Чтобы предохранить себя от посещений ведьм, туземцы в этот вечер зажигают на дворе каждого дома костры из соломы. Все домочадцы, от шестидесятилетнего старца до пятилетнего ребенка, обязаны перепрыгнуть через костер, не менее трех раз, при ружейных выстрелах и с заклинанием, состоящим в повторении слов: ари-урули-урули-урули-кудианеби (фраза непереводимая, но выражающая, однако, проклятие над кудианеби). В деревнях, кроме того, заслоняют крестообразными ветками шиповника окна, двери и отверстия трубы в сакле.
Простой народ верит чистосердечно, что в ночь со среды на четверг Страстной недели кудианеби действительно тревожат тех, кто не успел перепрыгнуть через костер, называемый чиа-кокона, и забираются в те дома, которые не были ограждены ветками шиповника, где и воруют кошек, необходимых им для путешествия на гору Ялбуз. «Попытайтесь войти, – говорит корреспондент «Кавказа», – в какой угодно дом или, заглянув туда, прислушайтесь повнимательнее: везде раздаются жалобные мяуканья; бедные кошки тщательно заперты в сундуках, из опасения, чтобы их не похватали неприязненные ездоки-кудианеби».
На горе Ялбуз, по преданию грузин, томится узник, богатырь Амиран, заключенный туда, по слову Божию, с незапамятных времен. Железная цепь, к которой он прикован, так крепка, что никакие силы не в состоянии ее разорвать сразу. Вместе с Амираном находится в пещере собака – единственный сотоварищ его одиночества. Верный пес без устали лижет оковы своего господина и давно бы их разорвал, если бы грузинские кузнецы ежегодно, в утро Страстного четверга, не ударяли три раза о наковальню. От этих ударов цепь приобретает прежнюю крепость, и Амирану суждено освободиться от оков только в день второго пришествия…
Грузины соблюдают строго только первую половину Великого поста и тогда почти все говеют и постятся; во вторую же половину мужчины не придерживаются строгого воздержания.
В народе рассказывают о том, что в прежние времена люди были гораздо религиознее и что древние грузины отличались твердой верой в Творца Вселенной. Тогда, рассказывает грузинская легенда, от купола монастыря Св. Креста, находящегося против Мцхета, на горе, у подошвы которой протекает Арагва, до купола Мцхетского собора была протянута железная цепь. По этой цепи благочестивые монахи приходили в Мцхет и уходили обратно в монастырь. По мере того как религия падала в народе, опускалась и цепь и, наконец, прервалась и изчезла неизвестно куда.
С именем Мцхета, древней столицы Грузии, и его развалин народ соединяет вообще множество легенд.
Так, в двух верстах от Мцхета, над Курою, возвышается отвесный утес, на вершине которого, по преданию, обитал великан, который, служа как бы стражем Мцхета, перед закатом солнца всегда становился на колени и оттуда нагибался к берегу Куры, чтобы из нее напиться. На этом утесе туземцы и до сих пор показывают два углубления, образовавшиеся будто бы от колен великана.
Недалеко от того же Мцхета, близ шумной реки Арагвы, на холме, видны развалины башни, известной в народе под названием Вороньей. Предание говорит, что башня эта была построена давно, очень давно, на земле, принадлежавшей какому-то князю Симону.
Симон был человек щедрый, добродушный, заботившийся о благе своих подданных и построивший эту башню для наблюдения за осетинами, которые часто грабили его крестьян и уводили их в плен. Поставленный в башне караул предупреждал намерение осетин, и крестьяне благодарили Симона за его добрые о них заботы.
Старый князь имел двух детей: дочь, красавицу Макрину, чистую как ангел, и сына Машуку, человека с детских лет жестокого, злого, не пропускавшего случая сделать зло или обидеть человека. Симон видел дурные качества сына и скорбел о них, но исправить их не надеялся и не успел. Добрый, праведный и ласковый князь скончался, к несчастью для подданных.
После его смерти все изменилось в его доме, считавшемся приютом для бедных, для убогих и самым приятным и гостеприимным убежищем для соседей и приятелей. Прислуга измучилась, исполняя частые приказания и прихоти молодого князя; тяжело стало и народу. Князь отягощал его податями и разными поборами, за малейший ропот и недоплату наказывал палками и плетьми, глумился и издевался над всеми, а всего больше над беззащитной сестрой. «Та, чистая голубица, слыша стоны подвластных, без укора, но с мольбой и слезами, просит брата усмирить свое гордое сердце. Но для Машуки хуже ножа острого просьбы сестры: беснуется он, как только Макрина начнет умолять его смириться, и грозит ей, что запрет ее в Арагвинскую башню и уморит с голоду: страх чужд сердцу молодой княжны, доброта и вера в Бога крепка в ней – и снова пристает она к брату, чтобы не разорял он крестьян и был милостивее к близким и слугам».
Рассвирепевший брат заключил ее в башню, а караул свел вниз и, оставив его на дожде, жаре и непогоде, поручил крепко сторожить Макрину. Узнали скоро осетины, что некому следить за их движениями: стали отгонять скот и баранов, таскали людей в горы. Машука взыскивал с караульных и стращал их лютой казнью.
