По сим двум главным требованиям не видя успеха, ныне предлагает он новые, не менее лукавые, хотя и не столь упорные, а именно:
3. Чтобы ваше высочество дали ему обязательство, дабы за учиненные им и по его замыслам и наущениям от лезгин царству грузинскому разорения уничтожить и не взыскивать. Сей самый артикул довольно ясен, что Сулейман-паша приемлет благовременно меры, обольстив вас мнимым добронамерением, остаться самому без ответа.
4. Сулейман-паша требует из князей грузинских двух аманатов. Трудно ли разобрать его и в сем случае подлог, который ищет он обратить на вред вам и царства грузинского.
5. Обещает паша присланные от Порты грамоты к азербайджанским ханам удержать и стремление их на Грузию остановить. Легко и здесь разобрать можете, что удержать оные Сулейман-паша не посмел бы, когда б от Порты оные велено было послать.
Высочайший ее величества двор не пренебрег интересов царства грузинского, и вся мнимая дружба Сулейман-паши приняла поворот свой едва ли не по тем требованиям, кои двор императорский настоял у Порты».
Ввиду усложнявшихся политических обстоятельств и неизбежного разрыва России с Турцией генерал-поручик Потемкин просил Ираклия не вступать в союзные отношения с пашой Ахалцихским и ни в каком случае не давать ему аманатов. Царь отвечал, что он отправил уже посланных в Ахалцих, постарается отделаться от выдачи аманатов, но страшится за последствия. Ираклию жаль было не воспользоваться хотя бы временным расположением паши, тем более что Россия и Турция не имели еще явного разрыва. «Что за важное дело, – спрашивал царь[331], – быть двум нашим аманатам в Ахалцихе? Коль же скоро нарушится мир между двумя государями, то тогда мы тех людей вывесть оттуда можем. А если б и остались они в их руках, весьма легко можно для службы и верности ее величеству их там оставить».
Тем временем Сулейман-паша старался изо всех сил примириться с Ираклием и добиться выдачи аманатов. Паша выслал за посланными конвой и принял их весьма ласково[332]. Имея наказ выведать истинные намерения Сулеймана, князья Орбелиани и Цицианов не разубеждали пашу в намерении царя выдать аманатов, и Сулейман сообщил Порте о возможности отклонить Ираклия от союза с Россией. Из Константинополя тотчас же был отправлен с большими подарками капиджи-баша с поручением вместе с Сулейманом заключить договор с царем Ираклием.
Достичь этого было не так легко. Ираклий знал вероломство турецкого правительства, жестокость в обращении с христианскими подданными и, наконец, непрочность своего царствования, если перейдет под покровительство Турции. Царь знал, что Сулейман его непримиримый враг, и союзные отношения с ним не могут быть искренни. Если некоторые грузины и искали сближения с турками, то все они принадлежали к партии царицы Дарьи. Мечтая разделить Грузию между всеми сыновьями Ираклия, царица знала, что наследник, ее пасынок, царевич Георгий не допустит этого, тем более что русское правительство уже высказалось против подобного раздробления, чреватого междоусобицами. Царица Дарья имела многих приверженцев среди князей, наследственно пользовавшихся государственными должностями и опасавшихся потерять их при русском влиянии. Опираясь на довольно сильную партию и пользуясь огромным влиянием на Ираклия, Дарья не сумела, однако, достичь желаемых результатов, хотя и содействовала временному сближению своего мужа с Сулейманом.
Во второй половине февраля в Ахалцихе был получен фирман о скором разрыве с Россией и с уведомлением, что 52 000 турецких войск будут двинуты к Арпачаю. Назначив Сулеймана сераскиром, Порта требовала от него заготовки провианта и всего необходимого для войск. Сообщая об этом грузинским посланным, Сулейман уверял, что желает сохранить мирные отношения, и приглашал на свидание или самого Ираклия, или его старшего сына Георгия[333]. «Пусть государи, – писал при этом Сулейман царице Дарье[334], – делают то, что они намерены; мы же должны стараться о пользе наших владений. Семь или восемь царей (?) имели прибежность к России, но без успеха. Теперь увидим, могу ли я пред другими сделать более пользы брату моему царю и его детям».
При содействии капиджи-баши и стараниях Сулеймана был заключен договор, по которому царь обязался выдать аманатов, а паша под клятвой обещал не предпринимать ничего против Грузии и выслать лезгин из своих владений. «Итак, мир совершенно утвержден, – писали посланные Ираклию, – и лезгины высланы».
Через несколько дней в Ахалцих прибыли представители ханов Шушинского, Хойского и Аварского. Они единогласно просили пашу не заключать никаких договоров с царем, который, по их словам, «имел четыре ноги, из коих три у него отняты, и он держится теперь только на одной». Сулейман не согласился исполнить их просьбу и писал Ираклию[335], что «заключенный между нами на крепком основании союз утверждает нелицемерное ваше к султану усердие, а ко мне братство и дружбу.
