Для кровной мести нет ни дружбы, ни родства, нет и определенного срока, когда должна быть совершена месть. Проходят десятки лет, происшествие забывается людьми, но мститель не забывает и ищет удобного случая осуществить месть. Один черкес, полюбив девушку и получив ее согласие, похитил ее и женился на ней. Через некоторое время ее брат, недовольный таким браком, собирает друзей, нападает в отсутствие зятя на его саклю, хватает сестру и, усадив ее насильно на круп лошади, увозит домой.
Муж приезжает и, не застав жены, бросается в погоню, нагоняет партию, врывается в центр и убивает наповал брата жены. Ему удается оторваться от погони и укрыться у соседнего народа. С этого времени началась его неистовая месть семейству жены. Он сжигал сено и хлеб, поджигал саклю, похищал детей, и не было никакой возможности отыскать его и убить. Лишь смерть положила конец его мести. Положение его жены оказалось плачевным: она была первой причиной кровной мести, ей нельзя было жить с убийцей брата, и, несмотря на красоту, она не могла выйти замуж: никто не смел жениться на жене абрека, потому что его ждала неминуемая смерть от руки ее первого мужа[120].
Бесленеевский князь Арслан-бек Шолохов, богатый и красивый молодой человек и лихой наездник, засватал за себя дочь пользовавшегося большим почетом, но уже умершего кабардинского князя Касаева, которая воспитывалась в Тахтамышевском ауле. Собрав для торжественного поезда сотню узденей, Шолохов должен был выехать из своего аула на реке Тегенях в Тахтамышевский аул, докуда было верст сто двадцать пять.
К одному из кабардинских князей Джембулату Атажукину в это время собрались гости и в числе прочих новостей рассказали о поезде Шолохова за невестой.
– Этого не может быть! – вскричал, вскочив с места, рассерженный Джембулат. – Я не верю, что дочь кабардинского князя и такого достойного человека могла выйти за бесленеевского князя: этому не бывать!
Гости уверяли хозяина, что свадьба должна состояться через несколько дней, и Аджи-хан – так звали невесту – станет женой Арслан-бека.
– А я вам говорю, что этому не бывать, – сказал Джембулат с запальчивостью, – я не допущу, чтобы дочь моего близкого друга Касаева вышла за бесленеевца: она должна быть за кабардинским князем, и будет за ним.
Одни с недоверием качали головами, другие иронически посмеивались, но Джембулат был непоколебим. Собрав сотню своих узденей, он в ту же ночь отправился к Тахтамышевскому аулу, находившемуся на правом берегу Кубани верстах в двенадцати от Баталпашинской станицы. Засев у дороги, он стал ожидать поезда с невестой. Арслан-бек знал о словах Джембулата, но не верил, что тот их исполнит, однако счел за лучшее переправиться с невестой на левый берег Кубани не днем, а ночью. Однако версты за три до переправы поезд был атакован кабардинцами. Разрядив ружья по бесленеевцам, кабардинцы схватили невесту и ускакали за Кубань. Все это произошло так быстро, что бесленеевцы хотя и стреляли в неприятеля, но потеряли его из виду. Ночная тьма делала погоню невозможной. Джембулат благополучно прибыл в свой аул и на другой же день выдал княжну за своего родственника, молодого и красивого князя.
Злоба и месть долго таились в душе Арслан-бека и остальных бесленеевцев, но удобный случай отомстить за оскорбление все не подворачивался. Прошло больше года. Джембулат Атажукин с тридцатью узденями поехал за реку Белую по своим делам. Это было в 1843 году. Возвращаясь, Джембулат остановился на реке Тегенях покормить лошадей и совершить намаз. Неподалеку на пригорке виднелся аул. Джембулат не знал, чей он именно, но был уверен, что бесленеевский. Один из жителей аула вез мимо путников сено и узнал, что это партия Джембулата и что он сам тут же. В ауле, как всегда, праздные жители собираются вокруг своего князя и, глазея на остановившихся, гадают, кто бы это мог быть?
Тут подъехал возница с сеном.
– Не узнал ли ты, кто проезжает? – спросили его из толпы.
– Кто проезжает? – повторил бесленеевец с насмешливым видом. – Тот самый, кто отнимает у наших князей невест, а теперь, вероятно, приехал и за женами.
Аул был Арслан-бека Шолохова.
– Коня! – крикнул князь, бросился в саклю, схватил оружие и поскакал к отдыхавшему Джембулату, за ним мигом полетели несколько человек, остальные скакали следом.
Джембулат, увидев скачущих бесленеевцев и догадавшись, с кем должен встретиться, тоже вскочил на коня, приказал узденям не вмешиваться, выхватил ружье и стал ожидать Шолохова.
Арслан-бек выстрелил почти в упор, но промахнулся. Джембулат же, выстрелив, положил его на месте, но в это время уздени убитого дали залп и положили храброго Джембулата. Больше не было произведено ни одного выстрела.
Уздени убитых взяли своих князей и разъехались в разные стороны. Так кончил свою жизнь один из замечательнейших людей по уму, храбрости и влиянию в народе. Имя Джембулата до сих пор еще свежо в памяти и чтится всеми кабардинцами[121].
