Три дня бились дагестанцы с персами, земля стонала, поле покрылось телами убитых, дагестанцы были побеждены, едва лишь треть из них спаслась бегством. Над могилой брата Надир воздвиг курган из камней и голов дагестанцев и назвал его баш-кала (крепость голов), его развалины до сих пор свидетельствуют о жестоком мщении Шаха[282].
Но ни честолюбие Надира, ни месть Шах-Мана не были удовлетворены одним поражением дагестанцев. Надиру хотелось покорить всю страну своей власти, Шах-Ману – разорить ее до основания. Получив новое подкрепление, Надир, не встречая сопротивления, достиг Казыкумухского ханства, разбил его защитников и уже считал себя повелителем всего Дагестана. Оставалось только покорить небольшое племя андалальцев, укрепившихся на непроходимых Обохских горах и смело ожидавших неприятеля.
«В глубокой долине, омываемой пенистым Орда-Ором, завязалась решительная битва между дикими андалальцами и войском Шаха, утомленным победами. Андалальцы начали отступать, и персияне заранее уже торжествовали победу, как вдруг внезапно раздается в стороне исступленный крик, который, сливаясь с шумом битвы, оглушил сражающихся. Это было последнее подкрепление андалальцев. Оно состояло из женщин и стариков, остававшихся до того в жилищах. С дикою яростью устремились робкие жены на пришельцев, на их обнаженных шашках отражались последние лучи заходящего солнца.
Орда-Ор кровавыми пенистыми волнами катился в утесистых берегах и вещал окрестным жителям о гибели храбрых мусульман.
Отчаянно бились андалальцы и их жены, отстаивая свободу родины и не обращая внимания на сыновей, отцов и братьев, вокруг них умиравших от ран. Другое чувство волновало их сердца: они жаждали гибели пришельцев».
Ночь разлучила непримиримых врагов. Андалальцы остались тверды в своем желании или пасть всем на поле брани, или выгнать персов из Дагестана. Чтобы обмануть неприятеля, мужчины оделись в женское платье и наоборот. Впереди шли два муллы: один держал Коран, другой знамя сунны, и, когда они подошли к месту сражения, первый мулла прочел стих из Корана: «Двери рая открыты для падших за родину».
– Да погибнем или победим! – воскликнули андалальцы.
– Земная и небесная слава ждет храброго, – сказал мулла, указывая на стан врага.
Настала страшная минута. Андалальцы с яростью бросились на персов. Напрасно набожный мулла просил своих единоверцев щадить побежденного неприятеля: его никто не слушал – смерть, и смерть самая страшная, постигла большую часть незваных гостей.
Шах-Надир с несколькими телохранителями бежал из Дагестана в Дербент, а Шах-Ман скрылся в соседних горах.
Тяжело было у него на душе, убитой горем и угрызениями совести. Глядя на несчастье и разорение своей родины, Шах-Ман сознавал, что виной всему этому он один, и жизнь стала для него в тягость. Видя во всем предопределение судьбы, ведущей его к погибели, Шах-Ман решил окончить жизнь там, где начал, и предаться в руки своих врагов-соотечественников.
Был праздник. Дагестанцы толпой выходили из мечети, когда перед ними явился Шах-Ман. Изумленный народ тотчас же окружил бывшего хана. Так же величаво, но бледный, худой и изнуренный душевными и телесными недугами, стоял Шах-Ман перед народом. Спокойный взор его горел еще огнем мужества и негодования.
– Мусульмане! – сказал он. – Вы были несправедливы ко мне, я дал клятву отомстить вам, но Аллаху неугодно было, чтобы я ее исполнил. Теперь жизнь для меня в тягость, я пришел сюда умереть от ваших рук, неблагодарные. Но если в сердцах ваших есть еще чувство справедливости, если вы еще боитесь гнева Аллаха, то его именем повелеваю вам казнить на моей могиле этих чудовищ.
Шах-Ман указал на сыновей и пал под ударами кинжалов. Дагестанцы исполнили последнюю волю злосчастного хана…[283]
Рассказывая это предание, горцы указывают на свою любовь к свободе и независимости, вызвавшей столь упорное сопротивление народа, не желавшего признавать над собою ничьей власти. В Кайтаго-Табасаранском округе до 1866 года в большей части селений не было даже старейшин, потому что никто не хотел подчиняться другому, считая это унизительным.
Шамхальство Тарковское, ханства Мехтулинское, Казикумухское, Кюринское и Аварское управлялись ханами. Ханы правили своими владениями совершенно неограниченно, и все дела, кроме маловажных, решались по их усмотрению. Произволу ханов не было никаких пределов, жестокость обращения с подвластными – отличительная черта ханского правления. Не далее как в пятидесятых годах в Казикумухе по одному капризу хана подвластные его подвергались страшным пыткам: их пытали раскаленным железом, разводили на груди огонь, выжигали разные места на теле, иногда на бритой голове провинившегося делали чашку из теста и лили туда кипящее масло.
