История войны и владычества русских на Кавказе. Георгиевский трактат и последующее присоединение Грузии. Том 3 — страница 59 из 153

– Вступая в подданство ее императорского величества, – говорил Гудович посланнику дербентского хана при его отправлении, – вы находите свое счастье, тогда как государыня принимает вас под свою державу только из одного великодушия и употребляет лишь одни издержки.

Несмотря на эти убеждения, Шейх-Али-хан все-таки не соглашался подписать условий. Он признавал себя теперь настолько самостоятельным и независимым, что находил возможным заявить свое притязание на Баку, хана которого считал своим данником. Шейх-Али-хан собрал войска и двинулся против Хусейн-Кули-хана, не обращая внимания на то, что бакинский хан давно искал покровительства и даже подданства России.

Хусейн-Кули-хан просил о принятии его в подданство еще в 1792 году, и если не был принят, то по проискам того же дербентского Шейх-Али-хана. При отправлении своего чиновника с прошением о подданстве Шейх-Али-хан включил в число своих владений и Бакинское ханство, так что наше правительство было в первое время в весьма затруднительном положении, не зная, как поступать с бакинским ханом: считать ли его независимым или подданным хана Дербентского.

Город Баку имел всегда своего хана, который еще при императоре Петре I пользовался особым покровительством России. Незначительность владений бакинского хана была причиною того, что он в последнее время находился в некоторой зависимости и вассальстве дербентского хана, которому и платил дань.

Имея в виду, что Баку весьма важен для нашей торговли, Гудович ходатайствовал о принятии отдельно бакинского хана в подданство России, с тем чтобы положить конец притязаниям на него Шейх-Али-хана Дербентского. Последнему Гудович писал, чтобы он не разорял Баку, так как, включив город этот в число своих владений, Шейх-Али-хан тем самым уже передал его под покровительство России.

В сентябре 1795 года последовало согласие императрицы на принятие бакинского хана в подданство России, и 5 декабря его посланник был отправлен в Петербург. Не ограничиваясь этой отправкой, Гудович требовал личной присяги хана, с соблюдением следующих условий подданства: 1) чтобы он и его преемники утверждались в ханском достоинстве русскими императорами и оставались им верными; 2) чтобы ханы не делали никаких сношений, условий и переговоров с соседями без согласия на то главного русского начальника того края; 3) чтобы ханы оказывали покровительство и доставляли все возможные преимущества русским купцам, торгующим в Баку и в Персии; 4) чтобы бакинцы не грабили товаров с разбившихся судов, а сохраняли их, для выдачи владельцам; 5) чтобы в Баку постоянно находился русский консул и столько военных судов, сколько русское правительство признает необходимым, и, наконец, 6) чтобы бакинский хан платил дербентскому ту дань, которую он платил до сих пор.

Почти одновременно с бакинским ханом искал подданства России и уцмий Каракайдакский, владения которого, прилегая к Каспийскому морю, находились между владениями шамхала Тарковского и хана Дербентского.

Аварский хан также старался показать, будто бы предан России. Человек до крайности корыстолюбивый, дикий и хищный, владетель народа грубого и буйного, но крайне бедного, аварский хан не имел в действительности искреннего расположения к России, но искал его из одного только интереса: он просил, чтобы ему выдавали ежегодно жалованья по 10 000 рублей. Гудович возвратил посланника аварского хана, которому писал, что неприлично ему входить в договоры «с наивеличайшею в свете государынею» и что, искавши покровительства, он должен положиться на ее волю, без всякого условия, с полною надеждою на известное всему свету ее великодушие и щедроты. Гудович приводил в пример шамхала Тарковского, вступившего в подданство России и облагодетельствованного милостями императрицы.

Шамхал Тарковский, без сомнения, был самый преданный нам из всех владельцев Дагестана и персидских ханов. Принимая подданство России, он не испрашивал себе никаких привилегий, полагаясь вполне на великодушие императрицы. Шамхал был произведен в тайные советники; ему пожалована грамота, знаки инвеституры, бриллиантовое перо и по шести тысяч рублей в год на наем войск. Под предлогом содержания при нем постоянного почетного конвоя был назначен секунд-майор Манеев и с ним двадцать человек нижних чинов. Манеев имел главнейшим образом поручение следить за тем, что происходит в шамхальстве.

Сам по себе Магомет шамхал Тарковский ничего не значил в своем владении. Будучи человеком старым и нетрезвого поведения, Магомет, не входя в дела правления, передал их старшему сыну и наследнику Мегтию, по настоянию которого и вступил в подданство России. Имея около тридцати лет от роду, Мегтий хорошо сознавал все выгоды такого подданства и настаивал на этом. При жизни отца он управлял уже шамхальством – одним из обширнейших владений в Дагестане. Хотя шамхал Тарковский, кроме незначительного числа стражи, не имел постоянных войск, но, в случае нужды, мог собрать вооруженных жителей, как пеших, так и конных, до 15 000 человек. Эта цифра была весьма значительна для прочих горских владетелей, и потому шамхалы Тарковские всегда имели большое влияние не только на соседних ханов и горских владельцев, но и на ханов ближайших к ним внутренних персидских провинций.

