В древние времена, когда человечество стонало под игом сильных, когда народ удручен был от властей, когда властители считали и правилом, и выгодой себе утеснять подвластных, – герои, которые, следуя побуждению человеколюбия, отличались добротою, были признаваемы народами превыше человеков; им созидали храмы, их боготворили.
В цветущие дни Рима воздвигали героям в ознаменование творимых ими дел монументы; в наши просвещенные дни видели мы, что великая душа самодержицы отреклась от монументов, благодарным народом многократно предлагаемых. Но если пройдем мысленно древних, средних и последних времен историю, то найдем, что никоторого из сих периодов времен народы не имели более причин славословить государей своих, как Россия ныне.
Мы с восхищением видим в лице царствующей самодержицы победительницу, видим с восторгом радостным нежную мать своего народа. Лавры ее побед не подобны лаврам тех завоевателей, кои для единой громкости и блеску стремились расхищать чужие пределы; те опустошали землю, а она населяет пространные области; те, поджигая грады, ознаменяли власть свою развалинами – она грады созидает, и власть ее ознаменяется человеколюбием; их следы орошены кровью – ее путь всюду усыпан благотворениями, и в законах ее зримо начертание горящей к народу любовью души пламенной.
Вся Европа, да и самые дальние пределы вселенной с удивлением видят процветающей России славу. Взирайте на растение нашего отечества в счастливые наши дни!
Могущественная мудрость самодержицы нашей торжествовала над силами многих супостатов, устроила внутреннее благосостояние наше, возвеличила славу нашу, утвердила личную безопасность частных людей, обнадежила каждого достояние, отверзла ворота наукам, даровала преимущества благорожденным, открыла способы основать состояние среднего рода, недостатком коего укоряли нас иные державы, преподала средства к заведению ремесел, и нет такого состояния в нашем отечестве, о коем бы проницательная душа ее не мыслила и не явила себя попечительною.
Исчислите ее попечения о славе и величии России! Она приобрела Белую Россию, присоединила к империи Крым, единое имя которого было россам страшилищем; Крым, откуда истекали к нам бедствия, ныне повержен империи Всероссийской навеки, и приобретение сие не оросило ее лавров ни единою каплей крови!
Воззрите, наконец, на сию страну, где по образу мудрого ее учреждения торжественно открыто наместничество. Сия страна, где прежде было пребывание древних скифов, присвоена к России; горы Кавказские под вечным льдом, облака превышающе, преклоняются ее державе; народы лютонравые, укрощаясь, внимают законы и учреждения, рукою мудрости начертанные. И там, где пространство степей ужасало воображение, ныне видим повсюду села и обитание; там, где скитающиеся народы не видели ничего, кроме терния, ныне видим воздвигнутые грады.
Здесь предлежит нам служение, требующее более тщания и кротости. Вам, поставленным судиям, должно радением, беспристрастием и неусыпностью привлечь сердца диких народов, приучить их любить благоустройство, познать пользу законов, цену покровительства их и выгоду каждого повиноваться законам, дабы многоразличные народы, составляющие сию губернию, и ей сопредельные разные нации сами отметали прежнее ослепление свое, возгнушались злонравием своим и чтоб общество их получило и то тело, и тот образ существа, каковым ему быть предполагают».
«А вы, – сказал П.С. Потемкин, обращаясь к депутатам из горских князей, – вы, призванные пред лицо и престол Великой Екатерины, любуйтесь участью вам дарованною, приучайтесь познавать состояние, природе человеческой свойственное. Славьте с восторгом имя Великой Екатерины, возглашайте ее царствование, повинуясь ее священным законам. Не требуют от вас ничего, кроме верности к императорскому престолу, спокойного пребывания и взаимной между собою безопасности».
Спокойствие и безопасность на линии были необходимы для того края. Грабежи и разбой тяжело отзывались на сельском населении, особенно с тех пор, как Шейх-Мансур назвал войну с русскими священной и посулил вечное блаженство каждому мусульманину, павшему на поле брани или убившему гяура. В конце 1785 года в Дагестане, Чечне и среди кумыков появились посланные с письмами от бывшего в то время в Константинополе дженгутайского Ахмет-хана, извещавшего горцев, что Порта даст им денег и войско, если они последуют советам пророка и восстанут против России[345].
Оставленный было всеми Шейх-Мансур снова вышел на сцену, и число его приверженцев быстро возрастало. Покинувший его Чапалов опять появился в числе самых горячих приверженцев имама. Мансур разослал всюду прокламации, в которых проклинал всех, кто слушает русских и повинуется им. Он приготовил большое знамя с длинным серебряным копьем, заготовил мешки для провианта, доставляемого жителями, и огромные котлы для довольствия войск и своих последователей. Вокруг дома пророка был поставлен караул из местных жителей[346]. Захватить его не представлялось никакой возможности, ибо туземцы не только не соглашались его выдать, но тщательно скрывали местопребывание человека, по их словам святого. Охотники до легкой наживы являлись к начальству на линии и предлагали за деньги достать голову Мансура, но, конечно, не исполнили данных обещаний, некоторые сумели воспользоваться доверием русского начальства и, получив часть денег вперед, исчезали бесследно.
