При таких условиях нужны были сильный характер и твердая воля, чтобы привести все в порядок. Ни того ни другого не имел новый царь Грузии.
Болезнь Георгия и самый характер его были вредны для страны и клонили царство к разрушению. Вспыльчивый до крайности, царь был весьма доброго и слабого характера. Не имея той настойчивости, которая необходима человеку в его положении, он был болен, редко оставлял свою комнату и почти никогда не показывался народу.
Будучи еще царевичем, в молодых годах, Георгий любил сладко и много покушать, что и повело к началу, а впоследствии и к развитию его болезни.
«Царевичу, – пишет его современник, – понесли огромное блюдо плова и изрядного барашка, начиненного пряными кореньями и рубленым мясом с разными приправами. Тут в первый раз еще случилось мне увидеть сего царевича. Он, по азиатскому обычаю, сидел на полу на ковре и одним тем уже был приметен, что я не видал никогда никого, кто бы мог поравняться с ним в тучности. На ужин хотя и принесли ему такую же порцию, но он, к чрезвычайному моему удивлению, заметил мне недостаток в присылаемом ему продовольствии».
Очевидцы рассказывают, что Георгий, будучи уже царем Грузии, сохранил свою привычку и страсть хорошо поесть.
Обыкновенно если он оставался доволен обедом, то призывал к себе повара и, достав из кошелька или из длинного кисета, висевшего всегда на поясе, абаз, дарил его виновнику своего довольствия.
«Предание еще свежо, что грузинский царь Георгий XII съедал за обедом годовалого буйволенка; несколько блюд плова ему было нипочем. Один из маститых лейб-медиков царя, еще живой свидетель, рассказывает, что после такого гигантского обеда эта столь почтенная особа приказывала откачивать себя на простынях и принимала облегчающие средства».
От чрезмерно большого употребления пищи царь скоро почувствовал одышку и тесноту в груди, а впоследствии у него образовалась водяная, припадки которой часто подвергали жизнь его опасности. За неимением врачей в Тифлисе, царя пользовали католические ксендзы и другие туземные лекаря, изучившие медицину на практике.
Не выходя никуда из комнаты, Георгий передал управление царством своим приближенным и родственникам. Зная слабость характера царя, они воспользовались этою передачею и стали преследовать личные свои интересы. Царю докладывали то, что считали необходимым и выгодным для себя; его именем злоупотребляли повсюду.
Народ был часто обременяем различного рода податями, собираемыми как бы по приказанию царя, который и не подозревал о тех злоупотреблениях, которые делались его именем.
Скоро царь совершенно устранил себя от управления царством. В августе 1800 года, в одном из писем Кноррингу, Георгий чистосердечно сознавался в малом своем значении в Грузии; «всякое по нашему царству распоряжение, – писал он, – вверено министру (Ковалевскому) и сыну нашему Иоанну; то письма те ими рассмотрены, а что было в них писано, о том уведомит вас министр». Царь признавал даже безполезным читать какие бы то ни было письма.
Грабежи и бесчинства исполнителей царской воли достигли до исполинских размеров. Телохранители и лезгины, призванные Георгием, своевольничали не только в провинции, но и в самом Тифлисе дозволяли себе производить грабежи и насилия. Однажды они встретили на улице протопопа Анчисхатского собора, Соломона Алексеева, сняли с него шапку и ругались над ним.
«Алексеев явился к царю и в самых резких выражениях укорял Георгия, что он, призвав лезгин, предал народ и служителей церкви, в христианском городе, на поругание магометан».
Георгий приказал позвать к себе начальников наемного войска. Те явились, окруженные 80 телохранителями. Царь сначала бранил их, но потом до того увлекся, что, забыв свою болезнь, вскочил с постели, схватил дубину и стал бить главного начальника лезгин. Устрашенные начальники и их телохранители бежали из комнаты от запальчивого царя, преследовавшего их дубиной. Боясь гнева и преследований царских, все лезгины, бывшие в Тифлисе, ушли на некоторое время из города за Авлабарские ворота.
Минутная вспышка проходила, царь смягчался, и прежние беспорядки и своеволия вступали в свои права.
Царица Мария, супруга Георгия, по советам и наущениям своего отца, князя Цицианова, человека жадного и алчного, будучи нежно любима мужем, часто обременяла народ своими требованиями и налогами.
Георгий, при всей своей личной доброте и желании добра своему народу, был не любим грузинами.
Сын и наследник его, царевич Давид, заботился исключительно о своих выгодах и также не вмешивался в дела. Женатый на армянке, противно народному обычаю, он был не любим князьями; если же и имел нескольких приверженцев, то из таких лиц, которые надеялись на его милости, как будущего царя, но не были преданы ему чистосердечно.
Царевич Иоанн, человек более других положительный и серьезный, удалялся также от всякого вмешательства в управление краем, несмотря на то что пользовался наибольшим доверием Георгия. Каждый из царевичей соблюдал свою собственную пользу, а не государственную. Удалившись в свои деревни, царевичи старались сколько возможно более их распространять, не стесняясь и в том случае, если бы распространение это было сопряжено с захватом чужой собственности или с обидою ближнего.
