[497]. Граф Салтыков писал в то же время графу Зубову, что генерал-аншеф Гудович оставлен по-прежнему командиром Кавказского корпуса; что высочайше повелено немедленно сделать распоряжение к возвращению войск в пределы империи, с тем что по мере прибытия полков на линию они должны поступать под начальство Гудовича.
Последний, не зная ничего об этих распоряжениях, сдал команду генерал-поручику Исленьеву и 13 ноября выехал из Георгиевска. Будучи в то же время тамбовским и рязанским генерал-губернатором, Гудович намерен был проехать в Петербург, чтобы выяснить свое будущее положение. В Черкасске Гудович получил высочайшее повеление возвратиться к прежнему месту служения.
Возвратившись обратно в Георгиевск и все еще не зная, что деятельность графа Зубова уже окончилась, Гудович находил свое положение крайне двусмысленным. Он полагал, что главным начальником края все еще был граф Зубов, которого считал моложе себя по службе и вообще не относился к нему с особенною приязнью. Гудович думал, что его вернули на линию для того, чтобы опять содействовать только графу Зубову в его дальнейших действиях; он более всего опасался того, что, оставаясь на линии, будет лицом второстепенным, передаточным и что все успехи будут приписаны не ему, а графу Валериану Александровичу Зубову. Последнее обстоятельство особенно тяготило Гудовича, и он решился наконец высказаться.
«По высочайшему повелению, вашим сиятельством мне объявленному, – писал он графу Салтыкову, – возвратился я к прежнему моему месту и осмеливаюсь вам, как благодетелю, донести о моем чрезвычайном прискорбии, неизвестен будучи, по предписанию вашего сиятельства, по доверенности ли я возвращен из отпуска, или наравне с прочими, в отпусках долговременно и часто бывшими. Вашему сиятельству известна моя тяжкая и усердная служба, известно и бывшее мое несчастное положение, бывши не что иное, как ливерант, от капризов графа Зубова зависящий.
Теперь, хотя и надеюсь на высочайшую милость всемилостивейшего государя, но, не зная, однако же, на каком теперь основании здесь командовать должен и в какой связи с графом Зубовым, прибегаю со стесненною душою к вашему великодушию и принужденным себя нахожу открыть вам, хотя несколько запутанность дел персидских, от неиспытанного вождя происшедших.
Все награждения получил он за мои труды; не освобождал он никогда Грузии, а освободили оную два батальона, в начале прошедшей зимы туда посланные, и движение войск, тогда же к Дербенту мною сделанное. С батальонами, однако же, в Грузии не сделал он, летом, верного сообщения, не от Ага-Магомет-хана – который, испугавшись их слуха, ушел до приезда его в Кизляр, – но от другого малого хана Ганжинского. Дербент он взял готовый, пришедши туда со всем от меня изготовленным и тут еще потерял несколько людей напрасно, приказавши из Кизляра, тайно от меня, отступить генерал-майору Савельеву, по отступлении которого Шейх-Али-хан сделал башню на высоте, оставленной и командующей городом, которую он штурмовать был принужден. Ширвань не только не очищена до Куры, но войска наши теряют то уважение и страх, которые персияне к нам имели, ибо, вместо донесенной от него победы, как слышно, первого числа прошедшего октября, отряд подполковника Бакунина, по несчастию, побит весь на голову Шейх-Али-ханом, обще с хамбутаем Казыкумухским и спаслись только несколько человек раненых в кустах; пушки и все было потеряно, которые персияне оставили, увидевши Углицкий полк, идущий на помощь, который пришел поздно. Что сие, к несчастию, справедливо, то все войска знают, да и персияне и дагестанцы. Рапорт о сем деле был описан другими красками, несправедливыми. К пропитанию войск, к учреждению в надобных местах магазейнов не было никакого распоряжения, хотя о том писано было от меня, да и слышно и от брата.
Итак, при большом количестве провианта, туда доставленного, войска нуждаются в перевозке оного. Теперь требует он туда доставлять сухопутно, упустивши время, не только в Дербент, но и в Кубу, хотя в последнюю и сам знает, что невозможно; что провиант со излишеством на все войска туда доставлен, уделив знатную часть и из следующего в линейные магазины, и что здесь остается самый надобный для войск, в границах оставших, имевши летом легчайший способ доставить морем куда хотел.
Жалкая конница, стоя более двух месяцев на одном месте, пришла в изнурение, ибо, по новому образу полководства, поставлены были войска в выгодном лагере, ближайшие в ста двадцати верстах от магазейна, а фураж, стоя на одном месте, отдален и побит. Ежели сказать, что Ширвань через тот лагерь приводилась в порядок, то напротив, Ширвань совершенно расстроена, дербентское владение тоже от неосторожности и непростительного упуска в виду войск Шейх-Али-хана, который, сообщась с хамбутаем Казыкумухским, позади в Дагестане находящимся, прерывает между отрядами и постами верную коммуникацию.
