Препровождая высочайший манифест, главнокомандующий писал ханам и прочим владельцам, что как вся цель действий русских войск в Персии клонится единственно к ниспровержению Ага-Магомет-хана, неправильно присвоившего себе верховную власть, то он, граф Зубов, уверен, что каждый с благоговением и признательностию примет помощь русской императрицы. Главнокомандующий говорил, что не допускает мысли, чтобы народ, на помощь и избавление которого от ига пришла Россия, стал противиться успеху русского оружия и тем навлек на себя многие бедствия.
Распространению ли манифеста или известию о падении Дербента граф Зубов обязан был, что на пути к Баку все владельцы встречали его с предупредительностью и покорностью. Бакинский хан прислал в главную квартиру своих посланников с объявлением, что покоряется воле русской императрицы. Хамбутай Казыкумухский заявлял, что он также отдается под покровительство России, и, чтобы выставить свою преданность, возвратил трех человек пленных из числа тех людей, которые были взяты шайкою его подданных, при нападении 8 мая на провиантские фуры, отправленные генералом Булгаковым в урочище Девечумагатан. Это возвращение, точно так же как и все клятвы в верности, не мешало ему хищничать. Преданность нам многих других ханов была также не более как личина, вызванная необходимостью и силою обстоятельств. Впоследствии они изменяли своей клятве, по мере того как находили это выгодным для себя, но теперь все казались спокойными, покорными, и каспийский корпус следовал в Баку совершенно свободно, никем не тревожимый.
Хотя горцы и не оказывали русским войскам никакого сопротивления, но движение их замедлялось характером местности, представлявшей немалые затруднения. На стодесятиверстном расстоянии от Дербента до Шабрани каспийский корпус перешел вброд более десяти рек и в течение трех дней переправлялся через реку Самур, покрывавшую своими порывистыми водами более четырех верст широкого пространства.
Самур, самая большая река во всем Дагестане, течет столь быстро, что не представляет никакой возможности навести плавучий мост на понтонах. Имея смутное понятие о ширине реки и ее свойствах, граф Зубов, еще при выступлении из Дербента, отправил нескольких офицеров для осмотра Самура и для отыскания места переправы. Посланные воротились с донесением, что переправа через реку невозможна; что течение реки порывисто, неровно, как неровно и самое ложе, имеющее множество впадин значительной глубины. Осматривавшие реку говорили, что, при всех их усилиях, они не могли найти нигде брода менее двух аршин глубины и что по необыкновенной быстроте течения мост навести невозможно. Главнокомандующий сам поехал осмотреть реку, но на пути узнал, что вода в Самуре быстро убывает, что в горах произошел обвал и русло реки запружено огромною глыбою снега и льда, разделившего ее воды на несколько рукавов. Желая воспользоваться временным спадением воды, граф Зубов поспешил начать переправу. Он тотчас же собрал из окрестных деревень жителей, при содействии и указании которых были отысканы броды, по которым и протянуты казачьи цепи от одного берега до другого. По установлении цепей выше их стала переправляться пехота, а еще выше – кавалерия. Сомкнувшись в густые ряды и взяв друг друга за руки, солдаты переходили через реку под прикрытием кавалерии, до некоторой степени задерживавшей сильное стремление воды.
Переправа продолжалась в течение трех дней и совершена была благополучно. Главное замедление происходило в переправе подвижного магазина и пороха. Чтобы не подмочить того и другого, граф Зубов не приказал перевозить их на повозках и в зарядных ящиках, но велел грузить на верблюдов, на которых и переправлять через реку.
Продолжительность перегрузки заставила, однако же, переправить часть провианта на повозках, хотя и с большим затруднением, потому что многие из повозок были опрокинуты и унесены течением на казачью цепь. Переправа через Самур показала все недостатки воловьих транспортов и заставила графа Зубова просить Гудовича не покупать больше волов, а прислать ему 2000 верблюдов, так как впереди представлялось много переправ через реки. К тому же верблюды были гораздо выносливее волов и требовали менее пищи; волы не выдерживали перемены климата и падали в большом числе. Если убыль волов и не была теперь слишком ощутительна, то потому только, что часть войск каспийского корпуса могла продовольствоваться хлебом, доставленным морем из Астрахани, и, следовательно, представлялась возможность уменьшить подвижной транспорт.
Одновременно с переправою войск через реку Самур к ее устью подошли морем два транспорта с хлебом: один под начальством лейтенанта Бозо, другой с лейтенантом Меницким. Первый был нагружен: 3168 четвертями муки и 252 четвертями круп, а второй – 3215 четвертями муки, 168 четвертями круп и, сверх того, имел десантных войск один батальон Кабардинского полка и 122 человека артиллерийской прислуги. Лейтенанту Бозо приказано, выгрузив 1500 четвертей на Низовой пристани, с остальными следовать в Дербент, где и сдать привезенный провиант генералу Савельеву, а лейтенанту Миницкому – следовать со всем транспортом в Баку, где и ожидать дальнейших приказаний.
