«Я, обложив неприятельский город, – доносил граф Зубов, – есмь теперь взаимно как бы окружен неприятелями. За всем сим, всемилостивейшая государыня, буде по теперешнему моему положению и долженствую содержать денно и ночно в сугубом напряжении воинскую в станах осторожность, но при порядке, который, впрочем, не токмо не изнуряет солдат, но еще придает им бодрости и духа, твердо уповаю разрушить все злоумышления противников воле вашего величества и наказать их одного за другим».
Падение передовой башни дозволило нам, спустившись с каменистых высот, заложить траншеи в весьма близком расстоянии от города. Желая воспользоваться впечатлением, которое произвело это падение на жителей Дербента, во множестве высыпавших на стены города и следивших за штурмом, граф Зубов приказал приготовить к вечеру того же дня все необходимое для заложения траншей. К закату солнца все было готово и, по осмотре местности, решено вести подступы против замка Нарын-Кале, как командующего над всем жилым городом.
Хотя граф Зубов, не имея вовсе осадной артиллерии, и сознавал, что твердость стены может долго противостоять 12-фунтовым пушкам, – наибольшему калибру, у него бывшему, – но надеялся постепенным приближением батарей к городу и сокращением дальности выстрелов овладеть Дербентом.
К рассвету 8 мая траншея была окончена и построены две брешь-батареи: одна на пять, другая – на шесть 12-фунтовых пушек; последняя была расположена в сорока саженях от крепостной стены. С самого раннего утра этого дня было открыто бомбардирование Дербента, но, несмотря на усиленный огонь, нам не удалось произвести ни одного пожара в городе, где все дома были каменные, без признаков дерева и весьма прочной постройки. Имея стены толщиною от полутора до двух аршин, каждый дом представлял собою вид укрепленного замка, взять который можно было не иначе как штурмом. При узкости улиц, присущей всем азиатским городам, такой штурм оказывался весьма затруднительным для атакующего и, наоборот, представлял все выгоды для обороняющегося. Засев в своих домах и имея значительный запас продовольствия, дербентцы, при единодушии, могли обороняться упорно и долго, но среди них, как известно, существовало две партии: одна – требовавшая мира и покорности, другая – сопротивления и защиты крепости. Естественно, что туземное население, по своей многочисленности, имело перевес над пришельцами и требовало, чтобы хан сдал крепость. Опасаясь долгим сопротивлением восстановить против себя жителей, Шейх-Али-хан на другой день после открытия бомбардирования отправил в русский лагерь для переговоров одного муллу, из числа лиц наиболее ему преданных.
Вечером 9 мая мулла вышел из крепости и явился в лагерь Булгакова. Он просил, чтобы русские отправили к Шейх-Али-хану одного из доверенных лиц, знающего их язык, для переговоров с ханом. На донесение Булгакова главнокомандующему о прибытии муллы граф Зубов приказал отпустить муллу обратно в крепость, под предлогом того, что ему придется долго ждать ответа главнокомандующего и что на следующий день Шейх-Али-хан может отправить своего посланника прямо к графу Зубову.
Присылка муллы была весьма важным происшествием этого дня: становилось ясным, что жители города не намерены долго противиться нашим усилиям и что они сдадут крепость при первом удобном случае. Намерение Шейх-Али покориться было тем более важно, что, несмотря на учащенный огонь наших брешь-батарей, им не удавалось сделать пролома ни в башне, ни в прилежащей к ней стене.
Заручившись желанием хана покориться, граф Зубов приказал на следующее утро, 10 мая, открыть самый усиленный огонь, продолжавшийся до двух часов пополудни, то есть до тех пор, пока нам не удалось сделать в башне брешь.
Башня рушилась, «и через образовавшийся пролом, – доносил Зубов, – блеснуло в очи неприятелю победоносное оружие вашего императорского величества, приготовленными к штурмованию замка воинами носимое».
В городе заметно было всеобщее волнение, продолжавшееся около четверти часа, но вслед за тем все успокоилось, и крепостные ворота растворились настежь. Из крепости хлынула толпа народа, во главе которой шли старшины и представители разных народов, пришедших на помощь к Шейх-Али-хану. Подойдя к нашим войскам, вся толпа стала на колени, и из среды ее отделился едва движущийся стодвадцатилетний старец, имевший в своих руках серебряные ключи Дербента, тот самый старец, который за семьдесят четыре года перед сим подносил ключи императору Петру Великому. «Оруженосец Екатерины II, – писал граф Зубов, – те же ключи, от того же старца, принял 10 мая 1796 года».
Вслед за тем и Шейх-Али-хан, в сопровождении своих чиновников и с повешенною на шею саблею, приехал в русский лагерь. Не приняв хана, граф Зубов приказал поместить его в большом шатре и послал сказать его сестре, Периджи-ханум, чтобы она не беспокоилась о своей участи и спокойно оставалась в своем городском доме. Периджи отвечала, что она, как старшая сестра хана, имевшая участие в дербентском владении, должна также разделить участь брата, и сама, закутанная покрывалом, явилась верхом в русский лагерь. Она была помещена в одном шатре с братом, но на следующий день возвратилась в город.
