В некоторых местах Имеретин существует обычай, по которому в день Пасхи родители крестников приносят своим кумовьям гостинцы, а те взамен должны подарить им на каждого члена в семействе по одной цветной и с разными украшениями восковой свечке.
На Фоминой неделе имеретины занимаются игрою в мяч. Мячик, употребляемый для игры, приготовляется величиною в арбуз, обшивается галунами и представляет не только простую или невинную забаву, но и составляет предмет народного уважения и даже суеверия. На второй день Фомина воскресенья народ делится на две части. Раздается звук буки (трубы), и священник в облачении выносит мяч на серебряном блюде. Мяч бросается в середину одним из старших почетных в роде[49]; обе стороны бросаются к мячу, спорят между собою, стараются завладеть им и донести до назначенного места; честь и слава той стороне, которой достанется мяч: она будет иметь круглый год изобилие и удачу во всем. Конечно, каждый желает этого счастья, и потому спор и свалка бывают жестокие. Мяч перебрасывается товарищам из рук в руки, то скрывается в толпе, то вновь появляется при всеобщем крике и шуме. Часто после боя мяч разрезается на несколько кусков и раздается домохозяевам. Получивший кусочек мячика уверен, что хранение его доставит дому изобилие, урожай и проч. Рассказывают, что имеретинские цари выдумали эту забаву для упражнения народа в военных движениях.
На первой неделе Светлого Христова Воскресения в пятницу в имеретинское селение Они собираются жители со всех окрестностей. Туземцы убеждены, что неделя Пасхи счастлива для всевозможных благих начинаний, и потому в полдень те семейства, у которых есть сговоренные невеста и жених, собираются в церковной ограде и, разделившись на кружки, садятся каждый отдельно: невеста со своими родителями и приглашенными гостями отдельно от жениха, окруженного таким же обществом. Начинается обед, за которым хотя и провозглашаются тосты, но без упоминания имен жениха и невесты. Спустя некоторое время после обеда жених встает, наливает три стакана вина и, передав два своим родителям, отправляется вместе с ними и с третьим стаканом к кругу своей невесты.
– Христос Воскресе! – произносят родственники и окружающие невесту, приветствуя родителей жениха.
Последние в свою очередь поздравляют с радостной неделей праздника, указывают на важность этого праздника, его значение не только для каждого человека, «но и перелетной птицы, и наводят речь на то, что есть две души, которые томятся неизвестностью и, следовательно, не могут разделить общей радости. Родители невесты отвечают, что они помнят свои молодые годы, пылкую страсть юношеской любви, знают тоже, что семейную жизнь благословил Бог, и поэтому постараются успокоить томление двух особ своим согласием».
Тост за здоровье обручаемых служит ответом на подобные слова, и затем следует обряд обручения. Взяв кольца жениха и невесты, родители читают над ними молитвы и, благословивши ими детей, переменяют кольца, отдавая женихово невесте и обратно, причем жених целует свою невесту в плечо.
Тогда невеста подносит жениху яйцо, расписанное разными красками.
– Дай Бог, – говорит она, – чтобы наша жизнь была так весела, как свежо это яйцо, и так усыпана добрыми делами, как расписано оно.
Тосты, поздравления, песни, пляски и обильное угощение заканчивают радость двух семейств, соединяющихся узами родства.
В двух селениях Опишквиты (Кутаисского уезда) и Бандза (в Мингрелии) существует обыкновение в день храмового праздника великомученика и победоносца Георгия, 23 апреля, раскачивать огромное дерево. Толпа, собравшаяся вокруг дерева, охватывает его, а некоторые взлезают и размещаются на ветвях и до тех пор качают, пока не вырвут с корнем. Тогда дерево обносится вокруг церкви три раза, прислоняется к ее стене вверх корнями и закидывается каменьями.
Откуда явился этот обычай и что он означает, никто обяснить не может.
В монастыре на реке Хопи 13 и 14 августа бывает ярмарка, на которую стекается множество народа. На горе расположен монастырь, имеющий вид крепости. Стены его прячутся в зелени плюща, винограда и других разнообразных пород вьющихся растений, которыми так богата тамошняя природа. Вид с монастыря очарователен: открытая на значительное пространство долина реки Хопи окаймляется с одной стороны зеленым лесом, где растут грецкий орех, фиговое дерево и виноградник; с другой – холмами Верхней Мингрелии, из-за которых на темно-синем фоне неба подымаются до облаков снежные вершины Сванетских гор, заканчивающих картину.
Обширная поляна перед монастырем в это время кишит народом; со всех сторон приезжают и приходят новые лица, по большей части женщины, которых часто бывает более мужчин. Каждая держит в руках моток шелку, почти исключительный предмет торговли на местных рынках.
