Рука Сафар-Али смелее сжала занавес, и быстрый взгляд его проник во внутренность спальни. Огонек из серебряной лампады проливал слабое мерцание на шаха, погруженного в глубокий, спокойный сон.
Без шума скользнула по мягкому ковру нога, обутая в шерстяной чулок. Двое убийц, как грозные видения, стали у кровати обреченного их мщению.
Поднялся кинжал, сверкнул отражением слабого света лампады и глубоко вонзился в грудь спящего…
Шах приподнялся. Приложив руку к груди, он остановил на убийце угасающий взор и произнес:
– Несчастный! Ты убил Иран…
То были последние слова грозного шаха».
Взор его погас; голова тяжело упала на подушку.
«Судьба его свершилась…»
Так погиб Ага-Магомет-хан от руки собственных своих слуг, которых страшно тиранил. Убийцы, захватив все бывшие при нем драгоценности, в том числе и шахскую корону, отправились к Садык-хану Шекакийскому объявить о случившемся. Садык боялся поверить, предполагая в том обман, хитрость и желание Ага-Магомета испытать его верность. После долгих уверений и клятв Садык решился отправиться в дом, в котором помещался повелитель Ирана. Со страхом и трепетом переступил он страшный порог, а в это время Сафар-Али приподнял одеяло, под которым лежал бездыханный труп Ага-Магомет-хана. Первым делом Садыка было захватить сокровища и воспользоваться богатством убитого.
Весть о смерти Ага-Магомет-хана быстро распространилась по лагерю, и персияне бросились на грабеж, расхитили все имущество и вслед за тем, оставив Шушу, удалились в Персию.
Со смертью шаха признано было бесполезным оставлять русские войска в Грузии и им велено возвратиться на Кавказскую линию. В сентябре месяце наших войск уже не было в Грузии, и царь Ираклий лишился опоры для отражения внешних врагов и уничтожения внутренних раздоров страны.
Император Павел I с июня до декабря не давал никакого решения на просьбы грузинского царя. Князь Чавчавадзе несколько раз обращался к канцлеру и просил его поспешить ответом. В декабре канцлер отвечал на словах, что просьбы посла грузинского ныне удовлетворены быть не могут. Посланник благодарил за словесный ответ, но просил письменного и личного свидания.
Обещаясь оставаться во всегдашнем послушании, «как единоверные и приверженные к престолу православному», он спрашивал, существует или нет договор, заключенный между Россиею и Грузнею в 1783 году. Князь Чавчавадзе просил, в случае отрицательного ответа, разрешения нашего правительства приглашать в Грузию, по прежним обычаям, лезгин для лучшей защиты страны, которых и содержать на иждивении грузинского царя.
Просьба эта осталась также без ответа. Тогда посол обратился с просьбою к самому императору Павлу I, в которой высказал свое сожаление и жалобу, что ему не было объявлено годом ранее того, что Россия не может удовлетворить его просьбы.
«Тогда, – писал он, царь, – мой государь мог бы предпринять другие к сохранению царства своего меры.
Я же не могу позволить себе помыслить, чтобы ваше императорское величество могли царю, пришедшему с потомством его и народом в вечное Всероссийской империи подданство, повелеть такой дать ответ. Основываясь на святости обоюдных торжественных обязательств, царем моим и царством его нерушимо соблюденных, когда ни он, ни народ его не пощадили собственной крови своей в пожертвование оным, приемлю всеуниженнейшее дерзновение, по всем тем прошениям царя моего, сим беспосредственно напомнить и спросить: угодно ли тебе, великий государь, содержать оный трактат по-прежнему в своей силе и угодно ли будет дать царю моему, приведенному обязательствами того трактата в теснейшие обстоятельства, обещанную оным помощь? Или до времени, по каким ни есть причинам, того сделать не можно? Великий государь, удостой расторгнуть недоумение мое и ожидание всей Грузии милостивейшим на сие ответом, дабы царь мой и народ его, оставаясь в недоумении, в каком и я по сие время нахожусь, обетами того священного трактата не были доведены до совершенной гибели, и дабы он, имея свободу заключать с соседственными ему Азербайджанской области персидскими ханами и горскими Дагестана владельцами потребные к охранению царства его дружественные сношения и связи, мог приступить к оным, пребывая в душе своей вечно тебе верным и преданным…»
Грузинский посол просил императора Павла удостоить Ираклия и его наследника своею грамотою, в уважение престарелых лет царя, который, «сколько от глубоких лет своих», столько же и от «снедавшей» его сердце скорби о разоренном отечестве, лежал на смертном одре.
Признавая необходимым самому отправиться в Грузию, князь Чавчавадзе желал получить от нашего правительства инструкцию для действий своих в отечестве.
