Али-Мирза слушал все это с мрачной задумчивостью. Он не возражал на советы коварного друга прогнать неверную жену к отцу, но готов был отдать еще двойной калым только за то, чтобы приобрести любовь своей прекрасной супруги.
– Девлет, – сказал он после долгого раздумья, – ты открыл мне такую тайну, верить которой было склонно мое сердце, но я страшился думать о том… Змея, ты скоро почувствуешь всю силу моей власти над тобой!.. Но если это ложь, Девлет, то за нарушение моего спокойствия и за вмешательство в домашние тайны ты будешь отвечать своей жизнью.
– Али, – отвечал разлучник, – не забудь, что я умею владеть оружием, и кто грозит мне гибелью за правду, тот сам пострадает от неправды…
Мнимые друзья расстались. Али был увлечен охотой, а Девлет круто повернул своего коня и скоро приехал к аулу своего друга. Остановившись у своего знакомого, он вызвал из сакли Али-Мирзы верного себе слугу, переговорил с ним и приказал позвать к себе Фатиму. В мужском костюме, с кинжалом у пояса явилась она к своему родственнику и после коротких переговоров ушла обратно в гарем Али-Мирзы, а Девлет уехал домой.
Почти в полночь, мрачный и задумчивый, возвратился домой Али-Мирза. Дворник Шегень, тот самый, который был вызван Девлет-Мирзой, бросился к нему принять лошадь.
– Не приезжал ли кто сюда без меня? – спросил Али.
– Кто смеет, повелитель мой, – вкрадчиво отвечал слуга, – топтать в твое отсутствие ногами коня сень гарема? Но…
– Что? – перебил Али. – Говори.
– Может быть, нечистая сила шайтана в человеческом образе с наступлением ночи приходила и уходила отсюда…
– А где он был? – сердито спросил Али-Мирза.
– Вон там, – сказал Шегень, указывая на саклю, где жила Зюльма с Фатимой и другой старой женщиной.
– Кто еще его видел?
Шегень указал двух других прислужников, которые подтвердили, что ночью какой-то черкес входил в гарем и выходил из него.
Подозрение Али-Мирзы усилилось и, казалось, готово было подтвердиться. Желая, однако, оставить своих суеверных слуг в убеждении, что им являлся дьявол, он приказал призвать на другой день муллу для очищения гарема от нечистой силы.
Бессонница всю ночь мучила Али-Мирзу, ревность грызла ему сердце. С рассветом он послал на реку Чегем, в аулы Джанхота, за эфенди Бешегуром, который пользовался доверием Мисостовых. Едва Бешегур приехал, Али повел его в саклю жены. Зюльми и Фатима шили для Али кафтан из шелковой ткани. Женщина уже слышала рассказ о вчерашнем появлении шайтана в образе человека. Зюльми виделось в этом недоброе. Она была поражена просьбой Али-Мирзы, чтобы эфенди прочел молитву об изгнании нечистой силы из гарема и призвал на помощь пророка Магомета очистить жену от дурных помыслов и вселить в ее сердце любовь и верность к мужу.
Больно было Зюльми слышать о таких подозрениях мужа, которому она старалась быть послушной, как вернейшая раба. Смиренно стала она на колени и вместе с другими слушала страшные заклинания, от которых бледнела и терзалась. Али не спускал с нее ревнивого взгляда и в бледности жены, ее тихих вздохах видел только одно – измену.
– Прощай, – сказал он ей после молитвы, – я вижу твое беспокойство, мое присутствие для тебя тягостно, я еду и даю тебе время успокоиться…
Али был в необыкновенном волнении.
– Смотри, – сказал он, обращаясь к Фатиме, – ты погибнешь, бажа (лисица), если…
И, не договорив, вышел из сакли. Созвав к себе узденей, Али объявил, что едет на Кубань на несколько дней, и просил Бешегура сопутствовать ему хотя бы до реки Малки.
Зюльми осталась в своей сакле, как громом пораженная последними словами мужа, а Фатима стала продолжать начатое дело. Она позвала Шегеня и поручила ему от имени Зюльми позвать Кана-мата на свидание. Шегень оседлал коня и ускакал.
Али-Мирза во время ночлега на Малке признался эфенди в своих подозрениях о неверности жены и просил Бешегура быть свидетелем всего, что может случиться. Получив его согласие, Али-Мирза на следующую же ночь поехал обратно. Вдвоем с Бешегуром они тайными путями добрались в полночь до аула, привязали лошадей к плетневому забору, а сами, тихо пробравшись через задние огороды, засели так, чтобы видеть все происходившее во дворе и в сакле-гареме.
Стояла мрачная осенняя ночь, луна, то показываясь из-за облаков, то опять скрываясь, слабо освещала землю. Из ущелья дул порывистый ветер, Баксан, вздымаясь половодьем, переворачивая камни, несся с таким шумом, какой редко слыхали жители.
В ауле все давно спали, спал под буркой и старый Бешегур, зарывшись в сухие листья кукурузы. Не спал один Али-Мирза, он давно вынул из чехла винтовку и ждал незваного гостя. Али понимал, что, решившись на такое дело, поступил крайне неблагоразумно, что, если ожидания окажутся напрасны, его ждет позор. Али уже готов был прямо и открыто идти в дом, но вдруг услыхал конский топот, потом скрипнули ворота, и он увидел человека, тихо вошедшего во двор. Незнакомец украдкой пробирался к сакле, где жили женщины, тихо постучал, и оттуда вышла женщина без покрывала, лица мужчины разглядеть было невозможно, но в женщине князь узнал Фатиму.
