Выйдя за город, каждый из шахов старался занять те стратегические пункты, которые считал выгодными для защиты, или же такие, с которых предполагал начать бой в следующий день. Расставив пикеты, установив разъезды и запасясь лазутчиками для получения точных сведений о намерениях неприятеля, обе стороны пировали весь остальной день и ночь, встречая в поле первый рассвет Великого поста.
С раннего утра понедельника толпы народа, женщины и дети, гурьбой спешили за город и рассыпались живописной вереницей по высотам, окружающим Тифлис.
Завязывался бой, в котором принимали участие все сословия народа: князья[19], дворяне, ремесленники, взрослые и дети. Последние всегда открывали военные действия метанием камней из пращей, для защиты от которых у каждого бойца была бурка. По мере сближения сторон противники переходили к бою на деревянных саблях.
«Метание камней, – пишет Д.О. Бебутов, – и рукопашные схватки продолжались без решительного перевеса на чью-либо сторону. По-видимому, чего-то боялись и чего-то ожидали. Около часу пополудни вдруг у неприятеля поднялась тревога, отряды начали двигаться в разных направлениях, а зрители, разместившиеся по гребню горы, переходили в противоположную сторону.
Наши стали приготовляться к общему нападению и заняли все приступы и тропинки, ведущие на вершину Сололакской горы. Причина тому была следующая: шах наш отправил в полночь, секретно, один отряд в обход Сололак, верст за шесть, в деревню
Табахмелы. Отряду предписывалось выступить в понедельник и к двенадцати часам спуститься к Сололакской горе во фланг неприятелю, причем на горе от Окроканы поставить лучших пращников, для обстреливания врага с тыла.
Едва стали показываться передовые люди обходного отряда на фланге у неприятеля, младшие воины уступили поле старшим, и последние начали приступ к горе. Пращники с обеих сторон вышли тысячами, осыпая друг друга камнями, словно градом; раненые отходили, а места их заступали люди все старше и старше. Рубились повсеместно, атакующих опрокидывали и сбрасывали с горы, товарищи их поддерживали и восстановляли равновесие. Бой продолжался около часу с переменным успехом. Нижняя сторона успела, однако же, утвердиться на половине горы, укрываясь, по возможности, от летевших сверху камней. В это время обходная колонна подошла по гребню и завязала бой на фланге. Верхняя сторона должна была ослабить себя высылкою лучших бойцов своих против упомянутого отряда.
Бой был в полном разгаре; знаменитые бойцы приняли уже в нем участие и дрались на саблях.
Метание камней из пращи прекращено, потому что, по правилу боя, когда начинается сабельная рубка между знаменитыми бойцами, тогда употреблявший в дело пращу считался трусом. Верхняя сторона начала отступать; отряды нижней заняли гору, и неприятель бежал вниз по Сололакскому ущелью, преследуемый до самого дома главнокомандующего, находившегося хотя и на том же месте, где теперь, но вне черты города. Для воспрепятствования беглецам ворваться в город все городские ворота были заперты.
Главнокомандующий, кн. Цицианов, со свитою вышел на балкон своего дома, чтобы посмотреть на сражавшихся. Ему сказали, что причиной неудачи был сам шах верхней стороны, оскорбивший знаменитого своего бойца Саато тем, что не дал ему потребованной части денег. Саато, с 40 или 50 отборными бойцами, согласились не принимать участия в игре.
Главнокомандующий потребовал к себе Саато и на вопрос, может ли он восстановить честь верхней части города, получил удовлетворительный ответ.
Приняв от князя Цицианова кошелек с червонцами, Саато бросился на противников вместе со своим отрядом.
Преследуя врага по пятам, Саато взобрался почти уже до вершины Сололака и думал сбросить противников в овраг… В эту-то минуту пращник попал ему в правый глаз… Саато упал. Завязалась ожесточенная свалка: одни хотели унести своего предводителя, другие не давали и бились упорно.
К месту побоища подъехал верхом кн. Цицианов. Он тотчас же разослал всю свою свиту и князей с приказанием прекратить битву и отыскать того пращника, который, вопреки законам «криви», дерзнул во время сабельной рубки вышибить камнем глаз Саато. Бой прекратился. Саато остался жив, но без правого глаза; вероломного же пращника не нашли. Этот день обошелся без убитых, ибо сражение происходило с соблюдением правил «криви», за исключением лишь единственного, только что упомянутого случая. Немало было, впрочем, разрублено голов, выбито глаз, переранено лиц и носов. Добыча была также значительна».
Так Тифлис проводил первый день Великого поста. В других городах и селениях характер кеенобы был отличен от тифлисской.
Обыкновенно, в понедельник утром, выбирали кеени из числа лиц, отличающихся своей бойкостью, веселостью и шутливостью. На выбранного надевали колпак, сделанный из бурки, шубу наизнанку, лицо пачкали сажей, а в руки давали меч, конец которого украшен яблоком или чем-нибудь подобным. Ему предоставляли власть царя или шаха, и оказывали всевозможные почести; каждый становился перед ним на колени и снимал шапку – горе тому, кто будет замечен в грубости или неучтивости. Неучтивцу кеени приказывает выколоть глаза. Виновного хватают, намазывают сажею глаза и в таком виде представляют повелителю.