Чтобы избежать беспрерывной и истребительной кровной мести, черкесы ввели ограничивающие ее правила: 1) поголовную ответственность союза за поступки всех, принадлежащих к нему; 2) суд посредников и 3) выплату виновной стороной установленной пени.
По коренному обычаю (адату) черкесов, любая кровная вражда может быть окончена примирением сторон через суд посредников[122]. Не имея специальных и постоянно действующих судов, народ предоставлял правосудие частным лицам. Старики, пользующиеся общим уважением, принимали на себя роль посредников и уговаривали враждующих решить дело миром.
Взаимная клятва представителей каждой общины служила обязательством перед всем народом: не причиняя вреда союзу, разрешать все распри, раздоры и споры по справедливости. Обвиняемый должен был предстать перед ареопагом избранных только на этот раз, которые выносили приговор и определяли взыскание пени.
Важность дела определяла число судей, необходимых для его решения. Каждая сторона выбирала своих посредников или судей, но с непременным условием, чтобы противная сторона утвердила выбор. В назначенном месте сходились судьи, тяжущиеся и свидетели. Суд происходил под открытым небом, гласно и публично, чем интереснее, важнее и любопытнее было дело, тем больше собиралось слушателей. Черкесы вообще любили проводить время на разбирательствах, которые вносили в их жизнь разнообразие и развлечение.
Приступая к разбирательству, судьи, которые назывались тааркохясь или присяжные, распределялись на две части и садились на таком расстоянии друг от друга, чтобы в одной не было слышно, о чем рассуждают в другой. За судьями, также на некотором отдалении друг от друга, располагались тяжущиеся, каждая группа подле своих выборных. Черкесы поступали так во избежание столкновений и ссор, к которым обязывала их честь: мстить до тех пор, пока виновная сторона не удовлетворит обиженную. Случалось, однако, что и при таких предосторожностях «стороны подходили на назначенное посредниками расстояние, имея винтовки наготове, и нередко завязывалась перестрелка между тяжущимися».
Из числа судей каждая сторона выбирала по одному тлукуо: это адвокаты-руководители, которые, выслушав жалобы и доводы обвинителей, передавали их судьям, потом выслушивали показания обвиняемых и таким образом переходили от одного кружка тяжущихся к другому до тех пор, пока судьи не узнавали все подробности дела. Адвокатов выбирали преимущественно из тех, кто славился красноречием и умел излагать мысли. Черкесы вообще обладали прекрасными ораторскими способностями, умели с необыкновенным искусством произносить длинные речи, замечательные по содержанию, логике выводов и силе убеждения. Тут им помогал давний обычай. Князья и дворяне, выйдя в поле весной или осенью, делились на две команды, и каждая предъявляла другой свои претензии и требования. Обе стороны избирали судей, перед которыми ответчики защищались со всей силой своего красноречия, а обвинители со своей стороны не стеснялись сильных выражений для победы над противниками. Таким образом, для каждого открывалась возможность показать силу своего красноречия и знание законов и правил своей нации. Эта простая забава служила черкесам настоящей школой ораторского искусства.
Собрав показания и ознакомившись с сущностью дела, судьи обеих спорящих сторон сходились, выслушивали свидетелей, которых иногда приводили к присяге, а иногда нет, в зависимости от важности разбиравшегося дела. Свидетелями могли быть только люди честные и хорошего поведения. От обвинителя и обвиняемого требовали присягу. В прежнее время клятву приносили на посохе, вырубленном в священной роще, и присягающий начинал ее словами: «Я клянусь тем, кто создал эту ветвь...» С распространением ислама Коран заменил посох, но, по сохранившемуся еще обыкновению, его вешают на палку, воткнутую в землю. Черкесы, имевшие смешанные верования, клялись могилами родителей. Присягавший на Коране подходил к священной книге, дотрагивался до нее рукой и произносил: «Я клянусь этой книгой слова Божия…» Окончив клятву, подносил Коран к губам и отходил. В некоторых общинах для присяги закалывали овцу и прикасались языком к окровавленному кинжалу.
Обвинитель клялся, что, когда будет вынесено решение, он обязуется забыть всякую неприязнь к обвиняемому, а последний – что беспрекословно подчинится приговору и не станет уклоняться от его исполнения. Для обеспечения исполнения клятвы брали от каждого присягавшего по поручителю, которые и отвечали за поведение своих клиентов. Очень редко случалось, чтобы тяжущиеся после подобной церемонии выражали недовольство решением суда.
У черкесов-магометан, где был введен суд по шариату, истец не имел права спрашивать кади о деле до его решения, в противном случае как истец, так и кади платили 20 рублей штрафа. Истец, не представивший в пятнадцатидневный срок свидетелей, лишался права иска, дела, один раз решенные судом, не возобновлялись, точно так же и дело, решенное одним кади, не могло быть пересмотрено другим, и кади, отступивший от этого правила, платил 100 рублей штрафа. Виновный, не удовлетворивший истца по решению шариата, кроме продажи всего его имущества обязан был заплатить 20 рублей штрафа. Дело, решенное аульным муллой, имело такую же силу, как и решенное в суде.