с жителями гор, должен был помочь им возмущением горских племен и пресечением сообщения с Кавказской линией.
Войдя в сношение и переписку, они убедили царевича, под видом защиты себя от лезгин, никогда не делавших, впрочем, набегов на его владение, собрать толпу вооруженных, как бы готовясь на их отражение. Вахтанг вел переговоры с тагаурцами и осетинами, жившими по ущельям гор, по которым пролегала дорога из России в Грузию. Он склонял их к возмущению.
Деятельная переписка между членами царского дома, поселившимися в разных пунктах Грузии и вне ее, охватила всю страну как сетью и имела одну цель – уничтожение русского владычества в крае. Первое время успехи ее были удовлетворительны. Тифлис, как центр интриг, волновался. Легковерный народ уверили о скором и сильном нападении на город. Говорили, что русские, узнав о значительных силах неприятеля и не будучи в состоянии с ним бороться, думают отступить. Отступление это, по словам недоброжелателей, должно быть скорое и поспешное, так как нельзя было рассчитывать, по их словам, на помощь с линии, потому что народы, живущие в горах, по совету Вахтанга, все восстали и, заняв дороги, отрезали путь, по которому могли бы следовать русские войска в Грузию. Народ роптал, терял присутствие духа и представлял в преувеличенном виде предстоящие бедствия от вторжения лезгин. По приказанию царицы Дарьи был сожжен авлабарский мост и произведено несколько выстрелов в предместье Тифлиса. Они произвели свое действие и увеличили страх народа, услышавшего наутро, что то была партия лезгин, безнаказанно пробравшихся в столицу.
«Из князей и дворян здешних, – доносил Лазарев, – которые все имеют преданными им несколько подданных своих, осталась усердствующих самая малая часть; да и из сих кажущихся, без сомнения, найдутся такие, кои равно преданы нам и к противной партии, и при случае пристанут они в той стороне, которая в виду их будет выгоднейшею. Казахи, борчалинцы и вообще татары нам весьма неверны и не упустят при чаемой перемене явно противостать нам, к коим присоединится также и хан Ганжинский, неблагонамерение свое и прежде оказавший. Я полагаю, что и Эриванский хан за лучшее рассудит пристать к партии их, хотя теперь и кажется к ним непричастным…»
При таком состоянии нельзя было одними словами успокоить народ, необходимо было показать ему действительную, фактическую защиту, и прежде всего охранить от всяких вторжений, хищничества и разорения. Охранение границ Грузии было первой и самой насущной необходимостью.
Объехав границу Грузии, побывавши в селениях Памбакской провинции, посетив татарские народы: казахов и борчалинцев, селения шамшадыльские и шулаверские, прилегавшие к владениям ганжинского хана, нельзя было не убедиться в бедственном положении жителей. Повсюду встречалась земля плодородная, но селения, от внешних вторжений хищников и внутренних крамол, были крайне разорены. Часть, прилегающая к Ганжинскому и Эриванскому ханствам, потерпела наибольшие бедствия. Памбаки и Шамшадыль требовали наибольшего обеспечения войсками, как по важности своего положения, так и в защиту наиболее разоренных жителей.
В первом пункте были расположены только две роты мушкетерские, одна егерская и одно орудие, а в Шамшадыле не было вовсе войск. Кнорринг, в бытность свою в Грузии, усилил пост в Памбаках еще одною егерскою ротою и 80 казаками, назначив командующим всем отрядом 17-го егерского полка полковника Карягина. В Шамшадыль отправлены одна рота мушкетеров, восемь рот егерей[554], 70 казаков и три орудия под начальством шефа 17-го егерского полка генерал-майора Лазарева.
Обеспечив таким образом границу Грузии со стороны Персии, защиту ее с прочих сторон, Кнорринг, по необходимости, должен был оставить до более удобного времени, то есть до увеличения войск, их укомплектования и приведения полков в трехбатальонный состав, вместо бывшего двухбатальонного. Кнорринг уехал из Грузии. Лазарева обстоятельства вызвали в Тифлис. Волнения в крае требовали присутствия войск в разных пунктах, и вышеприведенное расположение их оказалось неудобным и не соответствующим цели. Теперь надо было расположить так, чтобы можно было уничтожить внутренние волнения, обеспечить от вторжения лезгин и выставить на границу Персии напоказ шаху, что покушения его против Грузии не останутся безнаказанными, что русские войска всегда готовы его встретить.
В случае покушений Баба-хана Лазареву вменено в обязанность собрать тотчас отряд и двинуться на границу Эривани, требовать от правителя Грузии, чтобы все народы воинственные, как то – жители Кизиха (Сигнаха), Казахи и Памбаки – были присланы в отряд в наибольшем числе.
Военные действия, во избежание новых разорений народа, приказано переносить за границы Грузии и встречать персидские войска во владениях эриванского хана. Это последнее приказание крайне стесняло Лазарева, при весьма незначительной боевой силе, бывшей в его распоряжении.
