Находясь под непосредственным начальством графа Зубова, Исленьев должен был следить за безопасностью линии не только на всем ее протяжении между двумя морями, но и по всему прибрежью Каспийского моря до левого берега реки Самура.
Снабдив Исленьева инструкцией и отправив Кавказский корпус к Ганже, граф Зубов 26 октября выступил из лагеря при реке Персагате по направлению к Новой Шемахе. Войска следовали эшелонами, имея впереди себя всю иррегулярную кавалерию под начальством генерал-майора Платова. 28 октября Платов подошел к Новой Шемахе и расположился лагерем в четырех верстах от нее. Мустафа-хан с небольшою свитою уехал из города, но приказал говорить, будто бы он все это время не был в Шемахе и что, узнав о прибытии русских войск, он, без сомнения, постарается приехать в город и встретить прибывших. На следующий день Мустафа прислал, однако же, сказать Платову, что сам прибыть в Шемаху не может, но отправит к главнокомандующему своего брата. Обещание это оказалось также неисполненным, и скоро Платов узнал, что Мустафа, при выезде своем из Шемахи, призывал к себе наиба Хаджи-Кадыра и объявил ему, что, не имея никаких способов к сопротивлению, он намерен удалиться и не показываться до тех пор, пока русские войска пройдут Ширван.
Донесение Платова не удивило графа Зубова, который никогда не только не верил в искренность расположения к нам Мустафа-хана, но считал его в числе недоброжелателей России, и потому, еще в начале октября, вошел в сношение с Касим-ханом, прежним владельцем Ширвана. Изгнанный в 1794 году своим двоюродным братом Мустафою, Касим бежал во владения Селим-хана Шекинского и теперь искал покровительства России, уверяя главнокомандующего в своей преданности. В ответ на это граф Зубов писал Касиму, что обоюдная польза требует, чтобы он нашел благовидный предлог повидаться с главнокомандующим. Касим тотчас же воспользовался приглашением, явился в русский лагерь и 2 ноября был торжественно провозглашен шемахинским ханом.
При собрании значительного числа войск, народа и в присутствии самого графа Зубова Касим-хану была прочитана прокламация главнокомандующего, в которой объяснялись неблагонамеренные поступки Мустафы, подавшие повод к назначению на его место Касим-хана. По окончании чтения Касим-хан присягнул на Коране на верноподданство императрице и, по выслушании наставления главнокомандующего, обещал поступать во всем согласно с видами русского правительства. Сев затем на лошадь, подаренную графом Зубовым, Касим-хан, в сопровождении своей свиты и толпы народа, отправился в Шемаху, резиденцию ханов. Представители городского населения встретили его с серебряным блюдом, наполненным золотыми монетами. По туземному обыкновению, дети, ходя по улицам, весь день кричали провозглашение Касим-хана своим владетелем, а вечером как русский лагерь, так и город были иллюминованы.
Поставив Касима ханом Шемахинским, граф Зубов выступил далее и 21 ноября остановился ниже Джавата, на обширной равнине, примыкающей к левому берегу реки Куры. Расположившись здесь лагерем, главнокомандующий отправил всю иррегулярную кавалерию с генералом Платовым на правый берег реки, на обширную Муганскую степь, куда впоследствии посылался на пастьбу и весь рабочий скот, бывший при отряде.
Вновь избранный лагерь по своим удобствам превосходил все прежде бывшие. Войска устроили себе землянки и пользовались изобилием продовольствия, доставлявшегося по реке Куре из Баку и Сальян. Из собранного с разных мест леса солдаты воздвигли главнокомандующему, в самое короткое время, двухэтажный дом, «какого не было и у владетелей персидских». Лагерь представлял собою как бы волшебно созданный город, в котором появились торговцы не только с жизненными потребностями, но и с предметами роскоши. Сюда пригоняли скот и свиней целыми стадами; солдаты ловили рыбу, которая водилась в реке Куре в большом изобилии.
В этот лагерь прибыл и Муртаза-Кули-хан, отправленный еще в июне месяце к войскам действующего отряда. По мере того как граф Зубов углублялся внутрь Персии, наше правительство признавало необходимым отправлять в его распоряжение таких лиц, которые могли бы содействовать к склонению местного населения в нашу пользу. Так, сначала был отправлен армянский архиепископ князь Иосиф Аргутинский-Долгоруков, а потом и Муртаза-Кули-хан, при котором, в качестве поверенного в делах в Персии, был назначен полковник Коваленский.
Подчинив Коваленского непосредственно графу Зубову, императрица писала последнему: «Вы не оставите употреблять его там, где польза дел, вам порученных, того будет требовать, наипаче же в отношении таких персидских владельцев, на которых, по мере сил их и уважения к ним, в сей стране обращать надлежит особенное внимание и в рассуждении которых должно наблюдать, чтобы они тогда токмо были в соединении и согласии, когда сие для дел наших будет надобно и полезно, содержа их, впрочем, в разделении и не дозволяя отнюдь, вопреки польз наших, совокуплять сил и способов своих воедино. И дабы таковое политическое бытие означенных владельцев могло быть содержимо в непременной степени и сколько возможно на пользу нашу обращалось, имеете вы начертать означенному поверенному в делах правила, с кем именно из них какого рода поведение он должен будет иметь, преподавая ему и впредь наставления, какие по обстоятельствам наилучшими для означенного ему служения вы признаете».