Прежде выступления весною корпуса в Персию, я дал на листе мое мнение, сказав тут, что Шейх-Али-хана должно наказать примерно и лишить навсегда ханства, а хамбутая Казыкумухского постращать и подчинить шамхалу, но все сие упущено и хамбутай, искавший прежде помощи, сделался противником. Все лето прошло без действия, персияне прежде боялись незначительных оказательств, а теперь теряют страх и к большому числу войск. С доставленным мною подвижным магазейном поступлено, как с неприятельскою добычею, без всякой бережливости. О фураже и помышления не было заготовлять вперед, и не только оного недостало бы на то число, что требовано волов и верблюдов, но как теперь там находящиеся прокормятся до марта – Бог знает.
Войдите великодушно, мой милостивый благодетель, в мое бывшее положение; как мне горестно зависеть от капризов неиспытанного вождя, получившего все награждения одним счастием, чином меня младшего. От вашего милостивого ходатайства смею ожидать теперь смягчения моей судьбы».
Опасения Гудовича скоро были рассеяны, и указом сената он был назначен астраханским военным губернатором. Вслед затем Гудович получил рескрипт императора Павла I, из которого он увидел, что возвращен в Георгиевск для того, чтобы быть главным начальником края; что граф Зубов уволен от всех должностей и что возвращавшиеся на линию полки, по мере их прибытия, должны поступать под его начальство.
«Положение пограничных наших дел с Персиею, – писал император в то же время Гудовичу, – и предприятое, до вступления нашего на престол, движение войск наших в том крае, никаких решительно успехов еще не одержавшее, требует особливого уважения.
Мы всему предпочитаем безопасность наших пределов и спокойствие подданных наших и потому в ожидании, покуда время и обстоятельства воспособствуют подробную на тамошний край устроить систему, находим за нужное предначертать для вас следующие правила:
Первое. Относительно собственных наших границ мы почитаем существенно выгоднейшим, чтобы линия для сохранения их наблюдаема была от устья реки Кубани, восходя вверх ее и потом ближайше и удобнейше выводя оную на реку Терек до Кизляра и т. д., и сию линию содержать в таком исправном и почтительном состоянии, чтобы она не только оберегала пределы наши, но и обуздывала впереди ее обитающие разные дикие народы.
Второе. Народы горские всякого рода, к сей линии прилеглые или подручные, удерживать в кротости и повиновении ласкою, отвращая от них все, что служит к их притеснению или отягощению; для обеспечения же себя в верности их, содержать при вас или в ближних губернских городах от них аманатов, а при них имея приставов, которые ласкою могли бы удержать в них приверженность к России.
Третье. В рассуждении царя Карталинского, по единоверию и по давним отношениям сих владетелей к самодержавцам всероссийским и по договору, с царем Ираклием постановленному, соблюдать с сим владетелем всякое пристойное сношение, и его удерживать в добром согласии и единодушии с владельцами и областями к России более приверженными, дабы, в случае надобности, соединенными силами все они могли стать против покушающихся наших врагов, и мы колико можно меньше имели надобности вступаться за них вооруженною рукою. Словом, доводя дела до такой степени, чтобы из сих к России благожелательных владельцев составилось федеративное государство, зависящее от нас, яко верховного их государя и покровителя, который тем меньше для них тягостен будет, поколику мы ни в образ их правления мешаться, ниже от них дани или иныя повинности, кроме верности единой к нам, требовать не намерены.
Четвертое. Шамхала Тарковского, владетеля дагестанского, а равным образом и ханов Дербентского, Бакинского и других, кои от западной части Каспийского моря близко находятся, удерживать по возможности в зависимости от нас, на вышеписанном основании, поставляя их в удобность к соединенному отпору против подобных неприязненных замыслов, каковые недавно со стороны Ага-Магомет-хана оказаны.
Пятое. Иметь внимание на торговлю наших подданных, дабы оная ничем в областях сих отягчаема и угнетаема не была, а, напротив того, пользовалась всеми теми выгодами и льготами, кои по прежним договорам одержаны.
Шестое. Обратить всемерное старание ваше к тому, чтобы искусным и осторожным образом внушить Ага-Магомет-хану, что он инако спокойным и безопасным остаться не может, как снискать наше к себе доброхотство, и для того не прикасался бы ни к Грузии, ниже к другим землям, на западном берегу Каспийского моря лежащим, и тем, кои между сих и Грузии находятся, дружески трактовал нашу торговлю и открыл первую же с нами, кои всегда могут удобнее довести до события дел его желания. И ежели бы от него присланы были к вам нарочные, вы их примите благоприязненно, донося нам для получения дальнейших наших приказаний, но при том через эмисаров дайте ему со всею пристойностию чувствовать всю опасность, каковой он подвергает себя, оказываясь нам противным.
Седьмое. Во всяком случае удаляться от подания Порте Оттоманской подозрения, что мы ищем с нею поводов к ссорам.