«Крепость войсками вашего императорского величества занята, – доносил граф Зубов. – Али-хан, с саблею на вые, в знак, по их обычаю, признания преступления и повиновения без изъятия, предстал мне с своими чиновниками и содержится в стане моем. Гарнизон обезоружен. Я даровал всем жизнь, да лобызают мысленно, с благоговейным ужасом и любовию побеждающую и вместе всех милующую десницу Вашу».
Овладение Дербентом стоило нам 3 офицеров и 47 человек нижних чинов убитыми и 8 офицеров и 160 человек нижних чинов ранеными. Крепость была занята четырьмя с половиною батальонами, под начальством генерал-майора Савельева[484]; жители успокоены обещанием графа Зубова ходатайствовать о всеобщем их прощении. Войска вступили в город с распущенными знаменами и музыкою, при огромном стечении народа, собиравшегося на улицах и на крышах домов. Победителям досталось 16 годных орудий, 13 подбитых, 5 знамен и 11 000 штук оружия, отобранного у населения.
Узнав из донесения Савельева, что в городе находится до девяноста трех армянских семейств и что христианское исповедание было в большом порабощении, граф Зубов почел первым долгом обеспечить им свободное отправление «святой религии», чтобы тем расположить к себе всех христиан, ощущающих иго магометан, и приготовить их к объединению всего христианского населения Закавказья.
Императрица щедро наградила всех участников похода.
«С особливою благодарностию, – писала она, – получили мы донесение ваше о покорении победоносными войсками нашими, под вашим предводительством, города Дербента. Приобретение сей важной крепости, обеспечивая совершенно пределы наши, подает сугубые возможности держать горские народы в вящем обуздании и, открывая врата в Персию, долженствует возыметь на последующие успехи дел, вам порученных, весьма полезное влияние. Вследствие чего, отдавая полную справедливость вашим благоразумным и искусным распоряжениям, как в приобретении помянутого города, так и в провождении войск, вам вверенных, чрез столь дальний и трудный путь, не токмо без всякой утраты, но и без изнурения и похваляя деятельную подвижность предводимого вами храброго воинства, восхотели мы ознаменовать наше монаршее благоволение, как к предводителю их, так и ко всем тем, кои, по засвидетельствованию вашему, оказали себя достойными награды».
Граф Зубов получил за взятие Дербента орден Св. Георгия второй степени, крест и звезду с алмазами Св. апостола Андрея Первозванного и алмазное перо. Генералы Булгаков, Савельев, Римский-Корсаков и барон Беннингсен награждены орденом Св. Анны, бригадир граф Апраксин – орденом Св. Владимира третьей степени. Многим штаб-офицерам пожалованы чины и ордена, а для награждения обер-офицеров отправлено в распоряжение графа Зубова по шести крестов орденов Св. Георгия и Св. Владимира четвертых степеней; нижним чинам приказано раздать по рублю на человека.
На другой день после занятия Дербента главнокомандующий известил о том письмами царя Ираклия II и всех дагестанских и персидских владельцев, нам преданных, причем многим из них выдал подарки. Так, кадий Табасаранский получил золотую табакерку в 875 рублей; максютовский владелец – золотую табакерку в 275 рублей; три сына кадия Табасаранского получили перстни, осыпанные бриллиантами: первые два – в 250 рублей; а третий – в 220 рублей; тархалинский владелец получил горностаевый мех в 90 рублей.
13 мая граф Зубов имел торжественный въезд в Дербент. В сопровождении многочисленной свиты и разнообразного конвоя и при пушечной пальбе с крепостных стен, занятых русскими войсками, главнокомандующий подъехал к воротам города. Здесь он был встречен армянским архимандритом с крестом и многочисленною толпою народа, впереди которого находились старшины, поднесшие ему хлеб-соль. Осмотрев достопримечательности города, главнокомандующий проехал в незаселенную часть его к ставке генерал-майора Савельева, близ которой, в нарочно устроенной для того походной церкви, был отслужен благодарственный молебен. По окончании молебна граф Зубов был угощаем Савельевым обеденным столом, после которого возвратился в свой стан, сопровождаемый радостными восклицаниями народа, «с восторгом сыплющего к ногам его цветы».
Глава 5
Деятельность главнокомандующего после занятия Дербента. Просьба его о присылке подкреплений. Воззвание Шейх-Али-хана к жителям Дербентского ханства. Манифест императрицы к персидскому народу. Движение каспийского корпуса к Баку. Переправа через реку Самур. Прибытие транспортов с провиантом. Занятие нашими войсками городов Кубы и Баку. Бегство Шейх-Али-хана
После занятия Дербента каспийский корпус оставался на месте в течение двух недель. Прежде чем двинуться вперед, главнокомандующему необходимо было снабдить войска продовольствием, обеспечить свой тыл и устроить дела покоренного ханства.