В инструкции, данной Коваленскому, предписывалось следить за поведением ханов и тех, которые окажутся расположенными к России, обнадеживать милостию и благоволением императрицы. В этом отношении наше правительство надеялось на содействие бывшего владетеля гилянской провинции, но в действительности Муртаза-Кули-хан не имел многих приверженцев в Персии.
– Муртаза брат Ага-Магомет-хану, – говорил хан Талышинский, – и такой же разбойник.
Будучи владельцем Гиляна, Муртаза жестоко обращался с жителями и даже с почетными лицами, и потому когда Ага-Магомет вторгнулся в Гилян, то жители советовали Муртазе удалиться, что он и сделал, бежав в Россию. В главной квартире полагали более полезным оставить Муртазу в Баку, чем брать его с собою, так как опасались, что, со вступлением русских войск в Гилян жители, увидев Муртазу, могут уклониться от добровольной покорности, опасаясь, что он будет опять поставлен их ханом. Не желая, однако же, дать Муртазе повода к подозрению о бесполезности его пребывания в лагере, граф Зубов поручил ему вести ничем не кончившиеся переговоры с туркменами, относительно ополчения их против Ага-Магомет-хана, а сам занялся приведением в исполнение предположений нашего правительства относительно упрочения за собою вновь покоренных провинций.
Для утверждения нашего владычества на прибрежье Каспийского моря, для обеспечения торговли и для устройства постоянного и безопасного сообщения с Грузией предполагалось построить крепость и основать при ней город Екатериносерд, ниже слияния рек Куры и Аракса, около Джавата, на левом берегу реки Куры. Для первоначального поселения решено было оставить при вновь возведенной крепости 2000 молодых солдат, с тем что правительство снабдит их всем необходимым для поселения, а армяне и грузины дадут им жен. Постоянное сношение этих поселенцев с пределами империи должно было обеспечиваться вновь возведенными крепостями, которые предполагалось построить в Тарках и Руссейн-Булаке, и усилить укрепления Баку, как наиболее важного порта на всем Каспийском море.
В Баку сосредоточивалась торговля всей Персии и Дагестана, а потому одновременно с возведением укреплений находили необходимым исправить бакинский порт и усилить состав каспийской эскадры.
«Приняв за благо, – писала императрица графу Зубову, – представление ваше относительно учреждения безопасного между Кизляром и Бакою сообщения построением при Тарки и Руссей-Булаке, также и при самом городе Баку предполагаемых вами укреплений и находя присланные от вас через инженер-подполковника Труссона тем укреплениям планы, местоположению и обстоятельствам того края соответственными и к достижению желаемого предмета достаточными, повелеваем вам по оным привести вышеозначенное предположение ваше в действительное исполнение.
Укрепления при Тарки и Руссей-Булаке могут быть не слишком обширны, ибо они имеют служить единственно для занятия некоторых важных проходов между берегами Каспийского моря и Кавказскими горами, также для содержания тут магазинов и предохранения от набегов смежных народов. Что же касается до города Баку, то, назначив при сем порте местопребывание двенадцати ластовых судов, которыми, для облегчения всяких снабжений к войскам в Персии, под начальством вашим состоящим, рассудили мы приумножить каспийскую эскадру. Следует помянутый город укрепить не токмо с твердой земли, но и от стороны моря, с учреждением тут, кроме фортификационных строений, всех нужных для адмиралтейств надобностей и заведений.
Исчисленную на произведение предположенных строений во всех вышеозначенных местах сумму: для Баку 283 859 руб., для Тарки 90 634 руб. и для Руссей-Булака 10 838 руб. 50 коп., всего 385 326 руб. 50 коп., повелели мы к вам отпустить в течение будущего 1797 года».
Предложениям этим не суждено было осуществиться. 6 ноября 1796 года Россия понесла великую утрату: в этот день скончалась императрица Екатерина II.
На другой день после кончины императрицы председатель государственной Военной Коллегии, граф Салтыков, отправил уже курьера к графу Зубову с уведомлением о вступлении на престол императора Павла I и с приказанием приостановить военные действия впредь до особого повеления; соединить войска в таких пунктах, в которых они были бы обеспечены продовольствием, и, ограничиваясь одною обороною, отнюдь не предпринимать никаких наступательных действий.
Ровно через месяц известие это достигло до русского лагеря, расположенного на реке Куре, и вслед за тем граф Зубов узнал, что каждый командир полка получил особое именное высочайшее повеление немедленно возвратиться с полком в свои границы и сберегать людей для лучшего употребления