Первое время кабардинцы, кумыки и аварцы не подозревали о существовании переселенцев, и чеченцы, будучи отделены от соседей вековыми лесами и быстрыми реками, жили в довольстве и множились. Но скоро все переменилось. Из пастушеского племени они стали самым суровым и воинственным народом из всех населяющих Кавказ. Хищные кумыки, распространившиеся от Каспийского моря по рекам Сулак и Аксай, прежде других встретились с чеченцами. Столкновение произошло на реке Мичик, отчего кумыки и прозвали вновь появившееся племя мичикиш, так кумыки называют чеченцев и в настоящее время.
Кроме кумыков, ногайцы и кабардинцы, искони воинственные, стали теснить чеченцев со всех сторон, грабили и убивали их. Мирным пастухам надо было подумать о защите. Не находя в своем народе достаточно силы, чтобы противостоять грабежам и насилию, чеченцы стали искать посторонней помощи и начали с того, что добровольно подчинились соседям. Так, урус-мартанцы, жившие рядом с кабардинцами, подчинились им, а качкалыковцы и мичикозцы – кумыкам. Отдавшись добровольно под покровительство кабардинских и кумыкских князей, чеченцы платили им дань, хоть незначительную. Кумыки дали им даже особое название смотрящий парод. Князья не вмешивались в их управление и заступались за чеченцев, когда они прибегали к их защите.
По мере того как благосостояние чеченцев росло, подчинения оказалось недостаточно. Едва на плодородных чеченских полях показались многочисленные стада и возникли богатые селения, как появились набеги. «Набег в Чечню был пир для удалых наездников: добыча богатая и почти всегда верная; опасности мало, потому что в Чечне народ, еще не многочисленный, жил, не зная ни единства, ни порядка. Когда отгоняли скот одной деревни, жители соседних деревень редко подавали помощь первым, потому что каждая из них составляла совершенно отдельное общество, без родства и почти без связей с другими»[190].
В таких тяжелых обстоятельствах чеченцы решили призвать к себе из Гумбета славную семью князей Турловых, которой поручили водворить у них порядок и защитить от врагов. Турловы явились с многочисленной дружиною. Турловы сплотили Чечню. По их требованию все чеченцы поголовно следовали в случае нападения за своим князем, выезжавшим по тревоге, жители уже не ограничивались защитой только своих интересов или только собственной деревни, а спешили на помощь и другим селениям. Скоро чеченцы, неся одинаковую службу, одинаковые обязанности, перестали чуждаться друг друга и, став одним целым, сделались грозным племенем для своих соседей. С сознанием собственной силы развился их воинственный дух и явились толпы смельчаков, которые для грабежа стали сами вторгаться в земли кабардинцев и на Кумыкскую равнину. Кумыки и кабардинцы скоро перестали презирать чеченцев, а калмыки и ногайцы стали их бояться.
У чеченцев появились оружие, храбрые предводители и еще более храбрые защитники своей родины. Мало-помалу сложился характер чеченца, с именем которого соединяется понятие о человеке грубой суровости, грязной бедности и храбрости, имеющей что-то зверское.
Своей воинственностью и устройством хотя незатейливого гражданского быта чеченцы были обязаны князьям Турловым, вся власть которых основывалась, однако же, на добровольном подчинении и уважении к ним народа. Едва чеченцы осознали свою силу, как у них тотчас же проявилась прежняя любовь к необузданной свободе – и они отплатили Турловым черной неблагодарностью.
Быстро растущее население, благосостояние Чечни и упадок воинственности у соседей дали чеченцам превосходство над ними. Распри между княжескими фамилиями у кабардинцев и кумыков, изнеженность и порча нравов, успехи русского оружия, потеря лучших наездников в боях с русскими и, наконец, переход многих уважаемых стариков на нашу сторону значительно ослабили кабардинцев и кумыков. Чеченцы, уже не страшась соседей и потому не нуждаясь в предводительстве князей Турловых, перестали повиноваться им и проявлять уважение. Турловы переселились в надсунженские и теречные чеченские деревни, где еще долгое время пользовались уважением и своими правами. С их уходом чеченцы вернулись к старому порядку вещей и к прежнему образу управления. «Правление Турловых, никогда почти не касавшихся внутреннего устройства, мало изменило чеченцев в их гражданском быту; по выходе или, скорее, по изгнании их (Турловых) он представился в том же самом положении, в котором был в первые времена населения края. Вся разница состояла в том, что там, где прежде лепился в лесу одинокий хуторок, раскидывался теперь огромный аул в несколько сот домов, большей частью одного родства». Круг общественных связей хотя по-прежнему и не переступал границ родственных связей, зато стал обширнее, потому что роды значительно выросли в численности.