Бакинский хан хотя и заявлял о своей преданности России, но делал это не по убеждению, а потому, что рассчитывал на невозможность переправы через Самур и вступления в его владения. Полагая, что русские не преодолеют такого препятствия, бакинский хан отправил вместе с хамбутаем Казыкумухским своих посланников, которые следили за движением русских, и лишь только увидели, что часть наших войск появилась на правом берегу Самура, тотчас же поскакали дать знать своим владельцам, что и это препятствие не остановило неверных гяуров.
Окончив на третий день переправу, отряд двинулся далее, и, несмотря на стоявшие весьма жаркие дни, войска шли бодро: не было ни отсталых, ни больных, «и лазаретные коляски, – доносил граф Зубов, – с радостию вижу наполненными снадобьями людскими, а не скорбящими людьми». Следуя по бакинской дороге, каспийский корпус б июня подошел к Кубе и остановился в пяти верстах от города. Многочисленное сборище народа приветствовало появление русских в этой местности, причем старейшины поднесли графу Зубову ключи города с просьбою присоединить их к державе «премилосердой царицы добрых». Взяв заложников от кубинского наиба Вали-бека и от старшин, граф Зубов обнадежил жителей в личной и имущественной безопасности.
Между тем бакинский хан, не желая сдавать Баку русским войскам, стал распространять слухи, что русские идут с целью изгнать ханов из их владений. Он отправил шемахинскому хану письмо, в котором писал, что хотя он и был до сих пор во вражде с ним, но теперь, ввиду общей опасности, предлагает помириться и соединиться вместе для общего сопротивления. Это письмо произвело свое действие. Среди шемахинцев было заметно волнение, а у хана происходили частые совещания. Чтобы отвратить возможное соединение двух ханов, граф Зубов торопился занять Баку. Он отправил приказание контр-адмиралу Федорову выступить с готовыми военными судами из Астрахани и как можно скорее следовать в Баку для содействия сухопутным войскам; но, к сожалению, главнокомандующий скоро узнал, что подойти к городу с целым корпусом нет никакой возможности. На сто верст в окружности посланные не могли отыскать не только воды и леса, но ни травы и никакого растения.
Имея сведение, что бакинцы не разделяют мнения своего хана и не желают противиться русским войскам, главнокомандующий отправил в Баку прокламацию, в которой советовал народу вручить свой жребий произволению императрицы. Одновременно с этим было послано письмо Мустафе, хану Шемахинскому. Посланный с прокламацией в Баку возвратился с известием, что народ с восторгом принял воззвание графа Зубова и выказал полную готовность покориться. Хусейн-Кули-хану не оставалось ничего более, как последовать общему течению, и он обещал выехать навстречу главнокомандующему.
13 июня бакинский хан действительно прибыл в лагерь русских войск, расположившихся на реке Атачае, и поднес ключи города. Граф Зубов принял хана с почестию, обнадежил его покровительством императрицы и приказал генерал-майору Рахманову с отрядом из трех батальонов пехоты, полка казаков и четырех орудий полевой артиллерии следовать в Баку, но не входить в город, а остановиться верстах в двенадцати и ожидать прибытия хана. В то же самое время генерал-майору Булгакову приказано, с двумя батальонами Кавказского гренадерского полка, третьим батальоном Кубанского егерского корпуса, двумя эскадронами Нижегородского драгунского полка, с хоперскими и семейными казаками и четырьмя орудиями полевой артиллерии, следовать к городу Кубе и, расположившись близ города, наблюдать за спокойствием обывателей, иметь постоянное сношение с генералом Савельевым, следить за поведением жителей и, в особенности, за поступками управляющего в Кубе наиба Вали-бека.
Продержав двое суток в своем лагере бакинского хана, граф Зубов подарил ему богатый кинжал в 1200 рублей и отправил в отряд генерал-майора Рахманова. Последний, подходя к городу в сопровождении хана, был встречен салютационными выстрелами и вступил в крепость при радостных криках многочисленной толпы народа. Генерал-майору Рахманову поручено было главнокомандующим, по занятии крепости, приискать в ней помещение для 40 000 четвертей провианта, предназначенного к выгрузке в Баку. Дождавшись прибытия флотилии и посаженного на суда батальона Кабардинского полка, Рахманов должен был передать начальство над гарнизоном контр-адмиралу Федорову и, оставив ему гренадерский батальон[489], следовать на соединение с графом Зубовым, который сам предполагал двинуться к старой Шемахе.
Шемахинский Мустафа-хан прислал своего чиновника в русский лагерь несколько ранее прибытия бакинского хана. Будучи личным свидетелем приема и почестей, оказанных Хусейн-Кули-хану, чиновник Мустафы был обласкан графом Зубовым и отпущен обратно в Шемаху. При отправлении его главнокомандующий отправил шемахинскому хану кинжал в 1500 рублей и писал, что он может рассчитывать на большее милосердие и щедроты императрицы, так как не был в соучастии с лицами, не расположенными к России. Мустафа благодарил за подарок и приглашал главнокомандующего в свои владения, обещая сам выехать навстречу войскам.