[91].
Старинные песни про нардов (гигантов, богатырей) и про прежних рыцарей пользуются глубоким уважением, но они очень редки, большая их часть забыта народом.
Из исторических песен, распространенных в последнее время, одна воспевает сражение при урочище Кыз-Бурун, а другая – взятие Дербента черкесами и татарами. Первая пелась за Кубанью, вторая у шапсугов.
«Кыз-Бурун» составлена размером, напоминающим гекзаметр, и поется под аккомпанемент пшиннера. Вот ее содержание. Князья Большой Кабарды, потомки Капарта, старшего сына Иналова, хотят посадить для княжения над бесленеевцами одного из своих князей, но у бесленеевцев остался наследником малолетний князь, потомок Беслана, младшего сына Иналова, и потому бесленеевцы сопротивляются. Князья Большой Кабарды вооружаются, бесленеевцы, как более слабые, призывают на помощь все закубанские черкесские племена и крымского хана. Здесь поэт дает описание всех народов и князей, участвовавших в союзе, перечисляет дворянские роды.
Союзники поднялись и двинулись в Большую Кабарду. Кабардинцы заняли позицию на реке Баксан и укрепили ее опрокинутыми арбами. Завязывается бой, темиргоевцы и бзедухи выказывают чудеса храбрости, растаскивают арбы и врываются в укрепление. Победа остается за закубанскими черкесами, и кабардинцы отказываются от своих притязаний.
Песнь, которую поют шапсуги, описывает взятие Дербента (Демир-Хапу). Черкесы по вызову крымского хана пошли на Дербент. В состав ополчения вошло все лучшее черкесское дворянство, и князья Болотоковы отличались в этом походе такой храбростью, что крымский хан даровал им право черного хана (кара-хан или кара-султан), это означало, что Болотоковы имеют все права настоящего хана над народом везде, где он сам, белый хан, то есть повелитель Крыма, не управляет народом самолично. Черкесы говорят, что эта песнь представляет собой родословную книгу их дворянства, так что фамилии, которые не упомянуты в песне, не принадлежат к коренным дворянским фамилиям.
У шапсугов еще недавно существовала песня об их вражде с крымскими ханами.
С давних пор крымские ханы, которым повиновалась тогда вся нынешняя Кавказская область, населенная нагайцами и калмыками, которые, таким образом, огибали горы своими владениями с севера, постоянно стремились утвердить свою власть в горах.
Из народных преданий и песен видно, что крымские ханы в течение двухсот лет вели войну с черкесами, стремясь их покорить, что много народа погибло в кровавых сечах, но не сумели ни полностью, ни надолго оставаться повелителями черкесского народа. Беспрерывные восстания уничтожали только что упрочившуюся власть крымских ханов, и всегда оставались один или два клана, которые, сохранив свою независимость, успевали и других соплеменников подбить на мятеж.
Война была кровопролитна, некоторые кланы, например хегайков, были полностью истреблены в этой борьбе, жанеевцы и 150 лет спустя не в состоянии были оправиться от войны и составляют очень небольшое племя среди шапсугов.
Черкесские народы, жившие на подгорных равнинах, – хатюкайцы, темиргоевцы, бесленеевцы и даже кабардинцы, – некоторое время покорялись крымским ханам, шапсуги же никогда не находились под властью Крыма и были покровителями всем своим соплеменникам, стремившимся освободиться от чуждой им власти. Война крымских ханов против шапсугов всегда была неудачна. Хан Девлет-Гирей, вторгшийся в их земли, был разбит на реке Пшад шапсугским предводителем, князем Немира-Шубс. В этом сражении, по словам песни, сам крымский хан был взят в плен и, по предложению предводителя черкесов, посажен задом наперед на верблюда и отправлен восвояси.
– Поезжай себе в Крым, – сказал Немира-Шубс плененному хану, – но так как ты любишь шапсугов, мы тебя так посадили на верблюда, чтобы ты, возвращаясь в Крым, все смотрел на наши горы.
У кабардинцев есть песня про хана Селим-Гирея, она относится к тому времени, когда Большая Кабарда была под властью крымских ханов.
Селим-Гирей собирался идти на Дербент, желая им завладеть. С частью своих войск он прибыл в Большую Кабарду, которая должна была выставить милицию. Кабардинцы устроили заговор, истребили татар, убили самого Селим-Гирея и сняли с него панцирь. В песне с насмешкой говорится, что «кабардинцы с крымского хана сняли кожу». Панцирь этот до сих пор хранится в семье князей Мисостовых.
В одной песне, которую поют у шапсугов, сохранилось описание кровавого эпизода борьбы жанеевского племени против крымских ханов. Неоднократно побеждаемые в битвах с татарами, жанеевцы, узнав, что против них опять собираются крымцы, решили победить или погибнуть все до последнего. Каждый из жанеевцев должен был участвовать в бою и взять с собой своего малолетнего ребенка, чтобы, защищая его, не отступать ни на шаг. Один из жанеевцев, не имея детей, взял невестку и поставил у себя за спиной. Невестка в песне спрашивает, что будет с ней в случае смерти деверя.
