[367] для защиты пространства от Кизляра до Моздока, а от Моздока до Павловской участок было поручено охранять екатериноградскому коменданту. Для лучшего и безопасного сообщения с Черкасском приказано было построить при селении Песчаном редут на тридцать человек и одно орудие, при Верхнем Егорлыке — также редут на сорок человек и одно орудие, в селении Вестослав – редут на тридцать человек и два орудия и при Медвежьем кургане — редут на двадцать человек. Сверх того в селениях Преградное и Безопасное были усилены гарнизоны, а по всей линии на высотах, где должны были находиться сторожевые посты, приказано было сделать башни с бойницами и иметь при каждой по три маяка. При приближении неприятельской партии меньше ста человек следовало зажигать малые маяки, до трехсот – средние и, наконец, при появлении партии до тысячи человек – большие[368].
Все эти меры лишь до некоторой степени спасали жителей от набегов горцев. При малочисленности войск невозможно было иметь сторожевые посты на близком расстоянии друг от друга, и грабители всегда могли найти лазейку для своих быстрых налетов. Безопасность селений обусловливалась защитой самих жителей, так сказать, местной или земской силой. Но русских селений на Кавказе в то время было мало, и князь Потемкин-Таврический решил отдать их под охрану местного населения, более или менее подвластного России. Он испросил высочайшего повеления на формирование поселенного или земского войска из осетин, ингушей и кабардинцев. Обе
Кабарды (Большая и Малая) были объявлены поселенным войском, от которого должно было находиться на действительной службе девять сотен – шесть от Большой и три от Малой. Каждой сотне полагалось по два князя и по четыре узденя. «Должность войск сих, – писала императрица князю Таврическому[369], – будет охранять расстояние, им определенное, от воров, дабы дорогу содержать в безопасности и притом стараться не допускать закубанцев к набегам в границы наши». Войска Большой Кабарды должны были охранять пространство от верховьев Ей до Невинного мыса или Преградного стана, а Малой Кабарды – от Комбулеи до Терека или от Колиновой станицы до Екатеринограда.
Пересылая кабардинцам грамоту светлейшего, генерал-поручик Потемкин просил их пристава внушить народу, что «всякое правительство, под властью которого они бы ни находились, не оставило бы народ без взимания податей». Русская же императрица не только не требует дани, но, напротив, изливает свои щедроты, «которые и обязаны они, с благодарностью приемля, заслужить верностью своею»[370].
В мае 1787 года в специально созванном собрании кабардинцев была прочтена грамота светлейшего. «Высочайшее матернее ее императорского величества о вас попечение, – писал кабардинцам князь Таврический[371], – всегда состояло в том, чтобы поставить вас в благополучнейшее состояние, доставить всевозможные выгоды, как верным своим подданным. Депутаты ваши в бытность свою здесь довольно могли насмотреться, коликих благ от милосердой ее десницы ожидать можно. Хотя случаи несчастные, а может быть, и советы пагубные вовлекали вас неоднократно нарушать верность подданническую, но, принося чистосердечное покаяние пред ее императорским величеством, всемилостивейше прощены вы во всем. Теперь настало время доказать вам свою верность точным исполнением высочайшего о вас распоряжения, к вашему благу клонящегося».
Далее из той же грамоты кабардинцы узнали как о количестве требуемого с них войска, так и о том, что все, состоящие на действительной службе, будут получать жалованье и чины. «Князьям и узденям, – писал князь Таврический, – отворяется путь к степеням по службе их. Подданные их, бежавшие от них, возвращаются к своим помещикам с обязательством доброго содержания; и если настоящее местопребывание обеих Кабард для них тесно и невыгодно, то могут они требовать лучших пространных и привольных мест, какие только есть праздные в империи Российской».
Не земли, а деньги особенно прельщали кабардинцев. Жадные до легкой наживы, они с особенным удовольствием узнали, что находящиеся на службе князья будут получать жалованья по 120 рублей в год, уздени – по 50 рублей, а рядовые – по 12 рублей да холста на две рубашки. Они охотно присягнули и тотчас же выбрали депутатов для отправки к князю Таврическому. Последний принял их ласково, до мельчайших подробностей применялся к их обычаям и старался не нарушать их привычек, чтобы не подать повода к подозрению, что русское правительство намерено изменить их бытовое и общественное устройство.