Среди толпы можно встретить и княгиню или богатую дворянку, верхом на лошади, сопровождаемую всадником и несколькими непременно босыми бичо (слуги); несколько незатейливых, на скорую руку устроенных магазинов с ситцами и прочими простыми материями довершают картину. Собственно праздник и увеселения начинаются после обедни. По окончании службы народ группами располагается под деревьями за скромную трапезу, состоящую из огурцов и дынь с чуреками, запиваемых достаточным количеством вина. Веселые возгласы, слышные по временам из разных углов, пляска лезгинки под звуки балалайки и пистолетные выстрелы – лучшие свидетели веселящегося народа.
Собравшиеся на праздник начинают свои увеселения скачкой и джигитовкой и затем переходят к национальному танцу. Толпа мужчин и женщин, взявшись вперемежку за руки, становится друг подле друга локоть к локтю и составляет, таким образом, круг или хоровод пар в 50 и более. Один из участвующих затягивает песню, после короткого стиха или куплета которой последние звуки подхватывает весь хоровод. Вместе с началом песни начинается и движение хоровода вправо или влево; все делают незатейливое pas из четырех тактов. Вдруг запевала начинает петь самым одушевленным образом, и толпа начинает прыгать вместе, в такт, делая вприпрыжку то же самое, и это повторяется несколько раз.
«Чрезвычайно интересно видеть этот круг, – говорит очевидец, – из мужчин и женщин в живописных туземных костюмах, так нежданно и быстро переходящих от плавных, стройных движений к необузданным, диким. Впрочем, как те, так и другие, особенно у женщин, были исполнены грации, так резко отличающей здешнюю породу».
В песне мингрельской мало слов, но чрезвычайно разнообразен напев. Последний не уныл и одинаков, как при веселых, так и печальных случаях. В кругу высшего класса поются духовные песни на грузинском языке, перенятые у имеретин и гурийцев; почти во всех песнях есть запевала, и часто песни поются на два хора.
У гурийцев нет привилегированных импровизаторов; да и народ не может указать на людей, которые славились бы быстрым поэтическим воображением и уменьем сложить песню, «но всякое эффектное, геройское предприятие, а также пирушка, празднество и страстная, нередкая в Гурии любовь воодушевляют каждого молодого, свободного человека, и весьма многие из них выражают свои чувства в легкой и довольно мелодичной импровизации».
«Хотя большинство гурийцев, – говорит И. Пантюхов, – отказываются переводить свои песни на русский язык, отговариваясь невозможностью передать выражения и смысл их в другой речи, но мне удалось собрать некоторые, и я давно не встречал такой милой и страстной поэтической чепухи, какая выражена в них».
Все существующие песни относятся к новейшему времени, воспевают преимущественно любовь и по содержанию заключают в себе поэтический смысл.
Вот образчик одной из них в переводе М. Мансурова.
У меня вдалеке
Был не брат, не супруг,
Был, как солнце во тьме,
Милый друг, добрый друг;
У меня вдалеке
Был, как в сердце недуг,
Был, как жемчуг в песке,
Милый друг, добрый друг.
Он был молод и мил,
Он был строен как луч,
Он был жарок и жгуч, —
И меня он любил…
Когда ветер порой
Перед сном утихал,
И бульбули (соловей) ночной
На цветок прилетал;
Когда месяц свой блеск
Не скрывал от земли
И вторились вдали
Моря шум, моря плеск, —
И тогда милый друг,
На коне под чалмой,
Как с небес светлый дух,
Как посланец святой,
Весь закован в металл
И с ружьем за плечом
Он ко мне прилетал, —
…………………………
И дарил он меня
Не конем, не богатым ковром,
Поцелуем…
…………………………
И с собой милый друг
Приносил с далека
Не жемчуг, изумруд,
Но любовь…
И, лаская меня,
Он к груди прижимал,
И весь полон огня
Целовал, целовал…
Указавши на некоторые особенности праздников, существующих в Имеретин, Мингрелии и Гурии, мы видим, что ко многим из них примешано народное суеверие, а некоторые даже и основаны на суеверии и ложном понимании истин религии. Религия и здесь не служила главным проводником нравственных начал, а осталась только в форме обряда.
Вообще в религиозных понятиях всех трех народностей много наивного и детского. Случалось, например, что крестьяне, недовольные священником, берут в руки образ и присягают никогда не ходить к нему в церковь, не исповедоваться, не причащаться, не крестить детей и не приглашать его для исполнения треб. Иногда даже туземцы проклинали своего священника. Имеретины, например, не считают грехом принять ложную присягу, если она производится не по их древнему обычаю перед образом – а перед крестом и Евангелием, и последнюю они называют