Такая безусловная покорность шамхала Тарковского и искание покровительства России многими персидскими ханами не нравились Ага-Магомет-хану, желавшему подчинить их своей власти. Смотря крайне недоброжелательно на Россию, он до времени старался, однако же, скрыть свое нерасположение, все еще надеясь выручить из Астрахани находящагося в плену у Муртаза-Кули-хана преданного ему Аббас-хана.

В исходе июля 1795 года прибыли через Астрахань в Кизляр посланные Ага-Магомет-ханом два чиновника, просившие препроводить их в Георгиевск к Гудовичу, которому и объявили, что присланы от шаха, «теперь Персиею по благости Божией владеющего». На вопрос Гудовича, имеют ли они письма или кредитивные грамоты, посланники передали ему два письма: одно от правителя Гиляна, а другое от Аджи-Ибрагима, называвшего себя шахским визирем. Оба они писали, что шах, будучи искренно расположен к России, желает продолжения дружбы и доброго согласия и что во всей Персии приказано обращаться с русскими приязненно и «со всею ласкою». Надеясь, что русское правительство не откажется доказать дружественное расположение к Персии и ее новому властителю, писавшие просили, от имени Ага-Магомет-хана, освободить находившегося в Астрахани Аббас-хана и вместе с тем отправить их к высочайшему двору для «донесения дел, порученных им от шаха».

– Я до сих пор не знаю в Персии шаха, а тем менее его визиря, – отвечал Гудович посланникам. – Так как вы не имеете от Ага-Магомет-хана Исфаханского ни письма к императрице, ни полномочия, то и не могу вас принять за посланцев, а еще менее отправить вас к высочайшему двору. Могу только принять вас, как партикулярных людей, приехавших по своей надобности, и предоставляю вашему усмотрению оставаться здесь, если имеете надобность, или ехать обратно. Находящегося же в Астрахани Аббас-хана я без повеления ее императорского величества освободить не могу.

Отказ Гудовича выдать Аббас-хана окончательно восстановил Ага-Магомет-хана против России. Увлеченный успехом внутри Персии и не имея возможности нанести России непосредственный вред, Ага-Магомет-хан стал требовать покорности ханов, искавших нашего покровительства. Он разослал повсюду своих посланников с объявлением, что те ханы, которые не признают себя его подданными, будут изгнаны, владения их разорены, а жители истреблены. Чтобы еще более устрашить непокорных, Ага-Магомет-хан распустил слух о значительности собранных им войск.

– Для персиян и для горцев, – говорил Гудович, – слух этот может быть и страшен, но на самом деле он ничего не значит, ибо Ага-Магомет-хан имеет войско слабое, всякую собранную сволочь, с ружьями большею частию с фитилями, мало порядочных пушек, а больше возимые на верблюдах, имеет много слонов и тому подобное.

Заявив притязания на Эривань и Ганжу, ханы которых сорок лет перед тем признавали над собою и своим народом власть царя Грузии, Ага-Магомет-хан становился в неприязненные отношения к нашему правительству, зная, что Грузия находится под покровительством России.

«Обстоятельства Персии переменяются, – писал Гудович. – Ага-Магомет-хан Исфаханский усиливается и, победивши своего неприятеля Лютф-Али-хана Ширазского, который изменою чиновников своих попал в плен и умерщвлен[463], возрастает в высокомерных своих замыслах, собирает войска и устрашает прочих ханов себе на покорение, грозит нападением на Грузию, отчего царь Ираклий Теймуразович сильно встревожился и просит военной помощи».

По первому слуху о сборе персидских войск Ираклий отправил уже своего посланника на Кавказскую линию с просьбою оказать ему помощь войсками для отражения Ага-Магомет-хана. Не имея прямого повеления послать в Грузию русские войска, Гудович писал Ираклию, что не видит скорой опасности Грузии, так как между ею и владениями Ага-Магомет-хана есть еще много персидских ханов, ему не покорившихся. Гудович советовал царю Ираклию соединиться с имеретинским царем Соломоном для совокупного отражения врага, который к тому же должен был встретить сопротивление от пограничных с Грузией ханов Карабахского и Эриванского, как известно, не признававших над собою власти Ага-Магомет-хана.

Эриванский хан принимал меры к обороне и снабжал свою крепость всем необходимым на весьма продолжительный срок – на семь лет. Кроме коренных жителей города и крепости, он собрал туда 7000 человек войска: 4000 персиян и 3000 армян. Каждому персиянину дозволено было, во избежание тесноты в крепости, привести с собою только одну жену, оставивши остальных и детей в селениях, на попечении родственников и ближних.

Такая система обороны и защиты не могла быть продолжительна. Оставив все свое имущество и семейство в селениях, ничем не защищенных от неприятеля, и теряя все с их разорением, мог ли гарнизон упорно и долго защищаться от атак противника? При первом известии о вторжении неприятеля или о движении его вблизи тех селений, где оставлены были семейства, гарнизоны персидских крепостей разбегались по домам, и на защиту крепости оставалась только половина, а иногда и менее. Несмотря на то, эриванский хан надеялся отстоять свою независимость и на требование Ага-Магомет-хана соединиться с ним для совокупного действия против Грузии отвечал отказом.