Теперь для уверения султана, что вы стоите на пути правды и справедливости, и для получения от него милостивого фирмана, нужно вам стараться отдалить от себя чужестранные войска и разломать сделанную дорогу, а после сего с другими государями не соединяться и к султану послать прошение, изъявляющее вашу искренность. Я заключаю, что таковой поступок не может быть вам не только вреден, но получите милостивый фирман и многие султанские благодеяния.
Посылаем к вам Ейваса, чтобы вы, не имея никакого сомнения, прислали ваше прошение, о чем и князья вам донесут».
Требование Сулеймана не соответствовало планам царя Ираклия, никогда не желавшего подчиняться Турции и искать ее покровительства. По совету полковника Бурнашева Ираклий отказался писать султану.
«Письма ваши и наших князей, – отвечал царь Сулейману[336], – мы получили через Ейваса и словесные донесения его выслушали. Мы никогда не делали огорчения его султанову величеству, а только для сохранения царства нашего просили мы от ее величества несколько войск без намерения беспокоить наших соседей. Вы, возмутив азербайджанцев и дагестанцев, три года давали у себя убежище лезгинам, кои разоряли и опустошали наши земли, продавая полученную добычу в областях, вам подвластных. Мы, однако же, войсками нашими не сделали ни малейшего вреда подданным его султанова величества, что вам довольно известно. Напоследок оказалось искреннее желание с обеих сторон заключением союза и дружбы прекратить вражду и разорение. Для исполнения сего прислали вы Кетхуду кегая-бея, коему дали мы уверение о твердом нашем намерении не делать ничего, противного его султанову величеству.
Однако вы, не надеясь на сие уверение, требовали от нас аманатов. Мы, продолжая оказывать наклонность к восстановлению тишины и дружбы, послали к вам родственников наших, двух верных нам князей с обещанием дать аманатов. Вы не исполнили своего обещания и ныне требуете невозможного.
Уверения наши вам известны, и мы не находим другого средства уверить вас более, да и не следует. Обещаем и теперь клятвенно исполнить все, что нам возможно будет без вреда для нас. Если вы и сего уверения не примете, то прошу по данному под клятвой обязательству, возвратить благополучно наших князей. Впрочем, да будет воля Божия!»
Казалось бы, такой ответ должен был прекратить отношения между царем и пашой Ахалцихским, но оказалось не совсем так. 13 июля прибыли из Ахалциха посланные паши с заявлением, что, если в предстоящей борьбе русские одержат победу над турками, Сулейман тотчас же покорится, а по окончании войны покажет все фирманы, присланные ему из Константинополя. Такая предупредительность была следствием слуха, распространившегося в Азиатской Турции и исходившего из Константинополя, что русские намерены увеличить численность войск, находившихся в Грузии, до 30 тысяч и предпринять наступление. Для противодействия этому Порта приказала ванскому, баязетскому, карсскому, эрзерумскому и ахалцихскому пашам собрать 60 тысяч человек и прислала фирман Сулейману, чтобы он сохранил с Грузией дружественные отношения. Князю Цицианову, когда он был в Ахалцихе, удалось прочесть этот фирман, объяснивший, почему паша, явный враг царя, старался казаться искренне к нему расположенным. Расположение это, хотя и мнимое, было очень полезно для Грузии, волнуемой партиями, враждебными друг другу. Полное расстройство механизма правления было причиной всеобщего недовольства.
В конце июля начальник казахов Ахмет-ага с 1500 семействами, ему подвластными, откочевал в Карабах. Ираклий приходил в отчаяние, просил нашей помощи, без которой, по его словам, не мог обойтись. В ожидании ее Ираклий собирал войска, но «грузинское нерадение, – доносил Бурнашев[337], – непослушание и всякое неустройство, и паче недостаток в провианте – сильные препятствия не только к благому какому-либо начинанию, но и совершенною причиной опустошения от лезгин. Истинно доношу: вместе с грузинами никакого дела предпринять не можно, а наипаче ожидать успеха желаемого». Тем не менее неотступные просьбы Ираклия заставили Бурнашева принять участие с обоими егерскими батальонами в походе, предпринятом Ираклием, в Карабах для возвращения бежавших из Грузии казахов.
Собрав пять тысяч вооруженных грузин, царь двинулся с ними к Ганже. Ибраим-хан Шушинский (Карабахский), как только узнал о выступлении в поход Ираклия, потребовал к себе армянских меликов, на которых давно смотрел неприязненно, считая их людьми, преданными России. Подозревая свою погибель, мелики не явились к хану, а искали убежища среди русских войск, стоявших у Ганжи, и просили царя оказать им содействие войсками для вывода из Карабаха и переселения в Грузию их по