Были назначены новые мдиван-беги и к ним помощники с необходимым числом бокаулов. Эти лица составили низшую инстанцию суда, а высшею считалось верховное мингрельское управление, составленное из первоклассных мдиван-бегов и почетных членов от дворянства. Уголовные преступления судились в кутаисском областном суде, учрежденном русским правительством.
Недовольные решением дивана могли жаловаться царю или дадиану, который, разобрав дело, или рвал постановление мдиван-бегов, если был не согласен с их решением, и приказывал составить новое, или, в противном случае, прикладывал свою печать, и тогда постановление дивана принимало вид царской грамоты или указа.
Во всех случаях при решении дел существовал полнейший произвол, играло весьма большую роль минутное настроение судей, а иногда и преднамеренное искажение ими истины. Основанием для всех решений служила присяга или самого ответчика, или свидетелей. Ответчик мог быть совершенно прав, но, если раскаленное железо оставляло след на его руке, он признавался виновным, и никакие заявления с его стороны не могли служить к его оправданию. С другой стороны, оправдание или обвинение свидетелями было часто весьма несправедливо. Свидетели, не имея ни малейшего понятия о правильности или неправильности иска, верили на слово тому, за кого присягали и от кого получали плату в свою пользу.
«Таким образом, несмотря на энергичные действия правителей, на быстроту делопроизводства моуравов и мдиван-бегов, Имеретия тогдашнего времени, как видно изо всех оставшихся фактов, была в самом жалком, расстроенном и угнетенном состоянии, продолжения которого желал только тот, кто пользовался им для своих частных, своекорыстных целей и кто любил мутную воду для того, чтобы ловить в ней для себя рыбу».
В Имеретин не было регулярного и постоянного войска; его заменяли азнауры и особое сословие крестьян мса, что в переводе означает служивые. Они обязаны были всегда быть готовыми к войне и по первому призыву следовать на защиту отечества.
Мсахури содержали в крепостях постоянный гарнизон, известный под именем мецихевале и управляемый особыми моуравами или воинскими начальниками. Последние принимали все меры к защите крепости, распоряжались стоявшим там гарнизоном и, получая содержание от окрестных жителей, пользовались еще особою податью, известной под именем сацхо и состоявшей из разных припасов, необходимых для гарнизона.
Над всеми начальниками крепостей был поставлен сначала тави — начальник всех моуравов, а потом, с уничтожением этого звания, сардар, или начальник над всеми ополчениями. При последнем царе Соломоне II было три сардара, из которых каждый имел свое особое знамя, выставление которого на крепостях означало всеобщую тревогу. Тогда все жители Имеретии, обязанные военною повинностью и призываемые большими медными трубами (буки), находившимися при церквах и монастырях, спешили под знамена своего сардара. Собравшись вокруг храма, ратники получали от пастырей церкви напутственное благословение и нередко оставляли свои семейства в стенах монастырей, которые, будучи построены на высоких скалах, служили сильными и часто недоступными для неприятеля укреплениями. Князья, дворяне и мсахури выступали в поход, а остальное народонаселение занимало укрепления, горы, ущелья и составляло резерв, который, в случае надобности, также выходил в поле под начальством своих моуравов.
Каждый из следовавших на войну должен был сам позаботиться о продовольствии и взять его на несколько дней; для перевозки же провианта с места на место при отрядах существовали вьючные лошади. При продолжительных стоянках и при истощении продовольствия ополчение занималось реквизицией и мародерством у своих соотечественников в самых широких размерах. «Провиант забирался из ближайших селений, с кого ни попало, без всякого разбора и уравнительности. Дисциплины и подчиненности в тогдашнем ополчении было немного. Частных начальников никаких не назначалось, исключая моуравов, которые командовали мужиками своего округа, и сардаров, командовавших целым ополчением. А потому нередко в ополчении возникали беспорядки и самоуправство. Кто уклонялся от службы, тому для срама надевали на голову, вместо башлыка, женское покрывало, кто вовсе упорствовал идти на войну, у того царь отнимал крестьян, так как последние жаловались собственно для того, чтобы дворянин имел возможность нести военную службу и выступать в поход с порученными ему ратниками или мсахурами. Знаков отличия и установленных наград в Имеретин никаких не существовало, но оказавших особенные услуги или совершивших подвиги царь жаловал, по своему усмотрению: ружьем, шашкою, платьем, конем, деревнями или же приближал к своей особе и давал потом доходные должности. Но самой главной приманкой идти в поход была надежда на добычу, и, таким образом, пограничные жители Мингрелии, Гурии и Имеретин были постоянными жертвами чужих и своих ратников, которые забирали у них все, что только могли».
