Прибыв с отрядом в Прочный Окоп, генерал-поручик Бибиков узнал, что мохошевцы числом несколько тысяч собираются напасть на Григориополисский редут и, овладев им, двинуться к Донской крепости, чтобы пресечь сообщение с Черкасском. С целью опередить неприятеля Бибиков 10 февраля 1790 года переправился через Кубань по льду и направился во владения мохошевцев. Горцы рассеялись и скрылись в горах, а Бибиков, преследуя их, дошел до Лабы. Жившие на этой реке кланы черкесского народа (адыге) заявили о своей покорности, и Бибиков, поверив их чистосердечию, принял их в подданство России[407]. Устроив из новых подданных почту и вверяя им всю корреспонденцию, Бибиков двинулся к темиргойцам. «В рассуждении, – доносил он князю Потемкину[408], – теперешней жестокой здесь зимы не могу я точно донести вашей светлости, далеко ли продолжу путь мой; но полагаю кончить оный тогда, когда найду совершенную невозможность достигнуть до пункта, к которому все сии народы привязываются (Анапа). Пребывание же войск в горах уже сделало видимую пользу: торгующие в Анапе армяне, кои есть теперь в моих руках, заверно сказывают, что в оном городе, в рассуждении их (турок) заключения, что зимою русские войска не ходят, оставлено не более 500 человек гарнизона. Касательно до пропитания людей и скота, то оного есть здесь столько, чтоб хотя и на всегдашнее пребывание корпус здесь остался, то недостатка быть не может».
Поддавшись на ложные свидетельства армян и мнимую слабость горцев, Бибиков двинулся к Анапе. По мере того как он продвигался вперед и углублялся в горы, туземцы стали оказывать все большее и большее сопротивление. Возбуждаемые Шейх-Мансуром и турками, закубанцы все гуще и гуще окружали отряд и противились его дальнейшему движению вперед. Они появлялись в тылу, старались отрезать сообщение, а перед фронтом и в особенности по дорогам устраивали завалы и засеки. Русскому отряду приходилось ежедневно бороться с многочисленным неприятелем и преодолевать препятствия, создаваемые природой. Войска шли без дороги в такое время года, когда от первых весенних лучей из таявшего снега образовывались горные потоки или же ударивший мороз сопровождался сильными вьюгами, заметавшими отряд и заставлявшими его останавливаться и стоять на месте несколько дней. Воду добывали только растапливанием снега в солдатских котелках, и лошадей напоить было нечем. Провиант и в особенности фураж был весь израсходован, достать их было невозможно, и скоро пришлось кормить лошадей рублеными рогожами. Черкесы угоняли скот и истребляли все, что могло служить для продовольствия людей и лошадей на пути, по которому следовали русские войска. Преодолевая сопротивление неприятеля, солдаты вынуждены были терпеть нужду и голод. Когда были истрачены последние крохи истертых сухарей, мясо обозных лошадей стало их единственной пищей[409].
Между тем, не видя возможности остановить русских открытым сопротивлением, горцы стали избегать боя, старались заманить Бибикова в неприступные горы и верст на полтораста вперед и на десять по сторонам жгли свои селения со всеми запасами. Бибиков и в этом не видел опасности, напротив, объяснял поступки горцев какою-то ненавистью к туркам. «Видеть можно, – доносил он[410], – что народы сии несогласны были в точности исполнить повеление, данное им от Батал-паши, а показывали только один вид своего ему послушания, ибо в зажженных деревнях находил я самую малую часть дворов, и то ничего не значащих, сгоревших и зажженных. Прошел я по сим сгоревшим селениям верст семьдесят, не встретив для себя никакого препятствия, кроме пламя и дыму». Находя в селениях запасы проса, которое горцы не успели истребить, Бибиков 15 марта подошел к двум ущельям, выводящим на Анапскую равнину. 16 марта он пошел по левому ущелью[411] и, дойдя до реки Шибза, встретил двухбунчужного Мустафа-пашу с отрядом в 2000 человек. После непродолжительного боя наши войска заняли высоты и принудили неприятеля отступить. Дальнейшее движение нашего отряда вело к беспрерывным стычкам с неприятелем, тем не менее Бибиков дошел до деревни Зана и занял ее 21 марта.
После двухдневного отдыха генерал Бибиков предпринял рекогносцировку Анапы, в которой насчитывалось 40 000 жителей и гарнизона. При рекогносцировке удалось измерить ров, глубина и ширина которого оказались 14–15 футов. В тот же день, 24 марта, Батал-паша, заметив приближение русских, произвел вылазку из города двумя отрядами: под своим началом и под командой Мустафа-паши. Нападение было отбито, причем Батал-паша заперся в крепости, а Мустафа-паша не смог попасть в Анапу и отступил по дороге в Суджук-Кале.