Чеченцы, поселившиеся в надсунженских и теречных аулах, во многом отличались от остального населения Чечни. Земли между Сунжей и Тереком издавна были собственностью кабардинцев, имевших там свои луга и покосы. Чеченцы, селившиеся на земле, имевшей хозяев, должны были заключать договоры, подчиняться определенным правилам вознаграждения за пользование чужой землей. Кабардинские князья первое время довольствовались незначительной данью, но, заметив, что чеченцы, поселившиеся на их земле, богатеют, сами переселились к ним и перенесли туда феодальное устройство, существовавшее в Кабарде. Таким образом, смесь феодализма с простым устройством чеченского общества породила в Надсунженских и Теречных аулах общественный быт, почти совпадающий с порядком, существовавшим у кабардинцев и кумыков[191].
Аулы, стоящие на Тереке, представляют более цивилизованную часть Чечни. Находясь вблизи русских, они привыкли к гражданственности, управлялись князьями, волю которых исполняли во всем. Они-то и носили название мирных чеченцев. Другой род мирных чеченцев занимал равнину по обоим берегам Сунжи и ее притоков – это качкалыковцы, ауховцы, частично карабулахи и собственно чеченцы. Отдаленные от русских поселений, чеченцы этих племен хотя и находились в управлении князей, но мало им повиновались. Поселившись вблизи своих непокорных нам соотечественников, они при каждом удобном случае готовы были на измену, грабеж и на помощь своим мятежным соплеменникам. Дальше от нашей границы, по горам, покрытым дремучим лесом, между скалами и глубокими оврагами жили немирные чеченцы, отличавшиеся враждебностью и ненавистью к русским.
Все чеченские общины имеют одинаковые нравы и говорят на одном языке, причем ичкерийцы сохранили самое чистое произношение. Ичкерия считается колыбелью чеченского народа, которую туземцы называют Нахче-Мохк (место народа), но из этого еще не следует, что все чеченцы были выходцами из Ичкерии. Община Чаберлой, например, хоть и говорит на чеченском языке, но это не ее родной язык. В народе существует предание о русском происхождении чаберлоевцев, что отчасти подтверждается характером этого клана и даже чертами их лиц.
Что племена, населяющие Чечню, одни и те же, говорит Ипполитов, «это бесспорно, но совершенно ошибочно мнение, приписывающее всему народу чеченскому и племенам этим единство, общность происхождения, между тем как каждое племя (тайпа) на самом деле считает себя происхождения по большей части различного». Так, например, фамилия Зумсой считает себя грузинского происхождения, Келой – тушинского, Ахшипатой – фиренческого, то есть европейского, родоначальники фамилии Варандинской – выходцы из Хевсуретии. Многие семейства взводят себя к греческим корням и т. д.
Местность, на которой поселились чеченцы, очень разнородна, одна ее часть безлесна, безводна и почти необитаема, а другая покрыта лесом, изобилует водой и усеяна жилищами. К первой относится часть Большой Чечни между Тереком и Сунжей и восточной границей Малой Кабарды, а ко второй – все остальное пространство. К первой части из-за безводия и недостатка леса следовало бы отнести и северную часть Назрановского сообщества, если бы она не была заселена так же, как засунженское пространство. На всем протяжении между Тереком и Сунжей нет почти никаких источников, кроме Горячеводского, известного у чеченцев под именем речки Мельчиха, на которой стоит Горячеводское укрепление и аул Старый Юрт, и речки Нефтянки, берущей начало из нефтяных источников и перерезающей большую дорогу в шести верстах от крепости Грозной. Несколько минеральных и горячих ключей[192] составляют всю водную систему этой территории. Столь важный недостаток был причиной того, что все население этой местности сосредоточилось по ее окраинам: по правому берегу Терека и левому Сунжи.
До 1840 года берега этих рек были усеяны большими чеченскими аулами, которые, по всей вероятности, не были бы оставлены жителями и в настоящее время, если бы они из страха наказания за измену нашему правительству не вынуждены были оставить свои дома, открытые и доступные нашим войскам, и искать спасения в вековых лесах за Сунжей. С уходом жителей Надтеречных и надсунженских аулов на всем этом пространстве осталось только три аула: Старый Юрт, Новый Юрт и Брагуны, сохранившие преданность русскому правительству.
Пространство это вообще гористо, пересечено оврагами и частью покрыто лесом. Два горных кряжа, незначительной, впрочем, высоты, тянутся на довольно большое расстояние. Один, пролегающий между Урухом и Ардоном, называется хребет Кабардинский и прорезается Тереком. Приближаясь к левому берегу Сунжи, он принимает название Сунженского и оканчивается крутым мысом у крепости Грозной. Другой носит название Терекского, или Надсунженского, и, следуя вдоль правого берега Терека, при устье Сунжи представляется как бы отрезанным от оконечности лесистого Качеалыковского хребта, являющегося крайним отрогом Андийских гор.
Эти хребты не отличаются друг от друга ни очертаниями, ни геологическим устройством, ни растительностью, ни, наконец, доступностью сообщения. «Высота их, равно как и крутизна их отлогостей, одинаковы: южный склон обоих хребтов круче и короче, а северные склоны хотя так же круты, но длиннее». Путь через оба хребта равно затруднителен для повозок по причине крутых подъемов и спусков, и, наконец, почва их по глинистому свойству грунта и производительности одинакова с почвой долин