Мансур между тем продолжал вербовать приверженцев и требовал, чтобы от каждой мечети к нему прибыло по три человека[347]. Аксаевцы и жители селения Эндери отличались сочувствием к пророку и охотнее других следовали его учению. Генерал-поручик Потемкин требовал, чтобы владельцы запретили своим подвластным исполнять требования Мансура и становиться под его знамена, но те отвечали, что они не в состоянии воспрепятствовать такому движению.
«Сожалею, – отвечал Потемкин[348], – что слабое ваше чиноначалие не может удержать подвластных ваших, кои прилепляются не к имаму, как вы в письме своем пишете, но к бунтовщику и разбойнику Ушурме, который, ложно назвав себя имамом, достоин сделался гнева Божия, который, наруша спокойствие, сделался бунтовщиком и достоин казни.
Бог всемогущий, видя мерзкие дела, не попустит сие без поражения и за кровь, от него пролитую, предаст его и казни на сем свете, и вечной муке после смерти.
Вы просите моего повеления – я даю вам оное кратко и ясно: удерживайте подвластных ваших от нового зла, вразумите их, что, когда прошлого лета ослепленный народ, веря обманам Ушурмы, подлого пастуха, прилепился к нему, много ли получил чрез него, много ли приобрел выгод?
Сей обманщик Ушурма на счет крови человеческой, – которую ослепленные простаки за него проливают, – сам грабил и наживался, и открылись его обман и злодейство».
Генерал Потемкин писал горцам, что, разбив прошлой осенью скопище Мансура, он остановил военные действия только потому, что был уверен, что они оценят милосердие русской императрицы, но если горские народы снова последуют советам лжепророка, то будут жестоко наказаны.
Воззвание это не оказало действия, народ стекался к Мансуру, и повсеместное брожение было настолько сильно, что П.С. Потемкин не находил возможным восстановить спокойствие на линии до тех пор, пока будет существовать Мансур[349]. По его наущению кабардинцы поддерживали постоянные контакты с закубанцами и вместе с ними или вторгались на линию, или служили проводниками. При одном из таких нападений кабардинский владелец Дол, один из наиболее деятельных пособников Мансура, был окружен нашими войсками. Не видя возможности уйти от преследования, Дол прислал своего узденя к командовавшему отрядом полковнику Нагелю с просьбой о прощении и обещанием покориться. Нагель обещал ему помилование, Дол явился в наш лагерь и был водворен на место своего жительства в Малой Кабарде. Пример милосердия к явному преступнику подействовал на некоторые племена, и аксаевцы вместе с жителями Эндери решили также просить прощения с обещанием в будущем не присоединяться к Мансуру[350]. Потемкин требовал от них присяги и выдачи аманатов, на что они и согласились[351]. Вслед за тем в сентябре и кабардинцы дали подписку, что, если Мансур явится в их селениях, они обязуются его задержать и представить начальству[352]. Обстоятельства эти, став известными Мансуру, заставили его позаботиться о собственной безопасности. Он прикинулся раскаявшимся, и в конце октября его родственник Этта явился к П.С. Потемкину с уверениями, что Мансур желает не только покориться, если ему будет обещано полное прощение, но и принимает на себя обязанность успокоить горские народы. Генерал-поручик Потемкин требовал, чтобы Мансур сам явился к нему, но тот отвечал отказом. Вскоре выяснилось, что Мансур подсылал своего родственника только для того, чтобы разгласить, что русское правительство ищет примирения с ним. «Но как к таковым разглашениям, – писал князь Таврический[353], – прямая есть причина спасти себя и не показаться гонимым Россией, то и предписал я генерал-поручику Потемкину означенного родственника представить ко мне, а Ушурме (Мансуру) дать знать, что прибегающие с повинною к престолу вашего императорского величества не отчуждаются монаршей милости, лишь бы только раскаяние их и исправление было истинно и чистосердечно».
Этого-то и не было у Мансура. Он вовсе не желал покориться, искал средства усилить свою партию и обещал приверженцам в одну из пятниц двинуться к Владикавказу и овладеть им. В Коране написано, говорил лжепророк, что если мусульмане начнут брань с беззаконными в пятницу, то непременно победят. Если мусульманин убьет хотя одного беззаконного в пятницу, это все равно, что он разорил бы 7000 церквей беззаконных в остальные дни, буде же мусульманин будет в этот день убит от руки неверных, он непременно будет в раю.