Прямым последствием притязания, с одной стороны, и упорства или сопротивления – с другой, было то, что владельцы прибегали иногда к насилию, вследствие которого бывало или бегство крестьянина, если это ему удавалось, или конечное разорение. Крестьяне не могли и не могут забыть, что члены семьи их продавались помещиками в плен; не могут забыть, что целые семьи их безжалостно разлучались, что их обирали чужие и свои помещики, что крестьянин не был уверен в своей собственности, что суд и расправа ими покупались дорого и все-таки без надежды на правосудие и, наконец, что их объедали сильные, объедали начальники и бесчисленные их рассыльные. Крестьянин не знал, что будет завтра с ним, с его скотом и имуществом. Поэтому он никогда не строился прочно, а как будто всегда готовился к перекочевке.
Тавади, сапатиокаци и азнауры были владельцами поземельной собственности и крестьян, на ней поселенных. Первые два сословия зависели только от владетелей, как вассалы, обязанные службою в войске, в гражданском управлении, при дворе и при особе владетеля, а иногда повинностью от земли и, частью, доходов от других источников, как, например, таможен и проч. Хотя большая часть азнауров имела одинаковые права с князьями, а подчинялась только одному владетелю, но были, как мы видели, и такие, которые находились в зависимости князей, церкви и помещиков из такого же сословия азнауров. Между зависимыми и независимыми азнаурами, в народном взгляде, не было никакой разницы. Только древность и знатность происхождения давала первенство азнаурским фамилиям, вне зависимости от того, были ли они вольными или зависимыми.
Владелец имел право передать другому власть над имением зависевшего от него азнаура, но не имел никакого влияния на благоприобретенное имение последнего. Выморочные имения зависимых азнауров поступали в собственность помещика. «С другой стороны, помещичьи азнауры не могли, без согласия своих владельцев или церкви, уступать и освобождать своих крестьян и продавать земли, зависевшие от их владельцев».
По уложению царя Вахтанга, применявшемуся во всех провинциях, населенных грузинским племенем, помещик, кто бы он ни был, имел полную власть над своим крестьянином, за исключением лишения жизни. Господин не имел права изувечить своего крестьянина; но в одном месте тех же законов сказано, что если господин нападает на своего слугу, то последней должен всеми мерами избегать того, чтобы защищаться. Помещик имел право продавать, отдавать взамен, заложить, дарить и освобождать на волю своих крестьян; мог наказывать за преступления, но не причиняя увечья. Владелец не признавал обязанности содержать своих крестьян в случае голода или другого общественного несчастья, точно так же он отказывался следить за нравственностью своих подвластных. Помещики имели полное право располагать недвижимым имением крестьянина, но на благоприобретенное им имение права не имели. В случае смерти крестьянина, не оставившего по себе прямых наследников мужского пола, имение поступало в пользу помещика, помимо дочерей и наследниц женского пола, которые не могли наследовать имение отца, но при выходе замуж при жизни своих родителей могли получить часть имения в приданое.
Крестьяне не могли продавать недвижимого имения без согласия помещика, не могли переселяться из одного селения в другое, но ассасшво (бегство или переселение помимо воли владельца) существовало и здесь точно в таких же размерах, как и в Абхазии.
Крестьянин имел право приобретать землю на свое имя и владеть ею на полных правах собственности. «Помещик может переводить своих поселян с одних земель на другие только при обоюдном с ними согласии, причем дается им полная льгота в течение двух лет, а затем подати и повинности установляются все те же, как и на прежних землях».
Крестьяне могли, с позволения помещика, заниматься торговлею, ремеслами и промышленностью и приобретенной через то собственностью, как движимой, так и недвижимой, распоряжаться по своей воле, без участия помещика, но с вознаграждением последнего условной платой при получении позволения.
Тушины, пшавы и хевсуры
Глава 1
Тушины у пшавы и хевсуры; их характеристика и место, ими занимаемое. Наружный вид, одежда и вооружение
Северный и южный скаты Главного Кавказского хребта, верховья рек Арагвы, Аргуна, Алазани, Иоры и Эрцойское ущелье населены тушинами, пшавами и хевсурами, составлявшими особый округ, простиравшийся до 3932 квадратных верст, с населением в 31 449 душ.
Округ этот граничит с севера с народами чеченского племени: вистами галгаевского общества, немирными кистами и землею горных чеченцев, населяющих верховья реки Аргун; с востока – дагестанскими обществами: Ункратль, Дидо, или Цунта, и частью Телавского уезда; с юга – Тифлисским уездом и гудомакарскими горцами.
Громадные скалы, весьма скудно обросшие по берегам рек соснами, пропасти и безвыходные ущелья, до которых весьма редко достигают солнечные лучи, шумные потоки, покрытые во многих местах обледенелыми обвалами, по которым часто приходится проезжать, как под сводами, едва проходимые тропинки и села, повисшие на уступах скал, – все это представляет величественную, хотя и дикую, картину местности, на которой поселились эти народы.
