преданности своему духовному учителю.
С таким миролюбивым настроением тарикат и вообще мюридизм появился и в Дагестане. Он не имел никакого политического характера до тех пор, пока не появились люди, соединившие в своем лице духовную власть по шариату и тарикат, решившие действовать при помощи фанатизма на своих учеников или мюридов и посылавшие им да’ват, или приглашение на джихад.
Положив в основу своей проповеди исключительно политическую цель, войну за веру, сохранив название мюридизма и продолжая называть последователей своего учения мюридами, предводители горцев, поднявшие знамя восстания, стали внушать народу, что для чистоты религии необходим газават (священная война) против поработителей веры, что за потери и лишения, испытанные в здешней конечной жизни (дунья), правоверных ожидают наслаждения и блаженство в будущей (ахират).
Такие проповеди и последующие события совершенно извратили учение о мюридизме в Дагестане, и оно обрело там новый своеобразный вид. Я остановлюсь здесь только на характере и особенностях его последователей и на их борьбе с русскими.
Истинные фанатики Чечни и Дагестана, или так называемые мюриды, никогда не расстаются с религиозными атрибутами, сохранение которых на себе считают делом праведным и угодным Богу. Такими атрибутами считаются чалма на голове или тюрбан (амамед), зубочистка (сивак), подобие нашей бритвенной кисти с конским волосом, оправленными в ручку или из дерева арак, растущего в Аравии, или в косточку из гусиной ножки, и, наконец, серебряное или медное кольцо, которое носят на мизинце правой руки. По их понятиям, совершение одного намаза (молитвы) в чалме приравнивается к 25 намазам без нее, а с прибавлением зубочистки и кольца – к шестидесяти.
Столь важное значение кольца основано на легенде, существующей у мусульман. Однажды в Египте (Миссири) во время молитвы Магомета в поле к нему приползла змея, которую преследовала кошка, и стала умолять пророка спасти ее за пазухой от угрожающей ей опасности. Пророк исполнил ее просьбу, но змея, не чувствуя себя в безопасности за пазухой Магомета, попросила его скрыть ее в своих внутренностях на самое короткое время. Пророк открыл рот, и змея исчезла. Преследовавшая змею кошка, увидев, что добыча исчезла, удалилась в кусты, тогда пророк предложил змее выйти из предоставленного ей убежища. Змея отплатила за помощь неблагодарностью и обещала выползти, только когда великий человек даст ей полакомиться одной из любимейших частей своего тела. Магомет дал ей на съедение мизинец правой руки. Змея, наполовину высунувшись изо рта пророка, впилась в его мизинец, как вдруг из-за куста выскочила кошка, ухватила змею своими лапами и, вытащив ее на землю, убила. В благодарность пророк погладил кошку, отчего та получила способность никогда не падать с высоты на спину, а всегда на ноги, а свой израненный палец украсил колечком, которое и не снимал до самой смерти. Оттого и мусульмане ношение колечка считают делом священным.
Отличительные качества дагестанского мюрида – ханжество, хитрость, притворство и шарлатанство. Мюрида легко отличить от прочих мусульман по следующим признакам: мюрид не пропустит ни одного намаза и сделает их больше, чем положено; носит карманные часы, преимущественно медные; никогда не расстается с четками, зубочисткой и колечком; если рядом нет христианина, надевает для молитвы чалму; в присутствии гяура всегда шепчет молитву; боится табачного дыма; избегает встречи с христианскими женщинами, а своих жен держит взаперти и под покрывалом; не пьет чай с сахаром, не носит золотых вещей, не надевает европейского платья; красит бороду, только когда предстоит бить христиан; в установленное для намазов время криком призывает правоверных к молитве и пр.
«Мюрида, приходящего к учителю, – говорит Ханыков, – спрашивают только о знании закона и о решимости его отречься от грехов, а далее он возвышается единственно по мере его развития нравственных совершенств, следовательно, ни ум в светском значении этого слова, ни богатство, ни рождение не имеют никакого значения у последователей тариката, так что простолюдин, очистивший сердце свое постом и молитвой и достигший последних степеней нравственного образования, стоит несравненно выше одаренного всеми благами вельможи, который, признав их ничтожество, прибегает к муршиду с просьбой о наставлении в тарикате… Гораздо важнее по последствиям своим другое коренное правило мюридизма – это привязанность учеников к учителю, которая должна быть так сильна, что они обязаны не только исполнять волю муршида, но даже стараться предупреждать его желания, прежде чем он выскажет их, понимая потаенные помыслы его искренне любящим сердцем».
