е аталык получал, когда воспитанник в первый раз, как говорится, вкладывал ногу в стремя. Отправляясь тогда с визитами к своим родным и друзьям отца, молодой человек получал от них щедрые подарки, которые почти целиком поступали в распоряжение аталыка.
В период воспитания родители не должны были проявлять ни малейшей нежности и ласки к ребенку и при свидании даже не показывать виду, что узнают его. Черкесы избегали видеть своих детей до их совершеннолетия. Родительская нежность считалась делом в высшей степени неприличным и служила выражением слабости, недостойной мужчины и воина. По понятиям черкесов, при воспитании детей следует избегать всего, что может изнежить юную душу.
Когда аталык считал воспитание молодого князя оконченным и когда воспитанник достигал определенного возраста, он собирал всю свою родню и задавал пир.
Абадзехский старейшина Магомет-Касай, окончив воспитание Шерлетуко Болотокова, по случаю его возвращения к отцу задал пир на весь Закубанский край. За две недели до пиршества были созваны девицы и молодые люди со всего края, составился огромный общий круг. В то время, когда молодые танцевали, князья и наездники производили бешеную джигитовку в середине круга. В течение десяти дней аталык кормил на славу всех прибывших к нему многочисленных гостей.
Подарив своему питомцу коня, наделив его хорошим оружием и одеждой, аталык отводил его в родительский дом в сопровождении музыканта, которому отец воспитанника обычно дарил лошадь. С этого времени аталык считал свои обязанности исполненными, но воспитанник часто так привязывался к аталыку, что любил его больше, чем отца. Бывали случаи, что в ссорах отца с аталыком молодой человек принимал сторону аталыка, которому часто отдавал все, что только мог, и исполнял все его желания.
Приняв сына, отец одаривал аталыка и вознаграждал его за труды и расходы. Богатство и щедрость князя определяли меру вознаграждения. Обычно князь давал аталыку несколько голов скота, лошадей, разные вещи, а иногда два или три семейства крестьян, что составляло за Кубанью значительную сумму.
Князь мог отдать сына на воспитание человеку более низкого происхождения, но сам мог воспитывать у себя только княжеского ребенка.
Дворяне, как и князья, отдавали детей на воспитание аталыкам. Девочек княжеского происхождения раньше тоже отдавали на воспитание. Девушки воспитывались в чужих домах до 12 или 13 лет, а иногда оставались там до замужества, и тогда калым за невесту принадлежал аталыку.
Аталычна учила девушку женской работе, объясняла ей ее будущее положение и обязанности и, принадлежа по большей части к лицам более низкого происхождения, отдавала первенство своей воспитаннице-княжне и соблюдала при ней во всем строжайший этикет[98].
При возвращении девушки в родительский дом задавались пиры, на которых ели и пили до отвала. Вообще, угощения и общественная трапеза сопровождали все важные события в жизни черкеса, не исключая похорон.
Когда черкес умирал, в саклю сходились все родственники и знакомые усопшего, оплакивали его, били себя в грудь и голову, царапали лицо и тем выказывали свое горе. Такие знаки глубокой скорби оставляли на себе преимущественно жена и родственники покойного. Часто синяки от ударов и жестокие раны долгое время оставались свидетельствами горести, постигшей семейство. Все женщины аула считали своей обязанностью приходить в саклю умершего, чтобы увеличить число плачущих. Приходящие начинали протяжный вопль, не доходя дома, с плачем входили в дом, но у самого тела оставались недолго. Плач посетителей прекращался только по выходе из дома умершего или же по просьбе стариков, занятых приготовлением тела к погребению.
Жители побережья Черного моря и вообще немагометане не сопровождали похороны никакими религиозными обрядами. Покойника зашивали в холст, относили на кладбище головой вперед и зарывали без всякой молитвы.
Абадзехи закрывали покойника доской, засыпали землей, а поверх наваливали камни. По их верованиям, камни, положенные на могиле покойного, «помогут ему затушить вечный огонь в день Страшного суда, в который предназначено всем камням превратиться в воду».
Присутствующие на похоронах возвращались в саклю покойного, на том месте, где он умер, расстилали циновку, клали на нее подушки, и, если покойник был мужчина, на подушки клали оружие и кисет с табаком. Желающие приходили в любое время оплакивать покойника, набивали трубку табаком и, покуривая, так проводили время, сидя или лежа на циновке. Эта церемония продолжалась, в зависимости от достатка родни умершего, неделю, месяц, а иногда и год, словом, до тех пор, пока родные готовили достаточный запас для последних поминок, продолжавшихся, по большей части, около трех дней.
Обычай оплакивания существовал прежде и между черкесами-магометанами, но в последнее время духовенство запретило громкие изъявления горя и преследовало песни, поминки и джигитовку.
Теперь после смерти черкеса-магометанина немедленно призывают муллу, который вместе со своими учениками или помощниками обмывает тело. На покойника надевают что-то вроде савана или мешка, открытого с обоих концов, который называется кефин. Тело обмывают самым тщательным образом и даже обрезают покойному ногти. Тело женщины моют и готовят к погребению старухи.