Ревнивый муж поскорей взвел курок, хотел направить в них смертоносный выстрел, но тут темное облако закрыло луну, и все погрузилось во мрак. Али-Мирза пополз к месту, где предполагал найти разговаривающих, но случайно ударил ружьем о камень, разговаривающие переглянулись и бросились в разные стороны, но, едва незнакомец оказался у ворот, луна осветила его фигуру. Али прицелился… грянул выстрел, и незнакомец упал на месте.
Как бешеный зверь, бросился Али на свою жертву, топтал ее ногами, добивал прикладом и, нагнувшись над ней, узнал Канамата. С еще большей яростью бросился он с обнаженным кинжалом в саклю Зюльми, думая прежде всего поразить преступную Фатиму, но той уже не было в сакле. При первом же звуке выстрела она бросилась в дальний огород, села на приготовленную ей Шегенем лошадь и ускакала вместе с ним. Али-Мирза вошел к Зюльми и, схватив ее за волосы, стащил с постели. Не обращая внимания на ее слезы, он поволок ее на двор к телу Канамата. Али уже занес кинжал, чтобы поразить неверную, но явившийся Бешегур и подвластные князя остановили разъяренного мужа. Эфенди советовал предать несчастную духовному суду. Али-Мирза согласился, в знак вечного разрыва с женой обрезал ей волосы, наложил на руки цепи, одел в рубище и, толкнув в грудь ногой в знак презрения, приказал посадить ее в яму.
На следующий день собрались члены шариата. Обвиняемая вызвана на допрос. Две старые женщины под руки ввели подсудимую. Никто из судей не мог видеть, что выражает скрытое под покрывалом лицо несчастной. Кади раскрыл Коран и заклинал обвиняемую рассказать правду.
– Знаешь ли ты Канамата? – спросил он.
– Знаю, – отвечала Зюльми со слезами.
– Любила ли ты его?
– Любила, до замужества.
Кади улыбнулся, заметив, что она, должно быть, очень хитра, если думает уверить судей, что, полюбив кого-нибудь до замужства, можно разлюбить его, став женой другого.
– Сколько раз ты виделась с ним, будучи женою? – спросил опять кади.
– Ни разу, – отвечала подсудимая.
– К кому же, думаешь ты, приходил он ночью?
– Я не видала.
– Был ли он у тебя в последнюю ночь?
– Я спала и ничего не знаю.
– Но ты знаешь Канамата, – перебил ее кади, – и любила его, а что он посещал тебя, это доказывает труп, лежащий у твоих ног. Итак, ты виновата.
Подсудимую снова отвели в яму и скоро объявили приговор: преступницу сбросить живьем с высокой горы.
Двух черных быков впрягли в легкую арбу. Осужденную завернули в белую пелену, окрутили голову белым покрывалом и, сложив ей руки на груди, обвязали так крепко, что она не могла пошевелиться. Младший мулла сел в арбу и держал несчастную между колен, как обычно отвозят умершего к могиле. Окруженная конвоем и в сопровождении членов шариата, арба направилась в Баксанское ущелье. Али-Мирза, охваченный жаждой мести, спокойно ехал за жертвой своей ревности…
Арба въехала на крутой мыс. Осужденную поставили на краю пропасти. Мулла прочел отходную молитву – казнь свершилась…
Посланные подняли труп и опять принесли его на гору, чтобы предать земле на месте казни.
Но только хотели зарывать труп, как вдали послышались вопли и сквозь толпу ворвалась женщина с распущенными волосами. Раздирая себе лицо и грудь, она голосила как исступленная:
Постойте, злодеи! Не режьте ее…
Ах! Сжальтесь над нею, невинна она!
В ней сердце так чисто, как светла струя;
Душа непорочна, как в небе звезда;
Язык непричастен преступных речей,
Смиренна как голубь, незлобна она —
Добрее овечки, вернее всех жен.
О, прелесть ты света! О, радость души!
Ни черные очи, ни сладость в устах
Тебя не спасли от погибели злой…
Зверь Али! Омойся в невинной крови!
Коварный Девлет! Ты посмейся ему!
Сестру ты обманом в злодейство введи,
С Шегенем лукавым учите меня —
Пусть я призову Канамата к себе,
Ревнивого мужа пусть кровь закипит,
Пусть мщением лютым он гнев утолит,
И крови напьется невинной жены…
Ах! Режьте, злодеи! Терзайте меня!
Я, я погубила… невинна она!
Ах! Дайте отраду – убейте меня!
О, дочь моя! Где ты? Иду я к тебе —
С тобой неразлучно жила – и умру,
Тебя погубила – и гибну сама…
Женщина бросилась к ближайшему черкесу и, выхватив у него кинжал, поразила себя и пала, умирая, на ту, которую погубила. Это была Фатима.
Надгробная песнь Фатимы слишком поздно убедила Али-Мирзу в невинности жены. Ему оставалось только оплакивать свою участь, заплатить пеню семье князя Атажукова за бесчестье дочери и с трудом примириться с возмущенными братьями погибшей.
Девлет-Мирза скрылся, мщение стало невозможным.
Али-Мирза, терзаемый грустью и мучимый совестью, оставил свой дом и, переселившись из Кабарды к абадзехам, стал с ними совершать набеги на русские земли. Жители аула, посчитав это место оскверненным злым духом, переселились с берегов Баксана на Уруп, а ту гору, где две насыпи скрывают прах погибших женщин, назвали