Царевичи Баграт и Теймураз хотя и были совершеннолетние, «но весьма имеют, – доносил Лазарев, – по летам молодые мысли». Младший царевич, Михаил, которому был тогда шестнадцатый год, оставался без всякого воспитания и занимался заведением регулярного войска. Собрав из своих сверстников роту егерей, он присматривался к учению наших солдат и потом, по образцу их, обучал своих однолетков.
Сознавая свою слабость и немощь, Георгий сознавал также, что один, без посторонней помощи, не может ничего сделать для пользы народа, им управляемого.
По мнению всех, скорая сторонняя и, если возможно, бескорыстная помощь была необходима Грузии. В кругу своих соседей Георгий не мог найти для себя ни помощи, ни поддержки. Одна Россия, по своему единоверию и бескорыстию, могла явиться избавительницею Грузии; одна она могла помочь горькой доле грузин, разоряемых соседями и собственными князьями. К ней-то с просьбою и обратился Георгий.
Князь Герсеван Чавчавадзе, хорошо знавший дорогу в Петербург, отправлен был к императору Павлу, в качестве полномочного министра, с письмом, извещавшим о вступлении Георгия на престол, и с просьбою о покровительстве ему и сыну-наследнику его Давиду.
Царь Грузии не жалел слов для того, чтобы расположить к себе императора Павла и обратить на себя его внимание. Он писал, что с ранних лет желал повергнуть себя «священным стопам» русского императора, но что до сих пор мешали тому многие обстоятельства. «Ныне зрю вас моим государем, – писал Георгий, – моим монархом и уповаю, что простертые руки мои отвергнуты не будут».
Царь просил не лишать его и сына его Давида, служившего тогда в русской службе, тех милостей, которые обещаны были его отцу Ираклию Теймуразовичу, после которого принял он законное наследство.
Георгию нужен был решительный шаг для спасения отечества; полумеры могли быть скорее пагубны, чем полезны, для устройства страны и обеспечения народа от новых разорений.
Царь желал и должен был получить окончательный ответ от императора Павла; желал знать, будет ли согласна Россия оказать действительную помощь Грузии или нет.
В случае отказа нашего двора Георгий думал обратиться к другой державе и отозвать из Санкт-Петербурга князя Чавчавадзе.
Русское правительство не успело еще дать ответа на просьбы Георгия, когда в Петербурге получено было сведение о возможности нового вторжения персиян в Грузию и о разорениях, подобных произведенным в 1795 году. В июне прибыл в Тифлис посланник из
Персии с фирманом шаха. По первым известиям, не видав еще посланника и не зная о цели его присылки, Георгий поспешил сообщить о том нашему правительству. Царевич Давид просил князя Чавчавадзе дать средства Грузии защитить себя от новых покушений персиян и думал, что в противном случае они или совсем разорят Грузию, или принудят покориться их повелителю. Сам Георгий предполагал, переговорив с персидским посланником, отправить к шаху своего тестя, князя Цицианова, с подарками, а князя Георгия Авалова в Петербург с новою просьбою: 1) о поставлении вечной присяги; 2) о пожаловании в помощь царю 5000 человек русского войска, с тем что через пять лет, когда царь поправится, то оставит в Грузии только 500 человек, с единственной целью сделать всем известным о покровительстве России.
Угрозы персиян принесли значительную пользу Грузии. По первым известиям о новом покушении персиян, петербургский кабинет поторопился дать категорический ответ на просьбы царя Грузинского и заявил о принятии Грузии под покровительство России.
Император Павел, поздравляя Георгия с восшествием на престол, обещал по получении от него просьбы об утверждении его на троне отправить к нему своего министра с знаками царской инвеституры и высказал свою надежду, что Георгий, вместе с престолом, наследует и ту верность, которую сохранял к русскому императору покойный его отец.
Генерал-лейтенант граф Марков, командовавший кавказской дивизией, получил приказание внушить Георгию, что от степени сохранения им верности к нашему правительству и от принятого им поведения относительно Персии зависеть будет дальнейшее покровительство России.
Получив разрешение и ответы на свои первые просьбы, Георгий отправил к князю Чавчавадзе новую просьбу, которая и была вручена императору Павлу самим послом грузинским.
– Великий император, покровитель и защитник царства Карталинского и Кахетинского и обладатель многих других, – говорил князь Чавчавадзе, передавая просьбу, – я, верноподданный вашего императорского величества, удостоен будучи счастия от царя моего Георгия Ираклиевича и от всех подвластных ему народов припасть в лице его к священным стопам вашего императорского величества, по долгу моему дерзаю просить осчастливить его утверждением на оном царстве, как законного преемника, с возложением на него царских знаков, и продолжать к нему и ко всем народам ваше благоволение. Сии же подносимые мною прошения удостоить высокомонаршего воззрения.