Беременность не избавляет женщину от тяжелых работ, и только за несколько дней до родов она перестает таскать огромные вязанки дров, впрочем, из одного опасения повредить будущему младенцу. Перед родами женщину холят, насколько это возможно по характеру и достатку мужа. Ей позволяют готовить для себя кушанья, какие она сама пожелает, дают масла и фруктов, полагая, что запрещение в этом случае отражается не на женщине, а на младенце. Народ убежден, что, если во время беременности женщине хочется бараньей печенки и не удается съесть, ребенок может родиться с красным пятном на щеке. Беременная женщина не должна смотреть на зверя, чтобы будущий малютка не сделался на него похож, посмотреть на зайца – значит родить малютку с заячьей губой. По этим причинам хороший муж старается предохранить жену от любых обстоятельств, способных изуродовать будущего сына или дочь. Точно так же он всеми мерами старается облегчить роды и прибегает ко всем средствам, которые народное представление считает действенными. Если женщина во время родов сильно страдает и не может разрешиться, просят кади, чтобы он покачал деревянную будку, на которой он читает молитвы, то тащат из мечети солому, чтобы окурить ею больную, то просят кади написать талисман, его омывают водой, которую дают пить страдалице. Если все эти средства не помогают, просят человека, который кого-нибудь убил, чтобы он выстрелил под окнами больной. Часто долгие мучения приписывают дурному глазу, и тогда у тех, кто проходит мимо дома страдающей и кого могут заподозрить в порче, отрезают угол одежды. Куски эти, считающиеся нечистыми, сжигают, чтобы уничтожить силу дурного глаза.
Рождение дочери неприятно отцу, рождение же сына составляет его гордость и немалое удовольствие. В Тилитле существует обычай, согласно которому отцу, произведшему на свет семь сыновей, дается как бы в награду особый участок земли. Первый поздравивший отца с рождением сына получает подарок: теленка, барана и пр.
– Да будет младенец благочестив! – говорит духовенство, принося поздравление.
– Да будет славным джигитом, – говорят соседи, собирающиеся на пир, устраиваемый по этому случаю.
Для защиты родильницы от злого духа кладут около нее Коран, а для поддержания и восстановления сил у казикумухцев готовят особое женское блюдо под названием курч. В кипящую в котле воду насыпают столько муки, что образуется густое тесто. Сняв котел с очага, делают в середине теста углубление, в которое наливают топленого масла с медом. Почти каждая родственница, приходящая поздравить или проведать больную, приносит с собою курч, которым и кормят родильницу целую неделю.
Через неделю или более после родов новорожденному дают имя. Устроив приличное угощение, зарезав барана, приготовив целую кадушку бузы, пшеничных хлебов и пр., отец новорожденного приглашает кади и созывает гостей. Часто родители не сходятся между собой, какое имя дать младенцу. Муж хочет одно, а жена другое. Первый настаивает, например, чтобы дать имя в честь своего отца для сохранения имени своего рода, так как дед и прадед звались этим именем, жена же, имея в виду некоторые выгоды, настаивает, чтобы дать имя ее убитого брата, о чем особенно просит ее вдова убитого. Горцы стараются сохранить имя любимого человека если не в прямом потомстве, то в ближайшей боковой линии, и такой мальчик получает от семейства умершего или убитого в праздничные дни подарки: шелковую рубашку, архалук и т. п. Для прекращения споров об имени новорожденного обычай предоставил преимущество – отцу при выборе имени младенцу мужского пола, а матери – женского.
Во время многочисленного собрания родных и знакомых приносят младенца, уложенного на большой белой подушке и покрытого белым одеяльцем. Отец передает его на колени кади или мулле, который, нагнувшись над ним, произносит: «во имя Бога» и читает молитву: Ля-иль-Алла-иль-Алла-Магомет-расул-Алла! – сначала в правое ухо, потом в левое, опять в правое и т. д. по три раза в каждое.
– Какое имя хочешь дать своему ребенку? – спрашивает мулла у отца.
– Ахмед, – отвечает тот.
Мулла снова наклоняется над младенцем и, подув направо и налево, первый раз произносит его имя.
– Да будет он Ахмед! – почти вскрикивает мулла.
– Ахмед, Ахмед! – восклицают в один голос присутствующие. – Да благословит его Аллах!
Наевшись, напившись и пожелав младенцу здоровья и долгой жизни, гости расходятся по домам.
Когда мальчик достигнет такого возраста, что в состоянии будет произнести Ля-иль-Алла, ему делают обрезание, хотя Коран это и не предписывает, но на этот счет следуют указанием суннета – богословских преданий[270].
В первые дни после рождения ребенок пользуется особым попечением родителей, начнет ли он слишком много плакать или не может долго заснуть, родители посылают в мечеть просить кади, чтобы он написал усыпляющую молитву. Такими предохранительными молитвами родители запасаются в изобилии.