Земли удобной для хлебопашества весьма мало. Смотря на маленькие клочки пашни, разбросанные между скал и на вершинах гор, трудно поверить, чтобы человек мог забираться на такую высоту, – а хевсур идет туда с парою быков для посева только нескольких зерен ячменя. Лес на топливо добывается с большими еще затруднениями, и страшно смотреть на хевсурскую женщину, когда она спускается с крутизны с тяжелой ношей хвороста. Зато Хевсуретия изобилует отличными пастбищами и сенокосами.
Зима неприветлива в Хевсуретии: огромные сугробы снега заносят все ущелья, сообщение между деревнями прекращается, и несколько месяцев сряду слышен только вой ветра, глухое журчание полускованных льдинами водопадов да вой волков, не находящих, чем утолить свой голод. Обрушившиеся со страшной высоты отвесных скал завалы образуют местами крепкие своды над руслами рек; вместо деревень виднеются только верхушки сосен да закопченных башен.
С наступлением весны вся эта снежная масса начинает оседать, и ходьба по ней делается еще труднее. На каждом шагу путник погружается по пояс в снег и, не успев выкарабкаться из него, опять тонет. Глаза страдают от необыкновенного блеска солнечных лучей, играющих на беспредельном снежном море. Крутость подъемов и удивительная прозрачность редкого горного воздуха спирают дыхание…
Часто нет другого пути, как по заваленному огромными каменьями руслу реки, катящей с шумом целые массы пены. Тогда, держа друг друга за руки, опираясь на остроконечные палки, путники едва переступают и борются с сильным напором воды. Местами снег образует над реками своды, живые мосты, при проходе по которым треск дает знать о возможности провала и падения с высоты нескольких сажен прямо в поток, с глухим ревом пробивающий себе грудью дорогу сквозь глыбы снега.
Природа Пшавии не менее грозна и величественна. Повсюду горы и лес, лес и горы, кое-где разбросаны деревушки; дорога также пролегает по большей части вдоль рек, как, например, вдоль Арагвы, оглушающей своим шумом. Арагвское ущелье отличается своею живописностью, но крайне затруднительной дорогой. Часть ее еще сносна, но большей частью путешественник предается воле привычного коня, и если он сам первый раз в этом месте, то невольно закрывает глаза и творит молитву. Нужно пересечь быстрину реки, обдающей оглушительным ревом. «Волны кипят, все дно течет мимо ног коня, вот-вот вас уносит… голова идет кругом… река хлещет прибоем в берег… конь напрягает силы – и вы выбрались на сушу в виду пшавского селения Шуапхо. Поезжайте дальше, и вам предстоит то подъем до небес, то спуск в преисподнюю, по тропинке не более пол-аршина ширины, справа которой отвесная скала, а слева непроницаемая бездна, и тогда вы достигнете до Аргуна, который ревет и шумит еще более Арагвы. Путники должны кричать, чтобы передать что-нибудь друг другу. Брызги падают на лицо, и всего обдает водяною пылью».
Природа Тушетии представляет самую разнообразную картину. Там есть высокие горы, покрытые вечным снегом и пересекаемые в разных направлениях глубокими ущельями; есть ледники, неприступные скалы, живописные долины и непроходимые леса. Серебристые каскады вод, с шумом падающие с окрестных гор, образуют небольшие ручейки, которые, протекая по долинам, соединяются потом в большие потоки и образуют или самостоятельные реки, или их притоки. Недоступные горы, покрытые мрачным сосновым лесом, сдавливая бешеную реку в тесных и крутых берегах, и неожиданные изгибы ущелий и огромные камни, изверженные с вершин скал, еще более увеличивают ее ярость, и она, падая с камня на камень, мечет высоко мутные и пенистые свои волны и заглушает слабый говор человека, вой хищных зверей и крик пустынных орлов.
Основываясь на том, что в языке тушин, пшавов и хевсур слышится древний грузинский язык, сохранившийся даже в их книгах Священного Писания, многие считают их народом грузинского происхождения.
Другие, напротив того, полагают, что тушины выходцы из горной Тушетии, спустившиеся к берегам реки Алазань, где они, войдя в непосредственное сношение с грузинами, позабыв свой родной язык, усвоили себе грузинский, хотя и не в совершенной чистоте, а в смеси со своим первоначальным.
Во всяком случае, какого бы происхождения они ни были, достоверно то, что тушины, пшавы и хевсуры в отдаленнейшие времена населяли занимаемую ими теперь землю. В летописях грузинских все три поколения известны под именем пховелов, которые жили здесь в самые отдаленные времена и еще при ев. Дине обращены были в христианство. Соседство кистин, от которых они отделялись только Становым хребтом Кавказа, имело на них влияние настолько, что в языке этих народов слышится много кистинских слов. Так, хевсурские общества, Архотиони и Шатилиони, тушины двух обществ, Довского и Пирикительского, говорят кистинским наречием чеченского языка, а остальные два общества тушин – Гомецарское и Чаглинское – говорят древнегрузинским языком, тем языком, на котором написано Священное Писание грузин.