«Принужденным себя нахожу признаться вашему сиятельству, – писал Гудович князю П.А. Зубову, – что я дохожу до устали, не имея помощников; не говоря о генеральских чинах, из коих у меня ни одного нет, я имею очень мало штаб-офицеров. Все, что было, старался доставить к войскам, идущим в поход, и могу сказать, что отправлял иногда должность штаб-офицерскую. Подвижной магазин меня сокрушает: самый угол государства, отделенный пустою и дурною степью от Астрахани; линия пространная, войск осталось мало, и все слабые большею частию, и оные еще не пришли; транспорты отдаленные, которые конвоировать надобно.
Я стараюсь и употреблю все мои к тому силы, но или способности у меня не довольно, или лета уменьшать ее начинают. Ежели еще прибавлены будут войска в Персию, как граф Валериан Александрович мне сказывал, то осмеливаюсь предварительно представить мое мнение, чтоб по комплекту оных годовой провиант был заготовлен, и, дабы не упустить времени, надобно из Петербурга прямо разослать коммиссионеров с деньгами в удобные места, которые должны, покупая, прямо доставлять три части в Астрахань и четвертую на линию, для употребления при переходе и для доставления вслед за войсками до Дербента».
18 апреля войска, назначенные для экспедиции в Персию, двинулись по направлению к Дербенту, имея за собою, сверх полкового обоза, 1414 фур с боевыми припасами и продовольствием, состоявшим из 3500 четвертей муки и 4117 четвертей сухарей с пропорциею круп. Это количество провианта обеспечивало выступившие войска, вместе с отрядом Савельева, по 26 июня. Независимо от этого, граф Зубов предписал контр-адмиралу Федорову нагрузить в Астрахани десять транспортных судов и отправить их, под прикрытием одного военного судна, к Дербенту, куда сам спешил на соединение с отрядом генерал-майора Савельева.
Последний, вступивши во владение Шейх-Али-хана Дербентского, отправил к нему посланника со вторичным требованием, чтобы хан прислал довереннейших чиновников для заключения оборонительного союза против Ага-Магомет-хана. Отвечая отказом, Шейх-Али-хан писал, что не знает и не видит повеления императрицы, разрешающей вступление русских войск в его владения, и что хотя он и просил прежде о присылке ему денег для найма войск против Ага-Магомет-хана, но тогда он не знал могущества персидского властителя; теперь же он не решается впустить в город столь малый отряд русских, из опасения, что не только его владения около Кубы будут разорены персиянами, но и отряд русских войск может также пострадать.
– Ежели и большее число российских войск придет, – говорил хан, – то и тогда может быть кровопролитие.
На требование впустить русские войска в город хан отвечал отказом.
– Я не могу этого сделать, – говорил Шейх-Али-хан, – потому что, впустив русские войска в город, должен расположить их по квартирам, а по нашему закону иметь иноверца на постое строго запрещается. Наши жены, по обычаю, не должны встречаться с неверными, отчего произойдет жителям большое стеснение.
Противясь вступлению русских войск в Дербент, Шейх-Али высказывал намерение защищаться. Посланный к нему для переговоров майор Ахвердов был задержан в городе, где обращались с ним весьма дурно. Хан держал его под присмотром и хотел отправить в лагерь Ага-Магомет-хана, у которого просил помощи[480], но потом, по совету уцмия Каракайдакского, оставил свое намерение и отпустил Ахвердова к отряду.
Шейх-Али-хану объявлено было, что если он не отопрет ворота, то русские войска будут бомбардировать город. Хан не только отвечал отказом, но когда Савельев подошел к Дербенту, то Шейх-Али-хан выслал против него свою конницу, которая открыла огонь по нашим казакам. Савельев отступил от города и расположился лагерем в двух верстах от него. На следующий день он занял высоты, командующие Дербентом, на которых и устроил батарею не далее 200 сажен от городской стены.
С открытием огня этой батареей Шейх-Али-хан прислал парламентера с просьбою не стрелять по городу. Оп говорил, что готов бы впустить в Дербент русские войска, но боится быть наказанным за свои поступки, и потому, в обеспечение себя, просит, чтобы русские выдали ему аманата. Хотя требование это, несовместное с достоинством и честью русского оружия, доказывало, что Шейх-Али не имеет искреннего намерения покориться и желает только протянуть время, пока возвратится его посланник от Ага-Магомет-хана, тем не менее Савельев вел с ханом переговоры, потому что войска наши нуждались в отдохновении.
В то время в горах стояла погода, небывалая по тамошнему климату: то дождь с сильным ветром, то снег с вьюгою изнуряли войска. Давая им отдых и переговариваясь с Шейх-Али-ханом, генерал Савельев в то же время строил вторую батарею, которая вскоре и открыла огонь. Дербентцы защищались; укрывшись во рвах садов, они вели перестрелку с нашими войсками, но скоро были прогнаны батальоном егерей, посланным под начальством полковника Мансурова. Шейх-Али-хан выслал вторично парламентера, прося Савельева остановить действия и дозволить ему послать письмо Гудовичу, с тем чтобы, до получения ответа, русские войска отступили от города на 15 верст.