Едва мальчик начинает произносить слова, его учат молитвам на арабском языке. Таким образом, нередко случается, что вместе с родным языком ребенок знакомится и с арабским. С наступлением более зрелого возраста каждый порядочный отец старается обучить сыновей арабской грамоте, чтобы они сами могли читать Коран. Девочек грамоте не учат, да им и некогда, потому что они чуть ли не с рождения исполняют обязанности помощниц матери во всех тяжелых работах.
Для обучения детей почти в каждом ауле был наставник, преимущественно из стариков, который за определенную плату обучал мальчиков арабскому языку. В некоторых аулах существовали сельские школы, где обучающиеся мальчики носили название учеников по преимуществу или детей по Корану, в отличие от обучающихся дома. Ученики по Корану получали из зяката – десятой части урожая, ежегодно уделяемой каждым жителям селения, – некоторое количество хлеба на свое пропитание.
Все обучение состояло в умении читать Коран, и когда мальчик доходил до кулыо — одной из глав Корана, – то, по принятому обычаю, наставник перевязывал ему большой палец руки шерстяной ниткой и отправлял домой. Подобное совершалось несколько раз, как только ученик доходил до определенной главы Корана, и каждый раз в благодарность за это попечительный наставник получал от родителей обильные подношения, состоящие из хлеба, похлебки, бузы, копченой баранины и т. п. Окончание Корана – это торжество для ученика, его родителей и наставника. «Наконец, – пишет Абдулла Омаров, – настал и для меня торжественный день, в который я кончил весь Коран. Еще накануне этого дня учитель мне сказал, чтобы я известил об этом своих родителей, что я и исполнил. Когда же в школе, читая последнюю главу Корана, дошел я до последней строчки, все ученики встали с мест и начали приготовляться точно бежать куда-нибудь: одни снимали с себя шубы, другие сапоги, третьи засучивали рукава своих рубашек до локтей, будто приготовлялись к кулачному бою. Когда же я произнес последнее слово Корана, в тот же миг я очутился на руках товарищей, которые понесли меня на руках в дом родителей и не прежде положили меня на землю, как мать моя дала им чашку орехов. Дома между тем был приготовлен обед, на который явились по приглашению влиятельнейшие люди аула и за которым учитель воссел на самом почетном месте. После же обеда отец вручил учителю 2 рубля 50 копеек и поблагодарил его за труды, а старики и прочие муллы пожелали мне успеха в дальнейшем учении, чтобы я сделался, наконец, таким же ученым мужем, как мой отец, потом все стали расходиться по домам, отирая свои сальные руки о бороды и лица».
В других общинах, когда дети заканчивали свое образование, их связывали попарно рука к руке и в таком виде отводили в дом родителей. Последние, заранее предупрежденные о том, что их дети окончили курс обучения, благодарили наставника подарками[271].
Что касается познаний горцев вообще, то они были очень скудны. Они, например, были убеждены, что все христиане – идолопоклонники, потому что поклоняются кресту, который горцы называют «русским Богом», почитают иконы, писанные на дереве, что христианский Бог имеет только один глаз, основываясь на изображении Всевидящего Ока, которое видели в наших церквях.
Горцы знают, что на свете есть моря – Белое, Черное, Красное, Желтое и Зеленое (Каспийское), но где эти моря находятся, не ведают. Кроме того, они считают моря совершенно ничтожными по сравнению с материком, похожими по величине на их небольшие дагестанские озера. Оттого свои озера они часто именуют дингиз, что значит море. Горцы знали о существовании Янги-Дуниа (Новый Свет), но уверяли, что в Америке нет никаких поселений, а весь материк покрыт лесами, где обитает множество обезьян, которые являются, так сказать, коренными обитателями этой части света. Сам Шамиль был в этом уверен, и, когда во время его первого приезда в Петербург в 1859 году он встретился с американским посланником, на которого ему указали, как на представителя народов, обитающих в Новом Свете, смотрел на него с крайней недоверчивостью и обращал особенное внимание на фалды фрака, подозревая, что под ними-то и скрывается данный ему природой хвост.
0 природе и небесных светилах горцы имеют весьма превратное понятие, которое до некоторой степени поддерживается и особенностью магометанской религии. В Коране сказано, говорил Шамиль, что на небе было только двое: Иисус Христос и пророк Магомет, последний описал все подробности тамошних порядков, и поэтому, если кто станет утверждать, будто ему известно, что делается на небе, то его следует считать лишившимся ума или не имевшим его от рождения.
Безусловная вера в предопределение, или фатализм, проявляется у горцев в полной мере. Мусульманин, или, лучше сказать, горец-фанатик, страдая какой-либо болезнью, часто не лечится, основываясь на том, что его жизнь и здоровье нисколько не зависят от воли человека. «Если Богу угодно, – говорит он, – чтобы я не ел больше на земле хлеба, то мне не помогут никакие лекарства, никакие заботы». Говоря такие слова, многие из туземцев были со