В прежнее время осетины женились очень рано. Мальчик, достигший восьмилетнего возраста, вступал в брак, если был в состоянии заплатить выкуп, но теперь наше правительство запрещает столь ранние браки, жениться можно только по достижении четырнадцати лет. Ограничение возраста и до сих пор сопряжено с большими затруднениями.
Так, в 1862 году восьмилетняя дочь жителя селения Четорси Дзигви Цалогови была просватана за десятилетнего мальчика, жителя того же селения, Михаила Хубегова. Родители невесты, несмотря на неоднократное запрещение священника, приготовились к свадьбе, и три брата Цалогови явились к священнику и принуждали его обвенчать сговоренных. Священник просил их обождать до совершеннолетия и, видя, что его увещевания тщетны, объявил, что передаст дело на рассмотрение благочинного. Но пока священник писал донесение благочинному, один из братьев ворвался в дом с кинжалом и убил священника. Злодей убил и церковного старосту, дряхлого старика, который был только свидетелем их переговоров.
Вечером в дни отдачи выкупа и свадьбы у невесты собираются гости: ее подруги и знакомые молодые люди. Туда же приезжают и люди, сопровождающие жениха, называемые макари, которые пируют за счет родственников невесты целую неделю. Эти дни – единственное время, когда обычай допускает в обществе смешение полов и присутствие на подобных вечеринках молодых парней. Смешавшись как бы нечаянно, молодежь поет, пляшет, веселится и высматривает себе невест, видится со своими сужеными, любезничает и затевает любовные похождения. За ними, впрочем, очень строго наблюдают, и любовная интрига между замужней женщиной и мужчиной бывает иногда причиной кровавой сцены. За бесчестье же девушки платится штраф деньгами или вещами, по условию родителей, или же обольститель должен на ней жениться.
В день свадьбы у жениха тоже собираются гости, которые пируют день и ночь. Вечером из числа гостей жених выбирает от десяти до тридцати лучших друзей для исполнения функций дружек и едет с ними в аул или к дому невесты, делая вид, что хочет ее похитить. Родственники, собравшиеся тем временем у невесты, передают ее посаженому отцу и отбирают у дружек все, что им понравится. Последние не только не могут не отдать того, что нравится родственникам невесты, а, напротив, раздают деньги как бы в придачу к выкупу жениха. К жениху выводят невесту в брачном одеянии, и родители, подведя их к домашнему очагу, соединяют над ним руки новобрачных.
– Будьте счастливы! счастливы! счастливы! – кричат при этом присутствующие. – И да родится у вас девять сынов и одна дочь.
В это самое время молодые люди, не приглашенные на брачное пиршество, взбираются на крышу сакли родителей невесты и через отдушину над очагом спускают на веревке крестообразно связанные палки, облепленные восковыми свечами, повторяя то же пожелание брачующимся. Родители невесты в благодарность за спущенный к ним крест навешивают на него куски мяса, сыра и хлеба.
Затем шафер подходит к невесте, берет ее за руки и вместе с ней обходит три раза вокруг огня и при каждом обходе бьет шашкой по цепи, на которой висит котелок с гомией.
Попрощавшись на глазах всей семьи с родным очагом и прикоснувшись рукой к железной цепи, на которой висит котел, невеста идет к дверям, где молодые девушки бросают в глаза сватам заранее приготовленные жидко разведенные в воде отруби, как будто в отмщение за то, что они похищают их подругу. При выходе невесты за дверь гости палят из ружей.
Усадив невесту верхом позади посаженого отца или на арбу, ее отвозят в аул жениха. Писк дудок, удары в кадушки и медные тазы, песни и крик веселой толпы, зарево от факелов и лучинок дают знать, что брачный поезд с невестой уже недалеко. Жених скачет вперед, чтобы встретить в своей сакле молодую, которую окружают пешие и конные, мужчины и женщины в новой пестрой одежде.
Лицо молодой покрыто шелковой вуалью, на шее нитка с серебряными побрякушками и цветным стеклярусом. На ней длинный архалух из красного канауса, подпоясанный кожаным поясом, украшенным серебряными пуговками и монетами.
Ружейные выстрелы, приветственные крики и восклицания гремят со всех сторон, ведь чипз-ахсав (свадьба) – праздник для всего аула.
Арба подъехала к дому жениха. Поддерживаемая шафером (кухил-хацаг, или кухиль-кашени), невеста вводится в главную комнату, там ее с радостью ждут жених, свекор и все домашние.
– Посторонитесь, отойдите, ишачьи ноги! – кричит шафер, входя в сени, полные народа.
Шафер трижды обводит невесту вокруг очага и останавливается лицом к лицу с женихом. Невесте подают кусочек хлеба с медом для закуски.
– Вот тебе, – говорит он жениху, – невеста хорошая, здоровая, целая – нет в ней никакого недостатка, увидишь сам! Поступай с ней как ирон (осетин), не ругай ее, а то дорого заплатишь. Если будешь ругать ее отца, пусть ругательство падет на твоего отца, если мать – на твою мать, если будешь позорить мертвого родственника, да опозорятся все твои прадеды.
Свои слова шафер заключает громким смехом и выстрелом из пистолета.
Молодые преклоняются перед мальчиком, или невесте кладут на колени младенца мужского пола, чтобы провидение даровало им первенца-сына.