Умершего кладут на связанные доски или на короткую лестницу и, приспособив так, чтобы тело лежало неподвижно, покрывают лучшим одеялом, какое только есть в семье, и на руках относят на кладбище. Очень редко тело отвозят на кладбище на арбе, в которую садится мулла и держит между колен голову умершего. По пути от дома до могилы печальный кортеж трижды останавливается, и мулла, а если его нет, то умеющий читать Коран читает молитву. Перед опусканием тела в могилу читается другая молитва, после которой мулла принимает от родственников искат – дары, причем несколько раз спрашивает, добровольно ли они приносятся. Черкесы жертвовали их охотно и как можно больше, надеясь ими если не совсем уничтожить, то значительно уменьшить грехи покойника и его ответственность на том свете.
После установленных молитв тело опускают в могилу головой на запад и несколько набок, так, чтобы оно лежало с наклоном к югу. Каждый присутствующий считает долгом принять участие в засыпании могилы. Работая попеременно и передавая деревянную лопату другому, каждый должен положить ее на землю, а не отдавать прямо в руки. Перед засыпанной могилой приносят в жертву барана, а мулла читает молитву. Иногда при этом людям, по завещанию умершего или по желанию родственников отпущенным на волю, объявлялась свобода.
Когда могила зарыта, ее поливают водой, и тогда все, кроме муллы, отходят на сорок шагов, а мулла читает молитву. Суеверный народ рассказывает, что если покойник не очень обременен грехами, то повторяет молитву слово в слово за муллой.
С наступлением ночи духовенство собирается в доме усопшего и, оставаясь там до рассвета, проводит ночь в молитвах об упокоении души умершего и прощении ему грехов. После предрассветного ужина все расходятся по домам.
Такие сборы продолжаются иногда три дня кряду.
Между тем над могилой ставят каменный или деревянный столб с шаром наверху или с изображением чалмы и именем и отчеством покойного. Больших кладбищ не было, покойника хоронили там, где он сам назначал перед смертью, и для этого выбирали самые живописные места. Если же кладбища и встречались, то лишь из нескольких могил. Вблизи могилы почти всегда вкопано сухое дерево с ветвями, где проезжающий черкес может остановиться, зацепив поводья за ветви, совершить у ближайшего источника омовение и, разостлав у гробницы бурку, на коленях помолиться за упокой души усопшего. Помолиться на гробе шахида (мученика), убитого в сражении с русскими, как учило исламское духовенство, было великой заслугой, помолившийся мог сподобиться такой же благодати, как если бы совершил паломничество в Мекку на поклонение гробу пророка.
В Кабарде существует обычай класть на могилу вырезанное из дерева небольшое изображение того, чем занимался покойный при жизни. Так, если он был воином, то изображается оружие, если он изготовлял арбы, на его могилу кладут маленькую арбу, если же он был кузнецом – маленький деревянный молоток и т. п. На могиле воспитанника ставится железный трезубец на шесте, к которому прикрепляют черную или красную ткань. В прежние времена вместо трезубца ставили железные кресты, также с тканью. Над могилами князей в прежнее время ставились каменные доски с надписью или же небольшие, в три аршина вышины, конусообразные памятники с доской, на которой вырезана молитва. Такие памятники встречаются и за Кубанью.
По правому берегу Мдзымты, за Главным хребтом, на побережье Черного моря, есть историческое урочище Кбаада, где закончилась Кавказская война. На одной из площадок этого урочища, «испещренной красивыми полевыми цветами, – говорит очевидец, – разбросаны были могилы горцев, сохранявшиеся весьма тщательно, что доказывают устроенные над ними павильоны и памятники из тесаного камня».
Со дня смерти родственники чурались увеселений, сохраняли печальный вид и, надев траур, носили его: жена по мужу и аталык по своему питомцу в течение года, причем первая в продолжение всего траура не могла спать на мягкой постели, муж же, по обычаю, не должен был плакать о смерти жены, и если выказывал печаль во время ее болезни или смерти, то подвергался всеобщим насмешкам.
В прежнее время на седьмой день совершались первые поминки, а на сороковой день – вторые. Третьи или большие поминки совершались иногда на шестидесятый день со дня смерти, но преимущественно по истечении года. На первых двух читали Коран, потом пили, ели и расходились по домам.
В промежуток между малыми и большими поминками не только друзья покойного, но и те, кто едва его знал, считали своим долгом посетить родственников и выказать им свое душевное участие в понесенной утрате. Подъехав к дому ближайшего родственника, посетители слезали с коней, снимали с себя оружие и, приближаясь к сакле, начинали плакать, причем били себя по непокрытой голове плетью или треногой. Родственники умершего выскакивали из дома и старались удержать гостей от нанесения себе побоев. Если же последние не имели в руках орудий истязания, то их не встречали, и они шли в саклю медленно, тихо и прикрывая лицо обеими руками.