Мансур обещал своим соотечественникам содействие турок, аварского хана и уцмия Каракайдакского. Турецким войскам заходить сюда далеко и весьма затруднительно, говорили люди, не верившие обещаниям имама, и этого никогда не бывало. Гораздо легче бы было возвратить им отнятый Крым или прийти на Кубань, но и туда они не идут. Как нам противиться русским? Рано или поздно они загонят нас в горы, где мы умрем с голода, лучше успокоиться и просить пощады. Напрасно мы надеялись на него, говорили чеченцы, и сделались противниками русских.
Несмотря на нерасположение большей части населения, Мансур сумел собрать вокруг себя тысячу человек. Здесь были чеченцы, тавлинцы, андреевцы, аксаевцы и по преимуществу качкалыки – все бездомные или абреки[354]. Опасаясь оставить их без дела и тем подвергнуть опасности грабежей свои селения, Мансур двинулся против карабулаков. В произошедшем столкновении имам показал себя трусом, и чеченцы смеялись над ним, говоря, что он «робел быть близко к драке, а стоял всегда поодаль»[355]. Трусость у горцев всегда считалась самым величайшим пороком, и потому, естественно, Мансур подвергся страшным насмешкам и потерял всякое доверие. Видя безуспешность своих действий в Чечне и зная о приготовлениях Турции к войне с Россией, лжепророк решил отправиться в один из турецких лагерей и там предложить свои услуги. В начале июля 1787 года при помощи закубанского владельца Казы-Герея Мансур оставил Чечню и ушел за Кубань. Порта была рада переманить его на свою сторону, как политического деятеля. Еще до ухода Мансура за Кубань один из кумыкских жителей, путешествовавший в Мекку и возвращавшийся через Константинополь, был призван к визирю.
– Какой там явился у вас имам, – спрашивал визирь, – и какие он делает чудеса?
– Никаких, – отвечал истинный последователь Магомета, – он только развращает народ и производит смятение.
– Верят ли ему люди?
– Простые верят, а умные называют обманщиком.
– Разве у вас нет книг?
– Есть.
– Как же вы можете верить в появление пророка, которого по вашему закону, кроме Магомета, быть не может?
Хаджи объяснял это неразвитостью народа, но вместе с тем уверял визиря, что Мансур имеет много приверженцев. Последнее заявление послужило причиной, что, когда Мансур появился за Кубанью, Порта решила сделать его орудием своих планов и при помощи лжепророка поднять мусульман против России и прилагала все усилия, чтобы сделать Мансура своим приверженцем. Присланный от суджукского паши эфенди одарил эксимама деньгами, подарками и сумел взять с него присягу, что он не предпримет ничего, кроме как по повелению Порты[356]. Вслед за тем явился посланный от анапского паши и пригласил Мансура в Анапу, где было собрано до 10 000 турецких войск. Анапский паша расспрашивал Мансура о его проповедях, хвалил его за то, что он распространяет правила религии в таких диких местах, как Дагестан, и осведомился, не притесняют ли русские тамошних жителей.
– О притеснениях русских я ничего не слыхал, – отвечал Мансур, – чеченцы дают своих аманатов с тем, чтобы по прошествии года они заменялись другими, но с некоторого времени русские, получив от чеченцев новых аманатов, удерживают старых, и чеченцы на это ропщут.
– Удерживание русскими аманатов ваших, – заметил паша, – есть явный знак нарушения ими обязательств. Они разрушили уже мир с калифом (султаном) и умышляют истребить правоверных. Вскоре разгорится война, и каждый истинный мусульманин должен, вооружась, защищать правую веру до последнего издыхания. А как известно, что по ревности твоей к вере послушны тебе не только чеченцы, но и многие другие дагестанские народы, то сей случай подаст тебе лучшее средство приобрести Божественное милосердие и султанские щедроты для блаженства сей и будущей жизни. Старайся побуждать и увещевать, чтобы все магометане, вооружась, ополчились против россиян и нанесли бы вред врагу мусульманской веры. Будь уверен, что служение твое Богу и калифу награждено будет такими воздаяниями, какие только вообразить можно.
– Конечно, – отвечал Мансур, – я, как магометанин, обязан действовать по законам религии, но о чеченцах и дагестанцах ничего утвердительного сказать не могу, так как народы эти имеют своих начальников и свои обстоятельства, соображаясь с которыми устраивают свои дела.
