– Так нет же, – повторяли они все в один голос, – теперь мы тебя не выпустим; умирай вместе с нами! Когда будут рубить наши головы, то пусть срубят и твою.
Георгий просил сигнахцев отпустить его из города; но народ не только не слушал его просьб, а, напротив того, приставил к его дому караул. Царевичу оставалось одно средство – подкупить караульных, в чем он и успел, простившись, однако же, навсегда со всем своим имуществом, которое имел при себе. В одном кафтане он бежал в Телав.
Мцхет был также выжжен персиянами, которые хотели сжечь и знаменитый мцхетский храм, но были остановлены начальником отряда, нахичеванским ханом.
– Не следует осквернять святыню и гроб царей, – сказал он своим войскам.
Монастырское имущество было разграблено, и повсюду валялось множество убитых. Монахи все разбежались, предоставив расхищению монастырские богатства.
Наместник и монашествующие, при побеге своем, спрятали монастырские сокровища в потаенном месте внутри стены, в которой отверстие сделано было в самом верху и закладывалось таким же камнем, как и прочие. Но, спрятав их, по торопливости или по простоте, монахи оставили у того самого места лестницу, а это подало повод догадаться персиянам, что тут есть скрытые сокровища, которые и похищены были ими без остатка.
Отряды персиян проникли в Мухпар и Джалы, не встретив там ни одного человека. Села и деревни были пусты. Близ Гори отряд остановился в виду крепости, но, простояв некоторое время и не предпринимая ничего, отступил. Персияне бродили по всей Верхней Карталинии, проникли до Цхинвала и возвратились, не находя нигде ни людей, ни стад, не поживившись богатою добычею.
Разоренный народ, за неимением хлеба, питался орехами и травою, когда узнал, что Ага-Магомет-хан оставляет Грузию и что он отступил уже к Ганже.
Укрывавшиеся в лесах за Душетом и Анануром жители Тифлиса и других мест стали выходить в селения. В Анануре собралось огромное кочующее поселение. Пришельцы, не имея помещения, проводили день и ночь под открытым небом, в ненастную погоду, без одежды и пропитания. Каждый из них недосчитывался кого-нибудь в своей семье: отец потерял сына, сын не знал, где и что сталось с его отцом, матери лишились дочерей, жены мужей, и со всех сторон стоны и вопли оглашали улицы Ананура.
В полуразрушенном старинном грузинском монастыре Ананура, в одной ветхой келье, бывшей в углу монастырской ограды, можно было встретить человека, сидевшего лицом к стене и закрытого простым овчинным тулупом. Человек этот, некогда гроза всего Закавказья, был царь Грузии, Ираклий II. Подле него стоял старый армянин-слуга.
– Кто сидит в углу? – спрашивали проходившие.
– Тот, которого ты видишь, – отвечал со вздохом армянин, – был некогда в большой славе, и имя его уважалось во всей Азии. Он был лучший правитель народа своего. Как отец он старался о благоденствии его и в течение сорока лет, до сего времени, умел сохранить целость царства своего; но старость, лишившая его сил, положила всему преграду и конец. Чтобы отвратить раздоры и междоусобия в семействе своем, могущие последовать после его смерти, он думал сделать последнее добро народу своему и для лучшего управления разделил царство по частям. Несчастный царь Ираклий ошибся в своих надеждах. Бывший евнух шаха Надира, в то время когда Ираклий носил звание военачальника Персии, пришел ныне победить немощную старость его. Собственные дети отказались помочь ему и спасти отечество, потому что их было много, и всякий из них думал, что будет стараться не для себя, а для другого. Царь Грузии принужден был прибегнуть к царю Имеретин; но если ты был в Тифлисе, то, конечно, видел весь позор, какой представляли там войска его. Ираклий с горстью людей сражался со ста тысячами и лишился престола оттого, что был оставлен без жалости детьми своими, и кому же на жертву? – евнуху, человеку, который прежде раболепствовал пред ним!.. Померкла долголетняя слава его; столица обращена в развалины, а благоденствие народа его в погибель. Вот под сею стеною видишь ты укрывающегося от всех людей славного царя Грузии, без помощи и покрытого только овчинною кожею!.. Царедворцы и все находившиеся при нем ближние его природные подданные, которых он покоил и питал на лоне своем во всем изобилии, оставили его: ни один из них не последовал за владыкою своим, кроме меня, самого последнего армянина…
При вторжении Ага-Магомет-хана в Грузию все кочующие там народы, которые находились поверх так называемого «Красного моста», отошли к Карсу и Ахалциху, где жители их обобрали. Впоследствии они поодиночке возвращались в Грузию. Многие князья с их семействами, жены, дети и женщины оставлены персиянами в числе пленных.
Ираклий молил Гудовича о помощи; он надеялся, что Россия не оставит без отмщения поступок Ага-Магомет-хана. Грузинский царь уверял главнокомандующего, что если бы он не надеялся на помощь России, «то, – говорил он, – через других приглашенных войск против его (Ага-Магомет-хана) вооружились бы или другим способом сохранили бы наше царство; но мы были уверены в вспомоществовании от высочайшего двора и от вас». Ираклий II просил не потерять навсегда для России «столько народа и городов» грузинских и помочь ему русскими войсками выгнать персиян из Грузии.