Там, где нет законов, где в основу управления положен произвол, там нет возможности дать ясное понятие об образе управления, а можно только сказать, что если хан добр – и управляемому народу сносно, но если правитель жесток, если он, подобно казикумухскому хану, с наслаждением смотрит на пытки, – там народу невыносимо тяжко. Ханы управляли своими владениями через беков, чанков[284] и старейшин.
Некоторые из беков имели наследственные права над подчиненными им деревнями, жители которых находились в административной зависимости. Другие же назначались или пожизненно, или на срок.
Непосредственно за беками следует сословие узденей, или людей свободных, но некоторые из них находились в зависимости от беков, на землях которых жили. Уздени имели право наследственного пользования этими землями, но обязаны были нести за это установленные обычаем повинности. Из общего правила исключались только два находящихся в Самурском округе селения – Лудгун и Ялаг, которые отбывали своим бекам повинности как издельную, так и натуральными продуктами. Первая состояла в отработке трех дней в год от каждого дома, а вторая в уплате семидесяти пяти арб пшеницы со всего селения. Обе повинности отбывались не отдельным лицам, а целым владельческим родам и семействам.
Все остальные зависимые сословия находились в личном подчинении, некоторые из них имели право на пользование землей, а другие нет. К первым принадлежат сословия раятов и нагаров, ко вторым кулы и караваши.
Сословие раятов существовало в Каракайтаге и Табасарани. Раяты жили на землях, принадлежащих бекам, имели право на землю, которую обрабатывали, но могли продать ее только жителям своего селения. Без согласия бека они не могли переходить из одного селения в другое, а при разрешении на такой переход должны были оставить в пользу бека все недвижимое имущество. Повинности их заключались во взносе натурой: в Табасарани по шести саб пшеницы, одной арбе сена и в определенной части от стад овец, фруктов, орехов, марены и пр., в Кайтаге 30 саб пшеницы и ячменя и пары рабочих быков. Кроме того, раят обязан был отработать восемь дней в течение года, перевезти хлеб владельца на мельницу, доставить хворост, отбывать конную службу при беке, который имел право брать к себе в услужение сирот до их совершеннолетия.
Чагары в Дагестане представляли собой сословие крестьян, лично зависимых и поселенных на землях владельцев хотя и отдельными хозяйствами, но не имевших никаких прав на землю, а сохранявших при продаже только то имущество, которое было приобретено их собственным трудом. По происхождению чагары были рабы и рабыни, отпущенные с господского двора «для обзаведения собственным хозяйством на господской же (бекской) земле с обязательством исполнять повинности естественными произведениями и издельные. Первого рода повинности заключались в арбе дров, мерке пшеницы, а от имеющих баранов и по барану в год; отдельные же повинности не были определены обычаем и совершенно зависели от воли владельца».
Кулы — рабы и караваши – рабыни были домашней прислугой у своих владельцев, не имели никаких прав, обязаны были исполнять все требования и приказания своих господ.
Кулы, караваши и чагары могли приобретать свободу только с согласия владельца – или даром, или путем выкупа. Потомки освобожденных рабов во многих местах не пользовались всеми правами свободных людей. В селении Корода Гунибского округа каждую пятницу после службы чауши обходят всех потомков-рабов. «Помни, – говорят они при этом каждому, – что ты происходишь не от узденя». Освобожденный раб и его потомство, как бы богаты они ни были, не имели права резать больше трех баранов в год на всю семью, чтобы не сравняться с кровными узденями.
В селении Чох такие лица до четвертого колена включительно, во-первых, были обязаны раз в год угостить всех узденей, живущих на одной с ними улице, а во-вторых, через каждые 10 лет при разделе общественных пашен давать с семейства обществу по одному котлу ценой 8—10 рублей. Один из котлов разбивался на мелкие куски, а другие продавались, и на вырученные деньги устраивалось угощение для членов сельского правления. В селении Метлельта (в Гумбете) раз в год все освобожденные рабы выходили из дома на целую ночь, в их отсутствие приходили группы молодых людей, которые съедали и выпивали все, что находили в доме и во дворе.
Перед освобождением зависимых сословий во всем Дагестане оказалось около 12 130 душ раятов и 598 душ кул и каравашей. Число их в прежнее время было гораздо значительнее. Так, в Аварии была одна, а в Казикумухе две деревни, населенные кулами, которые должны были обрабатывать ханские земли, а получаемый с них доход отдавали своим владельцам. Ханы имели право брать себе прислугу из этих деревень, как мужчин, так и женщин. С покорением Восточного Кавказа зависимость эта уничтожилась сама собой, и деревни, населенные кулами, несут теперь одинаковую со всем остальным населением повинность[285]