Таким образом, в основе мюридизма лежат два важных условия: одно чисто демократическое, позволяет возвышаться людям хитрым, ловким и часто руководствующимся лишь корыстными целями, другое же дает средство умным и властолюбивым муршидам руководить массой своих учеников и направлять их действия к достижению своих личных целей. Последнего тем легче достичь, что мюридизм основан на неразрывной духовной связи между муршидом (учителем) и мюридом (учеником). Связь эта настолько сильна, что воля первого является законом для второго. В этом-то отношении распространение мюридизма на Кавказе и было опасно для нас, потому что муршид объединял всех мюридов в одно общество, побуждал их на разные подвиги ради чистоты веры, главным образом на войну против врагов ислама.
Мюрид должен быть грамотным, знать и другие священные книги, но у Шамиля большая часть мюридов были неграмотны. Они носили особую чалму, не курили, не пили водки и вина, но, воюя с русскими, не имели времени строго соблюдать учение, а оттого были не монашествующим орденом, а толпой вольницы, действовавшей по указанию предводителя.
Таким образом, мюридизм со времени восстания в Дагестане получил исключительно политическую направленность в соответствии с целями предводителей этого восстания. Появилось два вида последователей мюридизма, совершенно противоположных по духу и деятельности, одних можно назвать мюридами по тарикату, а других – наибскими мюридами. Первые посвящали жизнь исключительно изучению тариката, разрывали все связи с внешним миром, удалялись от всего, что напоминало житейскую суету, и в особенности избегали любых враждебных действий, а следовательно, и войны.
Вторые же, или наибские мюриды, были слепыми исполнителями воли начальства. Звание наибского мюрида мог получить только тот, кто был лично известен наибу или общине, к которой принадлежал мюрид. От такого мюрида не требовалось ни особенной религиозности, ни глубоких познаний в книжной премудрости, достаточно было худо-бедно разбирать Коран, зато требовалась твердая уверенность в необходимости священной войны, или газавата, отсутствие физических недостатков, которые могут препятствовать владеть оружием, и, главное, неукоснительное повиновение своему наибу, «как бы ни были бесчеловечны и нелепы его приказания».
Все, что было необходимо для жизни и участия в войне, как то: лошадь, оружие, одежду, если он в ней нуждался, мюрид получал от наиба, часто и все его семейство находилось на наибском содержании. «Такие условия, – пишет А. Руновский со слов Шамиля, – служили верной приманкой для людей, которым нечего было есть или нечего было терять. Впрочем, и богатые люди шли в мюриды, и чуть ли еще не с большей охотой, увлекаемые честолюбием: служба мюридов считалась самой почетной в крае, и мюриды, особенно состоявшие лично при Шамиле, если не пользовались особенною любовью, то одним видом своим внушали страх всякому».
Имея в виду политическую цель, Шамиль сумел достичь того, что мюриды присягали на Коране: забыть узы родства, не щадить близких родственников, а свято и беспрекословно исполнять волю повелителя. Мюриды были единственной поддержкой Шамиля, их руками он уничтожал вредных для себя людей тем более легко, что мюрид, убивший кого бы то ни было, не подлежал кайлы (кровной мести). Он был под защитой Шамиля и в полной зависимости от него, а следовательно, в такой же зависимости была и вся его семья[206]. В лице своих мюридов Шамиль имел под рукой у себя и у своих ближайших помощников людей полностью преданных, всегда готовых к безотлагательному исполнению мер, которые требовались тогдашним исключительным положением страны и разнородностью ее населения.
Из сказанного видно, что мюридизм в Дагестане принял совершенно противоположное направление, чем в остальном мусульманском мире. Там мюрид избегал войны и выражал отвращение к любым проявлениям вражды, а в Дагестане, напротив, война была священным долгом каждого наибского мюрида и его единственным делом. Оттого-то истинные последователи тариката не пользовались в Дагестане особой популярностью. Правда, их уважали как тех, кто ведет богоугодную жизнь, как ученых, постигших область религиозных истин, но считали их людьми совершенно бесполезными, лентяями и отчасти трусами.
Истинное учение тариката прямо противоречило воинственным наклонностям независимого дагестанского народа и в особенности его предводителей, а потому последние смотрели недоброжелательно на проповедников тариката, как на личных врагов, отвлекающих от их воинственных знамен сотни нужных им людей. Отсутствие грамотности и знаний делало народ слепым орудием проповедников религии, которые сумели развить в мюридах религиозный фанатизм, всегда появляющийся там, где люди не имеют ясного и определенного понятия о своей религии.
Чтобы еще больше возвысить мюридизм в глазах народа, Шамиль установил особые правила, согласно которым весь народ носил чалмы, как символ мюридизма: муллы – зеленые, наибы, управлявшие общинами, – желтые, сотенные начальники – пестрые, чауши (глашатаи) – красные, хаджи (те, кто побывал в Мекке) – коричневые, палачи и фискалы – черные, а все остальные – белые.
После покорения Чечни и Дагестана русское правительство разрешило носить чалмы только тем, кто побывал в Мекке.