Невесту отводят на женскую половину, а жениха выгоняют из сакли недели на две. Все это время жених скитается или вне селения, или прячется у кого-то из соседей, не может никому показываться на глаза и только ночью, тайком пробирается к своей супруге.
Между тем в сакле начинается пир и веселье. После попойки затягивают песню. Один импровизирует, остальные подпевают: вай-алай, чинз-алай.
«В эту ночь, – поет запевала, – чем накормим нашу новобрачную? Чем, как не красным шашлыком из мяса зайца. На небе летит ворона, у нее во рту солома. К чему эта солома? К тому, чтобы устроить гнездо и вывести в нем пташек. А пташки на что? На то, чтоб они выросли и предвещали смерть людям[166]. Выпьем же, пока не отошли в ту сторону, откуда не возвращаются. Кони наши быстры, мечи остры – ломай их о грудь врагов!..»[167]
В некоторых общинах невесту не вводят в дом жениха, а отвозят к кому-нибудь из соседей, где она и поступает в распоряжение молодого супруга. В таких общинах молодые в течение нескольких месяцев и никак не меньше трех дней должны жить не у себя в доме, а у соседа.
«В продолжение первого и второго дня свадьбы палят из ружей, поздравляют молодых и дарят их; невеста во время этих обрядов стоит одна, вдалеке от домашних и на каждое приветствие поздравляющих отвечает поклоном; по окончании двух дней она приближается к домашним, прислуживая им, но отнюдь не смея садиться с ними, считаясь в доме младшей из всех. Пока молодая жена не родит дитяти, не смеет говорить ни с родителями своего мужа, ни с другими старшими в доме, и о всех нуждах, какие ей встретятся, просит мужа через других. Лицо свое до первых родов она не смеет показывать никому постороннему: постоянно оно у нее закрыто платком (калмарцани), из-под которого виднеются только нос и глаза»[168].
Богатые и имеющие большое семейство проводят больше времени у соседей, чем бедные и малосемейные. Все время пребывания в чужом доме молодые видятся только тайком. Осетины считают не только пороком, но даже бесчестьем, если посторонние увидят мужа с женой, в особенности молодых. Спросить у мужчины, женат ли он или что-нибудь про жену, значит обидеть его. Подобные вопросы могут задавать только уважаемые обществом старики.
Свадьбу, по обычаю осетин, можно играть во все дни года, но магометане не женятся в феврале, а христиане – женятся в установленное для того время. На третий день после свадьбы соседи, у которых жили молодые, устраивают пир вместе с родителями молодых, на который приглашают всю родню, знакомых и дружек. Молодая отдаривает своих дружек разными вещами своего изделия. После пира, если молодые не могут строго соблюдать приличия, они переходят в дом родителей[169].
В основе семейного быта осетин лежит уважение к старикам и вообще людям преклонных лет. Уважение это простирается до того, что каждый считает непременной обязанностью встать при входе старшего и приветствовать его, даже если он более низкого происхождения. Такая учтивость соблюдается в семье с особой строгостью.
Женившись, осетин сразу сдает хозяйство на руки жене. Сами мужчины не занимаются хозяйством, и если работают, то не больше трех дней в неделю: вторник, среду и четверг. В пятницу осетин не работает, потому что это Майрам-бон, День святой Марии (Богоматери), в понедельник – потому что это начальный день недели, в воскресенье – потому что это день Божий. В субботу осетины торжественно снимают шапки и в течение целых суток остаются с непокрытой головой. Лишь крайняя необходимость может заставить работать в пятницу и субботу, и разрешение на это осетин должен купить кровью тучного барана, которого он приносит в жертву, а его мясом угощает ближайших соседей.
Впрочем, в субботу разрешается только зиу — работа по приглашению, без оплаты: женщин на жатву, мужчин на покос. Такие приглашения делаются людьми зажиточными, и только когда свои руки не успевают. Пригласивший готовит много араки, пива и вина. Рано утром в субботу хозяин идет по домам приглашенных и будит их. Те приходят и начинают с насыщения желудков, а уже потом работают. На восходе солнца поют песнь весне, в которой хвалят весенние дни. В ожидании хорошего обеда осетины работают неутомимо. Пироги с сыром и маслом, вареники, подслащенные медом, и напитки вознаграждают работников за труд. Ужин еще изысканнее: закалывают одного или нескольких баранов. Накормив работавших досыта и поблагодарив, хозяин рассылает остатки ужина по домам трудившихся[170].
Неутомимо трудясь ради угощения, осетин ничего не делает у себя дома. Развлекается верховой ездой, джигитовкой или, куря трубку, стругает палочку. Мужчина любит рассказывать сыну о своих подвигах и воровстве в молодые годы, хвалится награбленной добычей и числом пленных, проданных им в неволю, наконец, внушает ему преследовать кровной местью род, издревле ему враждебный. О труде и хозяйстве он не думает сам и не учит думать детей. Все хозяйство лежит на женщине. Женщина с утра и до вечера занимается изготовлением того, что необходимо в хозяйстве: ткет сукно на чуху мужу, шьет башмаки, делает бурки, чехлы на ружья, ножны для шашек и т. п. Она же исполняет все полевые работы.