Савельев отказался исполнить просьбу хана, тем более что, по полученным сведениям, посланник хана возвратился из персидского лагеря с крайне неудовлетворительным ответом. Ага-Магомет-хан отказался подать помощь жителям Дербента.
– Войска мои утомлены, – говорил он посланнику, – и с русскими драться не могут. Когда отдохнут, то летом, может быть, я и приду на помощь.
На эту помощь трудно было рассчитывать, потому что Ага-Магомет вслед за тем снялся с Муганской степи и пошел внутрь Персии. Уходя, он захватил с собою жен и детей ханов: Хойского, Нахичеванского, Эриванского и других, считая пленных лучшими заложниками в верности самих ханов. В то же время Гудович отправил дербентскому хану довольно «крутое письмо», в котором требовал покорности и предупреждал, что вскоре вступит в Дагестан большое число русских войск, «которые пойдут по головам всех противящихся высочайшей воле».
Отступление Ага-Магомет-хана было крупным явлением в жизни народов, населяющих Закавказье. Некоторые владельцы радовались такому отступлению, другие были недовольны им. Ханы Шекинский и Шемахинский выгнали оставшихся персиян из своих владений и восстановили в них спокойствие и тишину. Бакинский хан, хотя и присягнул на подданство России, но, видя, что со стороны Персии гроза миновала, по вероломству, свойственному всем азиатским народам, отправил в Дербент две пушки с прислугою. Уцмий Каракайдакский также колебался; хотя он искал подданства России и даже прислал своего посланника в Георгиевск для заключения условий, но посланник этот, вскоре после приезда, скрылся неизвестно куда, а на место его уцмий другого не присылал. Коварный и явно неприязненный России хамбутай Казыкумухский склонялся на сторону дербентского хана, обещая ему свою помощь и содействие. В подобном же расположении к нам были кадий акушинский и Али, султан Дженгутайский. Шушинский Ибраим-хан более других радовался отступлению персиян и хвалился тем, что не покорился Ага-Магомет-хану.
«Я, надеясь на милость Божию, – писал Ибраим царю Ираклию, – прибытие его (к Шуше) почел не более летучей мухи, и на него совсем не взирал, а только слушал, ибо я как прежде жил в своем доме, так и тогда находился, а войска моя всякий день и во всякое время их лошадей, верблюдов и ослов партиями отгоняли. Ага-Магомет-хан, сорок или более дней простояв у берега Ораза (р. Аракса) и усмотрев, что мы на него не взираем и всегда стараемся укреплять дороги, прошедшего месяца 27-го числа отправился, и будет ныне его отбытию двадцать дней».
Только два хана, Дербентский и Ганжинский, были явно недовольны уходом Ага-Магомет-хана. Джевад-хан ожидал, что Ираклий разорит его владение, в отмщение за содействие персиянам, и он не ошибся в своем предположении. Действительно, с уходом Ага-Магомет-хана, хотя Ираклий сам и не в силах был наказать хана Ганжинскаго, но, по совету его, Ибраим-хан Шушинский тотчас же двинулся к Ганже. К Ибраиму присоединились Раим-хан, племянник Джевада, и лезгинские войска Омар-хана аварского, всегда готового на грабеж чужой собственности. Царь Ираклий, также не желая, чтобы, по его словам, «добыча ганжинская» досталась другим, отправил в Ганжу двух своих сыновей с войсками и располагал сам отправиться туда, как только устроит несколько внутреннее положение своего царства.
Не лучше было положение и Шейх-Али-хана Дербентского. Видя перед городом русские войска, он ежеминутно ожидал, что они выгонят его из Дербента. Хан хлопотал о привлечении на свою сторону большого числа союзников и успел получить помощь от хамбутая Казыкумухского и от других сопредельных ему дагестанских владельцев. По слухам, в Дербенте собралось до 10 000 человек, решившихся защищаться. Имея в виду, что отряд Савельева, состоявший только из 4180 человек, встретил сильное сопротивление со стороны Шейх-Али-хана и что «помянутый отряд, стоя немалое время под крепостью, слышно, многими охраняемою, как бы приучил оную взирать нетрепетно на победоносное российское оружие и за подобное оного оскорбление отмстить сам по себе недостаточен», граф Зубов предписал Савельеву отступить от города, занять выгодную позицию, быть как можно более осторожным и ожидать прибытия главных сил, с которыми он уже выступил в Дагестан.
Отряд графа Зубова первое время подвигался довольно быстро.
15 апреля войска каспийского корпуса были уже в Тарках, где, за три версты от города, были встречены шамхалом Тарковским с сыновьями и «с некоторыми из сопредельных ему малых владельцев». Приняв явившихся ласково, граф Зубов подарил шамхалу часы, осыпанные бриллиантами, в 1325 рублей.
Шамхал был человек лет шестидесяти, приятной наружности. «Старость не затмила еще того, – писал П.Г. Бутков в одном из своих писем, – что он был довольно видный мужчина. Это только было и есть лучшее в нем; ум его в тесных границах, а водка российская есть самый лучший предмет его упражнений».