Пользуясь успехом, Бибиков намерен был штурмовать крепость, но 25 и 26 марта поднялась такая жестокая буря со снегом, что в одну ночь пало 150 лошадей, и все начальники, доносил Бибиков, «кроме меня, такую получили простуду и ослабели, что ни к какому действию уже приступить не могли». Не оставалось ничего, кроме как отступить. 27 марта Бибиков оставил лагерь. Отступление сопровождалось ужасными лишениями. Разлившиеся горные потоки настолько затруднили движение, что с 27 марта по 11 апреля войска смогли пройти всего 120 верст, испытывая огромный недостаток в пище: люди питались травой, кореньями и кониной. Мясо кабанов считалось роскошью, и за него платили по 20 копеек за фунт, что по тогдашним ценам было очень дорого[412].
Известие о лишениях, которые испытывал отряд Бибикова, через Крым достигло князя Потемкина-Таврического. Он поручил командиру Кубанского корпуса генерал-поручику барону Розену отыскать Бибикова, возвратить его отряд в наши границы и принять под свое начало. Барон Розен тотчас же отправил из Донской крепости к Кубани значительный запас провианта и на розыски отряда послал 600 драгун по правому берегу Кубани.
4 мая войска Бибикова в самом жалком состоянии появились у Григориополиса. Люди пришли без мундиров и амуниции, даже без рубах, почти голые. Барон Розен доносил, что увидел «сих непоколебимых в твердости офицеров и солдат в такой жалости, которая выше всякого описания». Измученные голодом офицеры и солдаты «изнурены сверх человеческого терпения стужею и ненастьем, от которых ничего для укрепления себя не имели; босы, без рубах и без всякой нижней, а в беднейшей верхней одежде, которая вся сгнила и изодрана. Больные, едва имея дыхание, опухли, да и те, кои считаются здоровыми, немного от них разнятся и в самых слабейших силах; полки и артиллерия потеряли лошадей, и вообще весь корпус крайне расстроен».
Князь Потемкин был ужасно огорчен таким печальным результатом похода. «Сей недостойный офицер, – доносил светлейший императрице[413], – для снискания личной пользы пренебрег все и подвергнул гибели людей, из которых каждый поистине дороже его. Из приложенных рапортов высочайше изволите усмотреть состояние корпуса, из большей и лучшей части составленного, и по неопределенным описаниям всемилостивейше судить можете о моих заботах. Расстроил он связь и войска, а намерениям моим положил препону. Сколько сим возгордятся турки? А паче в краю, где все припишется чудесам лжепророка Шейх-Мансура».
Хотя впоследствии, получив подробное донесение, князь Таврический и изменил несколько мнение о поступке Бибикова, тем не менее императрица приказала отдать его под суд, «в котором исследовать помянутые его поступки и заключить приговор на основании законов»[414]. Нижним же чинам, перенесшим огромные лишения, императрица пожаловала серебряные медали с надписью «За усердие». Потери отряда составили 233 убитых, 618 умерших от болезней, 121 пленный, 23 утонувших и 111 бежавших. Экспедиция стоила более 52 000 руб.
По прибытии отряда в Прочный Окоп генерал барон Розен принял меры к приведению его в порядок. Он отделил больных и раненых от здоровых, «велел, перемывши всех, надеть чистое белье и одежду», предписал назначать людей на службу в течение месяца и кормить их улучшенной пищей[415]. Находя оборону правого фланга Кавказской линии ослабленной, барон Розен сформировал из Кубанского корпуса два отряда, один поставил на Карасу-Еи, а другой у Темишбека, сам же с остальными войсками расположился у Ейского укрепления и вызвал с Дона на линию несколько казачьих полков.
Такова была оборона линии, когда командование войсками было поручено генерал-поручику графу де Бальмену[416].
Он прибыл к месту назначения в тот самый момент, когда турки перешли в наступление, надеясь на содействие закубанцев, в особенности кабардинцев.
В июне 1790 года был прислан к ним от Батал-паши турецкий чиновник с подарками и письмами наиболее значимым владельцам с приглашением к совместным действиям против России. Кабардинцы приняли подарки и заявили, что, если Батал-паша придет к ним хотя бы с 2000 человек и достаточным количеством орудий, они восстанут поголовно и присоединятся к турецким войскам. Переговоры не остались скрытыми от нашего правительства, и князь Потемкин надеялся удержать кабардинцев в пределах покорности обещаниями устроить их благосостояние.
«Что кабардинцы, – писал светлейший графу де Бальмену[417], – переписываются с турками, на сие не смотрите и скажите, что позволяю им от турков деньги брать, лишь бы пребывали верны к России. Объявите им, что я имею Высочайшее повеление им сделать возможные выгоды, если пребудут верны, и отвести земли, и чтобы они от себя ко мне прислали шесть человек доверенных людей: четырех от Большой и двух от Малой Кабарды, которым и дайте на путь пристойную сумму и как можно скорее отправьте».