В Грузии были полки: Кавказский гренадерский, Тифлисский и Кабардинский мушкетерские и 17-й егерский полк. Кавалерия состояла из двух донских полков: Тарасова 2-го и Щедрого 2-го. Все число пехоты доходило до 7000 человек[555].
Беспокойства и волнения внутри царства, опасность, грозившая ему от внешних нападений, заставили Лазарева, по необходимости, разбросать войска по всему пространству незначительными отрядами.
Взглянув на карту Грузии и на расположение войск, легко видеть, что с такою горстью войск и при столь большой их разбросанности трудно было предупредить по границам грабежи и хищничество лезгин, прокрадывавшихся незначительными партиями и нередко одновременно в нескольких пунктах.
Среди такого грабежа и беспокойств всякого рода между народом распространялось уныние, а иногда и отчаяние. Поселяне, видя со всех сторон и даже под самым Тифлисом разоренные селения, не смели приступать к сельским работам. Путешественники отправлялись в путь свой со страхом и как бы украдкою, прокрадываясь по ночам от селения к селению. Русские чиновники и должностные лица ездили не иначе как с сильным конвоем.
«Таковые неудовольствия, – доносил граф Мусин-Пушкин, – не могут быть приписаны какому-либо недостатку в бдении со стороны военного начальства. Напротив того, войска здешние в беспрерывном движении, и поистине сказать можно, что в Кавказском гренадерском полку под Тифлисом стоящем и егерском генерал-майора Лазарева едва проходит не токмо неделя, но единый день, чтобы не гонялись разными отрядами за таковыми хищниками, – редко, однако же, с успехом, ибо возможно ли пехоте догнать конницу, на персидских лошадях воюющую?»
Просьба некоторых лезгинских обществ, живших на восточной границе Грузии, о дозволении им вести торг с Грузией, была принята как надежда на возможность к мирным сношениям с лезгинами и как средство к прекращению грабежей. Грузинское купечество само просило о пропуске к ним лезгинских караванов. Кнорринг разрешил обоюдную просьбу с условием, что лезгины прекратят набеги, дадут в залог аманатов, и те, которые будут приезжать для торга в Грузию, не будут служить проводниками хищникам.
Лезгины подписали условие, но обещанных аманатов не прислали. В июле лезгинский караван прибыл к границам царства и был пропущен внутрь страны.
Желание некоторых обществ на мирное и торговое сношение с Грузией не было обязательно для прочих лезгинских обществ, и потому усиление отряда признавалось все же необходимым, тем более что и властитель Персии заявлял свои притязания на Грузию.
Персидские войска расположились у урочища Осиан, в 60 верстах от Нахичевани. Царевичи Юлой и Парнаоз находились по-прежнему в Имеретин. Из Дагестана в Белоканы собирались лезгины. Ганжинский хан присоединился к стороне, неприязненной России. Эриванский хан сохранял глубокое молчание. Казалось, небо Грузии заволакивалось тучами, и над бедною страною готов разразиться новый и сильный гром с его последствиями…
Глава 25
Развитие беспокойств и их усмирение. Арест царевича Вахтанга. Назначение князя Цицианова главнокомандующим в Грузию
Оставив Грузию после открытия правления и приведения к присяге народа, Кнорринг уехал в Георгиевск и не приезжал с тех пор ни разу в Тифлис. Главнокомандующий не понял важности возложенной на него обязанности, не понял того административного и боевого значения, которое предназначено было иметь Грузии в деле покорения Кавказа. Предоставив право правителю распоряжаться в Грузии по своему произволу, Кнорринг предпочел мелкие и ни к чему не ведущие переговоры с горцами действительному умиротворению края. Горцы на первых же порах не исполняли данных обещаний и заключенных условий, но это не мешало главнокомандующему заключать с ними новые, надеясь в этом случае на авось, всегда вывозившее русского человека из затруднительного положения. На Грузию Кнорринг смотрел из Георгиевска в те ложные очки, которые были подставляемы правителем ее, и за то заслужил впоследствии много нареканий, хотя вовсе не заслуженных им лично, но допущенных по слабости ли характера или по чему-либо другому. Хотя злоупотребления, вкравшиеся в верховное грузинское правление, и нельзя ни в каком случае отнести к личности Кнорринга, но народ смотрел на него как на главнокомандующего, во власти которого было уничтожить их. Грузины прежде всего укоряли Кнорринга в бездействии, и укоряли справедливо. Слабость и бестактность иногда вреднее, чем твердость и сила воли, хотя бы и направленные в дурную сторону. От последней можно устраниться, тогда как первою могут завладеть сотни лиц неблагонамеренных, от наброшенной сети которых трудно избежать. Так было в этом случае и с Кноррингом. Грузинам была тяжела его административная деятельность, и они приискивали средства к тому, чтобы выйти из такого неприятного положения. «Главнокомандующий, – писал современник, – как кажется, неумышленно, по