Часто, между шутками, приходится некоторым грузинам испытывать серьезное наказание и неприятности.
Верхом на осле, сопровождаемый народом, музыкой и предшествуемый знаменем, кеени объезжает городские улицы или сельские переулки и, достигнув возвышенного места, садится на скамью, заменяющую ему трон. Каждый проходящий, какого бы звания он ни был, должен остановиться перед повелителем, поклониться и что-нибудь подарить. Свита его разделяется на две стороны; из обеих сторон выступают лучшие бойцы, и завязывается кулачный бой, ободряемый и поощряемый криками присутствующих, принимающих в нем живое участие, ибо, по народному предрассудку, Господь благословляет обильным урожаем земли той стороны, которая победит в кулачном бою, бывающем в этот день.
Вечер среды Страстной недели простой народ посвящает обряду кудианеби, в котором главную роль играет нечистая сила.
Существует между грузинами легенда, что однажды ночь застигла трех путников, принужденных расположиться на берегу какой-то реки. Путники были: Соломон премудрый, его жена-царица и служитель.
Закинув в воду рыболовную сеть, они вытащили три рыбы, положили их в котел, развели огонь и начали варить. Рыба сварилась, котел был снят с огня.
– Меня называют все опорой мудрости, – говорил Соломон, – но я недоумеваю, когда вспомню сон, который я видел прошлою ночью. Снилось мне, что на моем ложе спит неизвестный человек; в головах его росла яблоня с плодами, в ногах тоже яблоня, но более первой обремененная яблоками. Если это правда, то пусть оживет одна из пойманных нами рыб, в подтверждение моего видения…
Вода в котле зашумела, выскочила одна рыба и исчезла в реке.
Служитель стал затем рассказывать Соломону, что какой-то вещий голос твердит ему об убийстве Соломона.
– Если мое предчувствие справедливо, – говорил он, стоя на коленах перед своим повелителем, – то одна из двух сваренных рыб пусть возвратится к жизни и последует за своей подругой, ожившей по твоему слову.
Рыба ожила и погрузилась в свою стихию; в котле осталась только одна рыба. Царице сделалось дурно; она упала в обморок, около нее засуетились, начали тереть ей грудь розовой водой. Очнувшись, царица призналась Соломону, что она замышляла убить его.
– Двенадцать лет, – говорила она, – как я люблю Кундзулеля, царя островов; справедливость этого подтвердит даже рыба безгласная…
Последняя рыба выпрыгнула вон – и котел опустел. Соломон потребовал к себе Кундзулеля (островитянина), моурава (правителя) бесов. Кундзулель явился.
– У меня есть медный кувшин, если возьмешься наполнить его своими подданными, то выиграешь царицу, – сказал Соломон.
Островитянин принял предложение с восхищением. Три дня и три ночи шел в кувшин поток чертей, подвластных островитянину, но он все-таки не мог наполниться до горлышка.
– Полезай уже и ты, – сказал Соломон Кундзулелю, – а за тобою, кстати, последует и выигранная тобою царица – твоя любовница.
Лукавый влез, крышку захлопнули, и Соломон приложил к ней свою печать. Оковав крестообразно кувшин, бросили его в самую глубь моря. С тех пор не стало нечистой силы. Прошло после того пятнадцать веков, о злых духах помину не было. Грузины жили спокойно. Рыболовы вытащили как-то, нечаянно, этот кувшин и, думая найти клад, разбили его. Темной тучей рассыпались черти из кувшина. «Те, которые попали, при такой суматохе, в воду, сделались обладателями этой стихии, то есть водяными; иным удалось достичь леса и водвориться в нем – отчего произошли лешие; другие устремились в ущелья, в горы, в пещеры и в пропасти и основались там».
Таким образом злые духи завладели всей землей. С ними вошли в сношение люди, и, по понятию грузин, преимущественно старухи, которые, заключив контракт с нечистым, обращаются в кудианеби, то есть ведьм и колдуний с хвостами.
Один раз в году, в Страстной четверг, все ведьмы и отовсюду собираются на гору Ялбуз (Эльбрус) на шабаш. Там обитает Сатана, или, как грузины называют, тартар, имеющий необыкновенно большие глаза и страшные зубы; изо рта у него выходит дым чадящий; глаза у него огненные. Каждая ведьма, представляясь тартару, бросает ему в рот камешки, выражающие жертву, и чем больше камешек, тем жертва важнее. Самой ценной жертвой считается человек, и тогда Сатана, проглотив его и оставшись очень доволен столь лакомым приношением, дает еще больший дар кудесничества.
Путешествие свое на гору Эльбрус ведьмы совершают при помощи зелья, известного под именем квинтил. Ночью, когда все спят, ведьмы встают, намазывают своим зельем первый попавшийся им под руку предмет: будет ли то метла, кувшин, камень или животное – все равно; сев на него верхом и вылетев в трубу, они в одно мгновение достигают Эльбруса. Больше всего они, однако, любят путешествовать на кошках, которых хватают у грузин.