бузу, варит пиво и печет из теста разные фигурки – баранов, коров, лошадей, кур и других животных и птиц, для украшения втыкает в тесто по нескольку зерен фасоли и кукурузы. Фигурки носят название Басила (Василий).
Мужчины тем временем также прекращают домашние работы и, храня глубокое молчание, начинают чистить оружие: по народному поверью, если на оружии останется грязь, оно станет негодно, без риска для жизни с ним даже нельзя будет отправиться на охоту.
Вечером накануне праздника мальчики раскладывают костры и поддерживают их до самого утра, а аулы всю ночь оглашаются стрельбой из ружей и пистолетов. В каждой сакле перед наступлением Нового года подымается шум, смятение и крик, похожий на тревогу при приближении неприятеля – так действует суеверие осетин, старающихся прогнать как можно дальше арви-калм (небесный змей или дракон). Для этого каждый житель считает необходимым выстрелить вверх, всегда целясь в луну, чистосердечно веря, что раз в году, именно в эту ночь, луне грозит опасность от дракона, угрожающего ей погибелью. При каждом выстреле женщины кричат: Табу-хуцау – помилуй и избави Боже!
С рассветом первого дня нового года в одних аулах и на другой день в других мальчики и молодые парни надевают вывернутую наизнанку одежду и с песнями и приветствиями обходят все сакли аула.
– Домашние, домашние! – поют они. – Желаем, чтобы хозяин ваш убивал оленя, чтобы хозяйка рожала сына, а рука вашего Басила да будет нашей.
При этом указывают на фигурку из теста, как бы прося ее себе в подарок.
В поздравительной песне, говорит Н. Берзенов, «соединены почти все желания, об исполнении которых осетины постоянно молят Бога и почти ни о чем другом. Охоту они считают за самое священное и молодеческое занятие, в котором главным образом действует счастье; тот, кто проворен и удачен на охоте, почитается у них самым счастливым и уважаемым человеком; убить оленя, по их мнению, удается только наперстникам и любимцам фортуны. Окажите осетину какое угодно благодеяние, он в знак благодарности непременно пожелает вам между прочим убить оленя – сам-амар, то есть быть всегда счастливым на охоте и никогда не возвращаться с поля с пустыми руками».
Родить сына, а не дочь – заветное желание осетинки, и потому хозяйка спешит дать гостинца мальчикам, пропевшим столь приятную ей песню.
– Да исполнится над этим домом наше сердечное пожелание, – говорят мальчики, принимая из рук хозяйки несколько фигурок Басила, сыр и бутылку араки, – да свершится оно: милость Бога и милость Пацаха (Государя) над вами.
Обойдя все дворы, получив от хозяев разные лакомства и набрав вдоволь съестного, поздравляющие отправляются куда-нибудь на поляну, где начинается пиршество, кончающееся обычно пьянством и дракой.
Если хозяйка поскупилась и не дала ничего или очень мало, мальчики запевают новую песню, отменяющую прежние пожелания и укоряющую хозяев в скупости.
Некоторые из осетин накануне Нового года гадают. Они собираются на горе или в очень отдаленном доме и избирают жреца, который обязан давать ответы на заданные вопросы. При удачных ответах жрец получает подарки. В первый день нового года пожилые люди, отцы семейств, приходят друг к другу с поздравлением. Обычно гость приносит с собой целую пригоршню соломы или щепок и, входя в саклю, бросает в огонь, выражая тем самым пожелание, чтобы хозяин весь год имел такое же изобилие, как полны были его руки. Обычай требует, чтобы в этот день все перебывали друг у друга с поздравлениями и были угощены всем, что есть лучшего у хозяина, для этого-то, собственно, и откармливаются бараны[146].
Через неделю после Нового года в день Донистафа (Богоявления) осетины отмечают Марти-бадани-бон, день сидения мертвецов. Обряд совершается только в тех семьях, у которых в прошедшем году смерть унесла кого-то из ближайших родственников.
В этот день с утра и до самого вечера собираются родственники и друзья покойного, а хозяева пекут в честь умершего такой огромный пресный хлеб[147], что его хватило бы одному человеку на целый месяц.
К сумеркам все входят в саклю, где ближайший из родственников усопшего стоит в углу с двумя палками в руках и от души рыдает. У плачущего отбирают палки и связывают их крест-накрест.
Затем приносят одежду покойного и надевают ее на палки. Сделанное таким образом чучело олицетворяет покойника, и осетины верят, что в это время в куклу переселяется его душа. Чучело ставят на приготовленную для этого скамейку и раскладывают вокруг любимые покойным вещи: винтовку, шашку, трубку с табаком, фандир, или балалайку с металлическими струнами, и кубган, медный кувшин, если он был мусульманин и совершал омовения. Перед скамьей ставится каша и бутылка араки для угощения покойного.
Собравшиеся вокруг этой скамьи – мужчины по одну сторону, женщины по другую, – начинают плакать и причитать.