Несмотря на уклончивый ответ Мансура, паша ласкал его и содержал хорошо[357]. Ободренный приемом и надеясь на поддержку со стороны турок, лжепророк прислал своим односельчанам письмо, в котором писал, что скоро вернется в Чечню знаменитым человеком[358]. Он советовал правоверным быть единодушными, держаться данных им наставлений и тогда обещал избавить их от притеснений русских. «Все закубанские народы, – писал Мансур, – меня чтут и ко мне присоединились». Он обещал прийти с ними в Чечню, как только получит турецкие войска, пушки и снаряды.
Покровительство паши и внушения турок принесли Мансуру большую известность во всем Закубанье. В Чечне от него требовали чудес, а здесь довольствовались одной его проповедью. Должно быть, Господь послал ему откровение, говорили закубанцы, если он, говоря только на одном чеченском языке, так твердо знает Коран.
Народ стекался к нему отовсюду: здоровые приходили для изъявления почтения и сочувствия, а больные для исцеления. Мансур настраивал их против России и поощрял к разбою на наших территориях. Закубанцы переправлялись на наш берег Кубани, и, хотя при встрече с нашими войсками всегда терпели поражение, отдельные партии их причиняли жителям большое разорение. «Всегдашнее подвержение поселенцев в губернии Кавказской набегам закубанским довольно доказывает, – писал князь Таврический[359], – особливо же в теперешних обстоятельствах, что рано они там поселены. Кажется, нужно будет ближайших к границам подать назад, дабы их обезопасить и лишить корысти закубанцев, которых наши селения приманивают».
«По известиям цареградским, – писал светлейший в другом письме от того же числа[360], – министерство турецкое, вопреки миролюбивым намерениям султанским, ищет разрыва мира; черкесы собираются делать за Кубань свои набеги. Ваше превосходительство доносите об усилении там имама Мансура. Все сие требует принятия сильных мер. Я предписываю вам, во-первых, собрать раздробленные части и привести себя в почтительное состояние. Лучше пожертвовать ненужным, нежели ослабить себя раздроблениями повсеместными. Кизлярскую сторону обеспечьте достаточным отрядом; главное же внимание устремите к правому флангу. Генерал-поручику Иловайскому приказал я собрать войско Донское, генерал-майору барону Розену расположиться на р. Ее и стоять обоим в полной готовности к предприятиям, каковых обстоятельства востребуют».
Осмотрев берега Кубани, генерал-поручик Потемкин счел необходимым немедленно приступить к устройству укреплений, которые могли бы хотя отчасти уберечь жителей от вторжений грабителей. Так, у устья Терновки был заложен редут Терновский на одно орудие и роту гарнизона; при устье Камышеватой на левом берегу – Мстиславльский редут на четыре орудия и два полка гарнизона; при Калмыцком броде – Надзорный редут для небольшой команды; близ бывшей Царицынской крепости – Царицынский редут на одно орудие и небольшую команду. Затем следовали Прочный Окоп; на излучине Кубани – Державный редут на одно орудие и небольшую команду; на месте прежнего Сенгилеевского редута Григориополисский ретраншемент на четыре орудия; на высоте по правую сторону речки Горская – Убежный редут на два орудия; при Овечьем Броде – Недреманный редут на два орудия и, наконец, Преградный стан на десять орудий; редут при Бесленейской дороге на два орудия, редут при Невинном мысе на два орудия, Усть-Невинный редут на Кубани на два орудия и ретраншемент при Воровском лесе на четыре орудия.
«Ваша светлость изволите знать, – доносил генерал Потемкин[361],– что дистанция, мне порученная, простирается на восемьсот верст, и недреманное бдение иметь должно, чтобы нигде не могли иметь татары (закубанцы) и малейшей удачи, ибо она послужит новым сигналом к общему народов возмущению, кое предупредить приложу я всевозможное старание».
Для лучшей защиты линии войска были разделены на два корпуса – Кубанский егерский, перешедший под начало генерал-аншефа П.А. Текелли, и Кавказский, оставшийся в ведении генерал-поручика Потемкина. Войска последнего были расположены: главный корпус[362]под личным командованием Потемкина находился между Бештовыми горами и Кум-горой, «дабы удобно было, прикрывая линию от самой вершины Кубани, или подкрепить отряды правого крыла, или обратить к Кабарде, если б оные поколебались». За главным отрядом следовал отряд генерал-майора Елагина[363], расположенный при Кум-горе для защиты участка от Преградного стана до Камышеватой и Ставропольского округа; отряд полковника Германа[364] для содержания коммуникационных постов с линией и охрану участка от Преградного стана до отряда полковника Ребиндера[365], расположенного у аулов Ислама-Муссина. Последний отряд должен был охранять пространство до Песчаного брода. При Лысой горе стоял отряд полковника Гротенгельма[366], назначенный для защиты участка от Песчаного брода до Павловской, и, наконец, подвижной отряд бригадира Нагеля