Так прошел год со дня заключения Макрины. Бедная девушка усердно молила Бога смягчить злое сердце брата, не для того, чтобы быть самой свободной, а для спокойствия тех, которые страдали под его игом. Частая молитва непорочной девы была услышана Богом. Однажды Машука согнал людей на тяжелую работу и не позволял им идти домой за пищей; а около башни, на кострах, варили в котлах скудную пищу бедным работникам. Заключенная княжна наблюдала сверху башни, как утомленные работники подходили к котлам, над которыми вереницей кружились и каркали черные вороны и по два да по три падали в котлы. Гадко стало труженикам, что в котлах сварились нечистые птицы, и стали выливать они пищу на землю.
– Что вы делаете? – кричал Машука. – Я вас… – Но не успел он договорить, как из котлов полезли змеи и, переплетаясь, окружили изверга и разверзли пасти…
– Боже, спаси меня! – проговорил струсивший Машука. – Каюсь во грехах моих.
– Боже, спаси его, – повторил и на башне кроткий голос Макрины, – я отмолю грехи брата моего, надену власяницу и всю жизнь проведу в монастыре.
И совершилось чудо: змеи попадали на землю; стая воронов унеслась за горы, а над башней взвился белый голубь…
– То душа князя Симона, – говорил народ.
Княжна свято исполнила обет свой: надела власяницу и безвыходно в Мцхетском храме молила Бога за прежние грехи брата и благодарила за чудесное его спасение. Раскаялся Машука – и привольно стало его народу. Машука дал ему большие льготы, роздал свое добро тем, кого разорил или обидел, но не мог, однако, успокоиться.
Поступки с сестрою постоянно мучили Машуку, и, не находя душевного спокойствия, решился он, мирским подаянием, воздвигнуть храм во славу Божию. Босой, с длинной бородой, в бедном рубище, побрел он в дальние, чужие страны…
Прошло 70 лет. Народ толпами со всех сторон собирался к Мцхетской церкви, поклониться праху преставившейся Марии (Макрины), святой жизнью заслужившей себе венец бессмертия. К гробу ее подошел богомолец, седой старик, изможденный, но добрый. Благоговейно преклонив колена над покойницей, он поцеловал ее в очи.
– Милая сестра, – сказал он, – мы исполнили наши обеты.
И после этих слов дух его спокойно соединился с душой сестры, – то был князь Машука. Подле могилы Симона похоронили обоих его детей.
«Добрые люди говорят, что в ту ночь сладко и звучно шептались вокруг родовой церкви и зеленая трава, и густые листья дерев; а к утру расцвели яркие цветы, которых ни прежде, ни после не видали в их стороне».
У туземцев существует предание, что «ев. Иосиф в Страстную пятницу выкопал могилу в чистой скале, до которой не касалось ничто грешное; потом снял со креста святое тело Христово, завернул его в свежую, чистую и белую бязь, отнес на своей спине и похоронил в приготовленном месте». На другой день, в Страстную субботу, в сумерки, пришли ко Гробу Господню, в отчаянии, три святых жены – небесная и земная царица Мария, Марфа и Мария, сестры ев. Лазаря. Говорят, что они в руках держали красные яйца.
Придя оплакивать Христа, жены встретили восторженного ангела, объявившего им, что Спаситель воскрес и встал из гроба. Жены вернулись и пошли отыскивать Христа.
Отсюда грузины ведут, впрочем, общий обычай красить к празднику Пасхи яйца – и ими поздравлять друг друга.
У кого бывает недостаток яиц, те выдумали средство приобретать их к празднику Пасхи – известному у грузин под именем агдгом установлением особого обычая.
За несколько дней до наступления праздника, начиная с пятницы Страстной недели, мужчины собирались толпами, преимущественно охотники покутить, попить и поесть на чужой счет. Собравшаяся толпа предавалась предварительно кутежу: пила из красных чашек или турьих рогов огромных размеров и затем обходила все дома в селении, поздравляя хозяев с предстоящим праздником Пасхи. Обычай этот известен под именем чопа — припева к песне. В самой песне желают хозяину, чтобы дом его был так же обилен, как марань Шио, чтобы в нем все и всё было полно, сыто и счастливо. Поздравляющие взбираются на кровлю дома и, через отверстие ее, спускают на веревке корзину. Хозяева кладут в корзину одно яйцо и отпускают поздравителей. Чонисты, будучи по большей части навеселе, часто не довольствуются поданным.
– Оролобаа (двойное), – кричат они сверху в отверстие, высказывая тем желание, чтобы хозяин не скупился и положил, вместо одного, два яйца.
Собравши, таким образом, достаточное количество яиц, чонисты с нетерпением ожидают наступления высокоторжественного дня.
Празднование Пасхи у грузин весьма мало отличается от празднования ее у нас, русских. В этот день у многих хозяев и владельцев выставлен стол для убогих и нищих, и не одна рука спешит подать милостыню заключенным в тюрьмах.
Грузин, впрочем, не очень пристрастен к христосованью, к размену яиц, катание которых заменяет игрою в мяч. Игра эта особенно развита в Имеретин. Приготовляют мяч, величиною с арбуз, и обшивают его галунами. Народ делится на две стороны, в средину между которыми бросают мяч. Каждая сторона старается завладеть им, поднимается жестокая драка; честь и слава той стороне, которой достанется мяч, – он сулит ей, по народному верованию и предрассудку, в течение целого года изобилие и удачу во всем. Иногда, после боя, мяч разрезается на несколько кусочков, которые раздаются нескольким домохозяевам, уверенным, что хранение кусочка мяча доставит изобилие их домам, урожай и т. и.