С окончанием военных действий все ополчение распускалось по домам за исключением гарнизонов крепостей и кишиков, или царской стражи. Состоя под начальством кишикт-ухуцеса, стража эта оберегала царский двор, а три человека находились постоянно при особе царя с заряженными ружьями. Кишики всюду следовали за царем, даже до дверей покоев царицы, а ночью стояли на часах в царской спальне. В кишики набирались преимущественно жители селения Баноджи, обязанные исключительно этою службою. Служить при царе считалось делом почетным одинаково как для князей и дворян, так и для всех сословий, виды которых в Имеретии, Мингрелии и Гурии были весьма разнообразны.
Непосредственно за владетелями следовало сословие тавади – главные, главнейшие, от слова тави – голова. Сословие это было названо нашим правительством князьями. В Грузии сословие князей разделялось на три степени, но в Гурии этого не было, хотя некоторые фамилии товадов пользовались большим уважением или значением в народе и даже большими гражданскими правами. Точно так же было это и в Имеретин. В Мингрелии же князья разделялись на два разряда: на князей, подвластных принцам крови, то есть потомкам бывших владетелей, которым они достались в удел. Князья этого разряда были обязаны личною службою своему принцу крови, и, кроме того, крестьяне таких князей были обязаны тем же принцам крови некоторыми податями и повинностями. Второй вид высшего сословия были князья, подвластные особе самого владетеля. Они-то собственно и составляли в Мингрелии высшее сословие, так сказать, первостепенных дворян, подчиненных одному правителю и обязанных тем же, чем обязан каждый русский дворянин своему государству и правительству.
Непосредственно за князьями следовало сословие сапатиокаци — почетные, от слова нативи — честь, почесть. Это сословие было средним между товадами и азнаурами и в позднейшее время присоединилось к сословию князей. Азнауры — люди свободные, вольные, пользовавшиеся всеми правами дворянского сословия. В Мингрелии сословие это было полусвободное и подвластное церквам, владетелю или князьям. Азнауры служили своим владельцам лично, а крестьяне их, в свою очередь, обязаны были главным помещикам некоторыми определенными податями и повинностями, известными под именем саудиеро.
В числе особых сословий Имеретии, Мингрелии и Гурии было духовенство, в состав которого поступали весьма часто лица зависимых сословий. Хотя в Гурии духовенство, и в особенности высшее, кроме духовных прав имело весьма важное гражданское значение, но если духовное лицо происходило из сословия крестьян, то как бы оно высоко ни было поставлено, ни сам священник, ни дети его не освобождались из крепостного состояния.
В Мингрелии же все духовенство образовалось преимущественно из крестьянского сословия. Здесь священник был не столько пастырь духовный и блюститель нравственности своих прихожан, сколько чернорабочий, обрабатывавший не только собственные земли, но и земли своих господ. Случалось также и то, что при переездах владельцев священники и пастыри церкви носили за своими владельцами разный скарб. Одним словом, большинство духовенства в Мингрелии были рабы со всеми их обязанностями и тягостным, безотрадным общественным положением. Будучи лишено всех средств к пропитанию, духовенство погрязло в невежестве и отличалось своею безнравственностию – обжорством и нетрезвой жизнью. При таких условиях оно не могло внушать уважение к себе народа, как сословие несамостоятельное и чуждое тех свойств, которые возлагаются на служителей церкви. Все это было сознано последним владетелем Мингрелии князем Давидом, который в 1846 году освободил духовенство от личной зависимости, за исключением детей священников, рожденных до издания указа, но которые, впрочем, в силу того же указа, получили право выкупа на волю за двадцать пять рублей с души.
Если сравнить это духовенство собственно с грузинским, то между ними найдем значительную разницу. В Грузии духовенство пользовалось большим почетом и влиянием, не только в делах веры, но и в политическом и гражданском отношении, что подтверждается указанием царевича Вахушта. Последний говорит, что с самого начала распространения христианства цари грузинские старались образовывать истинных пастырей церкви, которые пользовались уважением: епископы наравне с царем, а иереи – наравне с князьями. По свидетельству того же писателя, царь грузинский Вахтанг Горгаслан учредил звание католикоса и, поставив епископов во всей Грузии, приказал воздавать почесть католикосу наравне с царем, епископам наравне с эриставами, а священникам наравне с дворянами. Таким образом, видно, что в Грузии духовенство играло весьма видную роль и даже преобладало над самим дворянством, потому что в распоряжении архиереев состояли азнауры, обязанные по вызову и под предводительством их идти на войну. Ко всему этому надо прибавить и то, что грузинское духовенство было представителем тогдашнего образования и грамотности, и люди ученые были преимущественно из лиц духовного звания. В Мингрелии же и Гурии духовенство стояло на низкой степени развития, чему причиною было, конечно, его крепостное состояние и зависимость от различного рода покровителей. Несколько выше и ближе к грузинскому подходило духовенство имеретинское, но и здесь встречались священники из зависимых сословий.