«Ее императорское величество, – писал он генерал-поручику Потемкину[372], – всемилостивейше позволяя свободное отправление веры разным народам в пределах пространные своея империи обитающим, предоставить им изволила и наблюдение их обычаев и обрядов. Таким образом все магометане, к высочайшему престолу являющиеся, не снимают шапок своих, но имеют оные на головах и в самом присутствии ее величества. Не лишаются сего права и кабардинцы; присланные от них депутаты пользовались оным во все время пребывания своего при мне и навсегда им сие дозволено, о чем я вашему превосходительству чрез сие знать даю, предписываю, ни кабардинского народа, ни прочих магометан к снятию шапок отнюдь не принуждать»[373].
Выказывая особую предупредительность к депутатам и одарив их подарками, князь Потемкин-Таврический отправил их обратно с предложением внушить кабардинскому народу, чтобы он жил в мире и тишине. «Во время вашего при мне пребывания, – говорил светлейший, – довольно вам известно быть могло попечение всемилостивейшей монархини о благе ее подданных. Соответствуя оному, старался я всемерно о доставлении возможных выгод народам от меня зависящим. Обе Кабарды опытом в том удостоверены. Несмотря на нарушение присяги, не уважая чинимых оными на наши селения набегов и предавая забвению явные их бунты, отвращал я от них наказание тогда, когда не оставалось им иного спасения, кроме пощады. Преступления их были прощены, и в довершение всех благодеяний возвращаются ныне бежавшие от них подданные, определяется жалованье за службу и награждаются чинами служащие. Таковые благодеяния обязывают народ кабардинский пресечь навсегда беспокойства и мятежи и жить в мире, тишине и ненарушимой верности. Сего я от вашего ожидаю старания, и сего, собственно, требует польза всего народа, ибо если еще откроются в Кабардах каковые-либо неустройства, то навлекут неизбежные бедствия, и тогда ничто не отвратит заслуженного наказания, в том удостоверяю я вас моим словом».
Депутаты ручались за верность кабардинского народа, но князь Таврический, не особенно доверяя их обещаниям, принимал меры, чтобы изолировать кабардинцев от контактов с соседними племенами, нам враждебными. Ввиду этого он охотно согласился на просьбу осетин-дигорцев принять их в подданство России и построить крепость у Татартупа. Возведение крепости в этом пункте разделяло кабардинцев с чеченцами и позволяло прервать сношения между ними, обуздывало Малую Кабарду и могло служить осетинам не только охраной от притеснений, но и поводом переселяться с гор на равнину. «А по множеству осетинского народа, – доносил генерал-поручик Потемкин[374], – уповательно, что со временем великое число выселится их на линию, и сие выселение тем полезнее будет, что они все желают быть христианами и весьма будут верны». Вслед за осетинами жители Эндери и аксаевцы обратились с просьбой завести у них земское войско по примеру кабардинцев. Их побудили к этому пример и внушения шамхала Тарковского, давно уже перешедшего в подданство России.
После смерти шамхала Муртаза-Али ему наследовал его брат Бамат, который еще в 1784 году отправил к князю Потемкину прошение на высочайшее имя. Отдавая себя в подданство России, шамхал Бамат просил только, чтобы не быть ему униженным перед другими владыками и особенно перед царем Грузии, «ибо через то могу я быть осрамлен в народе здешнем. Царь Ираклий никогда не мог считать себя в высшей меня степени, доколе не подвергся под покровительство Всероссийское, и я никогда не могу его предпочесть себе, будучи в равном с ним достоинстве».
Переговоры о подданстве шамхала тянулись довольно долго – до 1786 года. Заминка в подписании договора и присяге произошла из-за того, что шамхал по разным причинам долго не мог собрать своих советников для объявления им своего решения принять подданство России. Наконец, 19 мая 1786 года в Екатериноград прибыли уполномоченные шамхала, и через шесть дней приступили к торжественной присяге.
В десять часов утра 25 мая за уполномоченными были отправлены особые экипажи, в которых они прибыли в дом наместника. После обычной церемонии и угощения послы были введены в аудиенц-залу и поставлены напротив трона, у подножия которого сидел генерал-поручик Потемкин. Старший из уполномоченных обратился к представителю русской власти с особой речью.
«Промысл Всевышнего, – сказал он, – устроив солнце, луну и мир, предопределяет жребий земным царствам. Он возвысил славу империи Всероссийской под державою премудрой, победоносной и дивной в свете императрицы Екатерины Алексеевны. Блистающие лучи славы и величества ее освещают все концы вселенные. Озарен будучи величием дел и милосердием ее величества, наш владетель, шамхал Дагестанский, пожелал быть подчиненным всероссийскому императорскому престолу и прислал нас с полною мочью повергнуть себя в подданство и совершить присягу на верность ее величеству и ее высоких преемников».
После ответа П.С. Потемкина было зачитано полномочие, и затем приступили к присяге под гром пушечных выстрелов