«Касательно же того, – писал он, – когда я обратно буду в моем отечестве, какое мне делать там внушение царю, вельможам его и народу и какие подавать им уверения, чтобы пребывали тверды в присяге своей, данной ими обладателю престола Всероссийской империи и высоким его преемникам, о сем министерству своему удостой повелеть снабдить меня письменным наставлением, чтобы мог я, служа моему отечеству, не удаляться и от воли твоей, яко единой предержащей верховной по трактату в Грузии власти, и не погрешить ни перед Богом всесильным, ни перед твоим императорским величеством».
В конце 1797 года получено было в Санкт-Петербурге известие о продолжительной и опасной болезни царя Ираклия. Для лечения его тотчас был отправлен в Тифлис доктор Герцезиус, выехавший вместе с сыном Ираклия, царевичем Мирианом, находившимся в России с 1784 года и состоявшим в чине генерал-майора русской службы. Мириан не застал в живых отца своего: дурная дорога и погода задержали его в пути. Он приехал в Телав только 15 февраля, когда «в Грузии, – писал он, – на прародительский наследственный престол царем поставлен старший брат мой Георгий, а по нем назначен наследником царевич Юлой».
«Хотя Оттоманская Порта и другие наши соседи имеют неусыпное старание проискивать всяким средством случаи, дабы отделить Грузию от всемилостивейшего вашего императорского величества покровительства, даже несколько из наших полагают уже склонность к сему; но мать моя, вкупе с детьми своими, не допущает их учинить сие злодейское намерение.
От внутренности сердца моего, с горячими слезами дерзаю я о сем всеподданнейшее донести, что ежели в скором времени не подкрепится наше отечество, то может попасть вся Грузия в руки магометанские».
Глава 10
Кончина Ираклия II и его похороны. Вступление на грузинский престол Георгия XII
Грузия не успела еще оправиться от вторжения Ага-Магомет-хана, когда 11 января 1798 года в Телаве скончался царь Ираклий II.
В виноградной долине реки Алазани, среди множества садов, ее охвативших, стоит город Телав, некогда бывший столицею Кахетинского царства. Самый город разбросан на высоте, окруженной липами (tilia), от которых и получил свое название. Белые церкви и башни города, перемешанные с густою зеленью дерев, виднеются издалека.
Проехав предместье, по справедливости названное улицею роз (варди) и разбросанное на холме, также окруженном группою садов, можно встретить и теперь довольно большую телавскую крепость, выдающуюся вперед круглым своим бастионом. На площади посреди крепости стоят и доныне древние стены каменного здания, господствующего над всеми остальными, в «почтительном отдалении приютившимися у крайних бойниц крепости». Крепость эта царская, а самое здание бывший дворец царей Кахетии.
Дворец состоял некогда из обширной, богато украшенной залы посредине, к которой прилегали по бокам малые покои и галереи в азиатском вкусе.
После Тифлиса любимейшим местопребыванием Ираклия был Телав, с которым соединялись и лучшие его воспоминания, и счастливая его жизнь. Будучи сначала царем Кахетинским, Ираклий приобрел себе славу военную и любовь народную. Долгое время всему Закавказью было известно, что Телав резиденция грозного царя Кахетии. Живя в Телаве, Ираклий соединил под свою власть оба царства, Карталинское и Кахетинское; сюда же он приехал и для того, чтобы окончить остаток своих дней, когда звезда счастия угасла, и он после вторжения в Тифлис Ага-Магомет-хана, не имея сил смотреть на пепелище столицы, слышать плач и рыдания его жителей, поспешил в Телав «лить горькие слезы в тишине».
Немного было сановников и приближенных, окружавших Ираклия в предсмертный его час, но зато было многочисленно его собственное семейство. Он расстался с жизнию тогда, когда в семействе этом происходили раздоры и несогласия, не могшие принести пользы созданному им отечеству…
Тотчас после смерти царя все придворные, гражданские и военные чины, находившиеся в Телаве, собрались во дворец. Пред постелью, на которой лежало тело усопшего, устроили возвышенное место в виде трона; положив на него большую, богато убранную подушку, разостлали на ней порфиру. По правую сторону подушки помещены были все прочие царские регалии, а по левую царские украшения овдовевшей царицы, вместе с одеждою и оружием ее супруга.
На низких диванах (тахтах) сидели жены сановников, закутанные с ног до головы в длинные белые покрывала, и, ударяя себя в грудь, громко оплакивали кончину царя. Против женщин, с правой стороны трона, разместились государственные сановники по старшинству и достоинству, «в безмолвии и с печальным лицом». Выше всех сидели царские министры, за ними церемониймейстеры, с переломленными жезлами.
Из окна комнаты виден был любимый царский конь, стоящий у дворцовых ворот, оседланный наизнанку; подле коня сидел на земле чиновник с непокрытою головою.
Такова была обстановка комнаты, где лежал покойный, когда в нее вошла царица в сопровождении своих детей, родных и приближенных.
Подойдя к умершему и поцеловав его, царица несколько минут плакала над усопшим, терзая свою грудь, лицо и волосы. Потом, обратясь к присутствовавшим, она протяжным плачевным голосом жаловалась им, по грузинскому обычаю, что лишилась милого супруга своего и с детьми своими осталась навек сиротою.