«…Мириан и Герсеван (Чавчавадзе)! – писал Ираклий в Санкт-Петербург[466]. – Вот время принять вам всевозможный труд за отечество ваше, за церковь и христианский народ! Ничего уже у нас не осталось, всего лишились. Вы сами знаете, что ежели бы мы присягою к высочайшему двору привязаны не были, а с Ага-Магомет-ханом согласны были, то бы сего приключения с нами не было.
Для Бога приложите возможное старание, чтобы ускорить исходатайствованием войск, пока Ага-Магомет-хан не усилился, не успел овладеть всем и отогнать находящийся при нас кочующий народ, до прибытия помощи. Войско получит Богом данную знаменитую победу, страны же сии навеки славою своею освободят».
Из Мтиулет Ираклий разослал повсюду повеления готовиться к войне и собираться на назначенных местах, а из Ананура отправил князя Кайхосро Авалова с письмом к Ага-Магомет-хану.
«Если ты считаешь себя шахом, – писал Ираклий, – и повелителем всей Персии, зачем разорил ты мою столицу, зачем полонил моих подданных, неповинных пред тобою? Умей ты поступать по-царски. Ты после битвы даровал бы мир жителям Тифлиса и привлек бы тем их сердца. Выслушай теперь мое предложение: возврати свободу пленным, а после мы подумаем об условиях союза, заключим его, и я исполню его ненарушимо, как требуют того честь и справедливость. Если ты не исполнишь моего желания, я сделаю все, чтобы спасти отечество, потому что сердца всех грузин полны негодованием и мщением. Обявляю тебе также, что единоверная нам императрица России не потерпит того, что ты делаешь с нами».
В ответ на это Ага-Магомет-хан требовал от Ираклия выдачи пришедших к нему на помощь карабахских жителей (которых Ираклий успел, однако же, проводить в горы); большой белый алмаз, доставшийся грузинским царям от Азат-хана, и часы, висевшие в диване (совете)[467], и в качестве аманатов нескольких человек из своих приближенных и одного из сыновей или внуков. Ага-Магомет обещал при этом, если Ираклий согласится на все требования, освободить 30 000 пленных грузин, исправить все сгоревшее и разоренное в Тифлисе и даже заключить с царем Грузии дружественный союз.
Считая свое положение безвыходным, Ираклий готов был согласиться на это требование и стал было приготовлять к отправлению в стан персидский своего внука царевича Давида, которого сам воспитал, познакомил с персидской политикой и любил за его ум, храбрость, красноречие и энергию. Случайные обстоятельства помешали решимости царя согласиться на требование Ага-Магомет-хана. Едва только Джевад-хан Ганжинский узнал о готовности Ираклия на уступку, как тотчас же решился во что бы то ни стало расстроить это дело в самом его начале…
– Если союз состоится, – говорил Джевад-хан, – то мне, состряпавшему всю эту грозу, упавшую на Грузию, плохо придется…
Зная, что Ираклий разочтется с ним, как только выйдет из затруднительного положения, Джевад-хан действительно успел поколебать доверие персидского властителя к чистоте намерений Ираклия II. Ганжинский хан говорил, что грузинский царь не помышляет о заключении союза; что он собирает в Кахетии и Мтиулетах войска и послал за помощью к русским. Подарками приближенным Ага-Магомет-хана, подложными письмами, будто бы полученными от некоторых ему преданных грузин, и другими пронырствами Джевад-хан успел в своих происках настолько, что Ага-Магомет-хан согласился на отправление к Ираклию нескольких посланников, с тою целью, чтобы, под предлогом переговоров, они высмотрели настоящее положение Грузии.
Со своей стороны Джевад-хан пустился на новую хитрость. Ганжинский хан писал Ираклию, что он самый вернейший раб его, что персияне пришли внезапно в его город, ничем не укрепленный, и потому он не мог защищаться, и если бы Ага-Магомет-хан не взял его насильно с собою, то все заботы хана были бы устремлены на укрепление его подданных в верности грузинскому царю. В конце письма Джевад-хан предлагал свое посредничество между Ираклием и Ага-Магомет-ханом и просил все дело по заключению мира возложить на него.
Ираклий, хорошо зная двуличие ганжинского хана и то участие, которое он принимал при вторжении персиян в Грузию, не принял письма и прогнал его посланников. Джеваду только то и было нужно. Явившись в персидский лагерь, его посланники, по наущению хана, рассказывали, что Ираклий собрал уже войска и в самом непродолжительном времени атакует персиян; что они сами видели до 5000 человек грузинского войска и что со всех сторон спешат к царю новые силы.
По поводу этого известия Ага-Магомет-хан собрал совет, на котором его приближенные, опасаясь потерять награбленное, считали лучшим отступить, не ожидая нападения грузин.