– Мы лишились одежды, – начинает старшая по возрасту женщина, обращаясь к родственникам, – и теперь наги, у нас отняты пища и питье, и теперь чахнем от голода и жажды, зашло наше солнце, и мы томимся и будем томиться во мраке, ибо чем он был для нас, как не солнцем, которое светило и согревало нас, как не одеждой, служившей нам покровом и защитой, как не пищей, которая утоляла голод и жажду.
– Веу! Веу! (Увы, увы!), – слышатся жалобные восклицания присутствующих, время от времени прерывающие речь старухи.
Принимающие печаль близко к сердцу при восклицаниях бьют себя по голове, рвут волосы и царапают лицо.
– И вы не без горя! – восклицает старуха, обращаясь к оружию. – Отныне вам остается только ржаветь, участь ваша тление и прах, вас уже некому употреблять… он уже не станет носить вас на охоту, не возьмет, отправляясь в наезд. Овцы и стада наши жалобно стонут: некому призреть их, некому накормить, напоить… ищут своего хозяина и не находят – труды их тщетны, напрасно ищут его, его уже нет здесь, он похищен Азраилом, вома-бон — о, жизнь моя!
Вопли и рыдания при последних словах сливаются в один отчаянный крик.
Совершив обряд оплакивания, осетины развлекаются сказкой барда, которую тот сопровождает аккомпанементом на двухструнной скрипке, затем пьют, едят и так коротают время до утра.
На следующий день происходит скачка, необходимая, по мнению осетин, для спасения души покойного, которая до тех пор будет находиться в джегенеме (аду) в нестерпимых муках, пока не будет выкуплена устроенною на земле в ее честь скачкой. Последняя начинается за 15 или 40 верст в зависимости от значимости усопшего. Охотники скачут к дому, где правили тризну, и первый прискакавший получает коня умершего, второй – корову, третий – чуху (папаху) и т. д.[148]
Осетины соблюдают посты: Великий (мархо), Успенский (майрам-мархо) и две недели перед Рождеством (шанурс-мархо). В день заговенья перед Великим постом они собирают золу с очагов, просеивают, чтобы в ней не оставалось костей, и всю посуду перемывают и перетирают. Первые три дня Великого поста днем ничего не едят, а ночью пируют, в остальное же время питаются хлебом, рыбой, жидким киселем, бобами и другой растительной пищей.
Понедельник и вторник первой недели Великого поста многие осетины посвящают исполнению обряда кеенобы, причем и название праздника, и обряд заимствованы ими от грузин.
Все праздники осетин обычно совершаются на одной из гор, окружающих аул, которая часто получает название от имени того святого, в честь которого на ней приносятся жертвы. Выбирая гору для молитвы и праздничной церемонии, осетины руководствуются убеждением, что чем выше поднимется молящийся, тем скорее дойдет его молитва.
На однажды избранной горе устраивают жертвенник или капище, к которому и собираются в день праздника все жители аула. Каждый жертвенник имел в прежнее время своего деканоза, нечто вроде древнего жреца. В день праздника только его рука, вооруженная священным ножом, могла коснуться животных, приведенных на заклание. Он окроплял кровью жертв стены и преддверия храмов. Деканоз принимал скудные подношения народа, обязан был хранить их, и, наконец, громогласно испрашивал жертвующим небесное благословение.
Некоторые капища славятся до сих пор, в праздник к таким капищам приходят жители соседних и даже отдаленных аулов. Каждая семья припасает к этому дню все, что есть лучшего в доме: варит пиво, араку, готовит мясо и блюда из овощей. Пищу, приготовленную заранее, берут с собой на гору. После положенной молитвы происходит общая трапеза.
Некоторые по обету приносят при этом жертвы, обычно это деньги, металлические сосуды, часто специально отлитые в честь святого, и другие вещи. Они считаются неприкосновенными и сохраняются или при жертвеннике или в пещере, сделанной на горе. Такие места считаются священными, и никто не посещает их иначе, как в праздники. Жрецы стараются поддерживать суеверие, что поднявшегося на гору в обычный день непременно ждут разные несчастья: он умрет или ослепнет или рот у него скривится на сторону и т. п.
В пятницу первой недели Великого поста осетины празднуют Туту-роба в честь святого Феодора Тирона.
В полдень фидиваги (глашатаи) ходят по аулу и громко сзывают народ к пыхасу — постоянному месту сбора, где происходят совещания по каждому вопросу общественной жизни. Жители со всех сторон спешат к месту сбора, причем каждый несет с собой кувшин бузы, три чурека и куски сушеной рыбы (доши). Сложив все съестное в одно место, наговорившись и нашумевшись, собравшиеся садятся кругом, чинно в ряд, один подле другого. На середину круга выходят урдигстаг — те, кто добровольно принял на себя обязанность прислужников на угощении. Один из них, указывая палкой, считает присутствующих, чтобы поровну разделить пищу и питье, до которых никто не может дотронуться без разрешения.