– Если я паду в бою, – отвечает тот, – то труп мой спасет тебя и народ.
Завязывается рукопашный бой, крымцы одолевают. Один татарин налетает на жанеевца, прикрывающего своим телом невестку, и убивает его. Но в тот миг, когда он хватает беззащитную, чтобы взять ее в плен, лошадь поскальзывается на трупе жанеевца, и татарин падает с лошади. Жанеевцы убивают татарина и снимают с него доспехи: это был поворотный момент битвы. Жанеевцы ободряются, татары робеют и, разбитые, отступают…
Вот еще одна песня, сохранившаяся лишь частично в виде предания у шапсугов, темиргоевцев и кабардинцев. Исходя из ее содержания, кабардинцы и темиргоевцы считают себя выходцами из Арабистана. По преданию, кабардинцы и темиргоевцы до прибытия на Кавказ перекочевали в Крым, где и жили очень долгое время. Недовольные ханами, они перебрались через Таманский пролив и поселились на Джимитейском острове в устье Кубани. После упорной войны они отошли в Бакинское ущелье на реке Адагум. Крымцы и прочие горцы вытеснили их и оттуда. Тогда кабардинцы двинулись к Каменному мосту на реке Малке и поселились на местах, которые занимают и поныне. На пути от Адагума кабардинцев постоянно преследовал неприятель, так что они не могли похоронить свою умершую княжну и везли ее тело. Из-за этого путь отступления кабардинцев от бывшего Ахметовского укрепления до укрепления Хумары получил название хадах-тляхо, то есть путь усопшей.
Что касается мотивов песен, то «пение горцев, – говорит Вердеревский, – еще оригинальнее их музыки. Представьте себе, что четыре певца хором тянут четырехнотную гамму, например с до, останавливаясь на фа и потом опять спускаясь к до; в это время пятый, главный певец, резкой фистулой поет, во всю силу своего голоса, какой-то речитатив в лад, но не в такт аккомпанемента своих товарищей; в это же самое время пшено (пшиннер) делает свое дело – и из всего этого выходит удивительная разноголосица, в которой, однако же, мало-помалу привыкающее ухо европейца может наконец различить какой-то мотив, какую-то смутную музыкальную мысль»[92].
Мотивы старинных песен похожи на григорианский церковный напев, что доказывает, что музыка здесь родилась из церковных песнопений. Христианство исчезло между черкесами, но мотивы его молитв остались…
Глава 5
Домашний быт черкеса и его семейная жизнь. Неограниченная власть мужа над женой, отца над сыном. Положение в семье черкесской женщины. Разводы. Целомудрие женщин. Рождение и воспитание детей. Аталычество. Похороны
Жизнь черкеса всегда была тревожна: то народное собрание подымало на ноги весь аул, то начиналось какое-нибудь разбирательство, то приходила весть о грозящей опасности, то сбор партий, то набег, то вторжение наших войск, то, наконец, появление в горах шейха (святого), проповедующего покаяние.
В последнем случае народ в приступе набожности начинал с воплями каяться, приносил в жертву черных баранов, молился, налагал на себя пост и шел слушать проповеди шейха.
На большой поляне, где-нибудь в лесу, недалеко от аула, собиралось до трех тысяч черкесов, образовывавших широкий полукруг. Стоя на коленях, иногда в снегу, с поникшими головами, они жадно следили за молитвой, которую громкими голосами произносило несколько эфенди в белых чалмах и такого же цвета длинных мантиях, накинутых поверх черкески. Воткнутые перед ними палки с полумесяцем обозначали сторону, где находится Мекка. После молитвы проповедник читал главу из Корана и произносил проповедь, убеждавшую не сближаться с гяурами и драться с русскими до последней капли крови. Яркие картины, обещавшие райские утехи павшим в бою с русскими и адские муки тем, кто покорился, были так хорошо приноровлены к понятиям и характеру черкесов, что сильно поражали их воображение.
Впечатление, которое проповедник производил на аудиторию, было очень велико: это можно было видеть по быстро изменявшимся выражениям лиц. Но и этого ему казалось недостаточно: он заканчивал проповедь только тогда, когда своей речью вызывал всеобщее восклицание. Перечисляя грехи, принимаемые на душу черкесскими племенами, признавшими над собой силу русского закона, проповедник замечал, «что, по дошедшим до него слухам, они – от чего да избавит Аллах каждого правоверного, чающего вечной жизни, – даже едят свинину, без чего гяуры не стали бы им покровительствовать». Этого черкесы уже не могли вынести: они дрожали от досады, неистовые крики омерзения и проклятия вырывались у толпы…
– Харам! Харам (нечисто, запрещено)! – кричала толпа, перекрывая последние слова проповедника.
Довольный эффектом от своей речи и необузданным рвением своих слушателей, проповедник благословлял собрание, и все расходились по домам. Проходило два-три дня, самое большое неделя, и все бывало забыто, и вот уже совсем другой вопрос занимает всех.
Весна и осень – два времени года, когда жизнь черкесов отличалась наибольшей активностью, время это можно назвать временем