[835]. Вместе с тем, не надеясь на жителей Сальянского магала (уезда), где жил народ буйный, «изобилующий чрез меру духовенством и тунеядцами агаларами», Ашеберг предлагал Ермолову вооружить от 200 до 300 человек находившихся там русских рыбопромышленников[836].
Ильинский успел между тем захватить одну из ханских жен, нескольких подозрительных лиц и приближенных хана и всех их отправил на остров Сару. Он разослал воззвания жителям, прося их не верить слухам, рассеваемым злоумышленниками[837]. Талышинцы не слушали увещаний, а попытка разогнать толпы возмутителей, окружавших Ленкорань, не увенчалась успехом. Высланная Ильинским небольшая команда в 70 человек, под начальством капитанов Перкина и Музайки, наткнувшись на засаду, потерпела неудачу, причем Музайко был убит. Майор Ильинский растерялся и не знал, что делать. «Помощи нет ни с которой стороны, – доносил он[838], – нахожусь совсем в руках злодея, и все мое любезное войско приходит в упалость, о каковом происшествии более не могу писать». Неприятель захватил Кизил-Агачский пост, овладел постами Аркеванским, Герминским и заставил Сальянский пост отступить на остров Сару. «Теперь, – говорил Ильинский[839], – совершенно считаю себя погибшим, не видя помощи и прося ее со всех сторон».
Восстание в Талышах с каждым днем усиливалось, и в ночь с 15 на 16 июля Ленкоранский гарнизон в течение четырех часов имел усиленную перестрелку с неприятелем. «Нет ни одного часа к спокойствию солдат, – доносил Ильинский[840], – беспрестанно в боевом порядке; многолюдные партии со всех сторон появляются, увлекают побоями людей и вооружают против нас».
Мир-Гасан-хан занял все дороги и выставил свои посты далеко вперед: с одной стороны к Баку, а с другой – к Шемахе. Он вошел в сношение с явившимися на границе бывшими ханами Ширванским и Бакинским и порешили открыть действия в бывших своих владениях, как только Персия объявит войну России.
Объявление это последовало первыми выстрелами, произведенными войсками эриванского хана. Рано утром 16 июля разъезды эриванского хана произвели несколько выстрелов по передовым нашим войскам, стоявшим вблизи Мирака. Командир Тифлисского полка, князь Саварсемидзе, отправил письмо хану, прося его остановить беспорядки, но посланный был задержан, и персияне кричали, что сардарь не имеет нужды в объяснениях с русским начальником и, будучи извещен Аббас-Мирзою о последовавшем разрыве с Россиею, истребит и самого полковника.
Спустя час персидская конница атаковала наши пикеты, схватила девять человек казаков и несколько татар, а затем двинулась к лагерю, куда направился и сам сардарь с двумя регулярными батальонами сарбазов. Князь Саварсемидзе принужден был снять лагерь и отступить. Каменистую и тесную дорогу, по которой ему приходилось идти, он нашел занятою неприятельскою конницею, часть которой, спешившись, находилась под защитою шести фальконетов.
Взяв 150 человек и одно орудие, князь Саварсемидзе штыками открыл себе путь, тогда как остальная его пехота, построенная в каре и не превышавшая 500 человек, при двух орудиях, вела перестрелку с неприятелем, собравшимся в числе 500 человек и наседавшим с тыла и флангов. Возвратившись в каре, князь Саварсемидзе перешел в наступление и, заставив неприятеля податься назад, прошел почти без потери весь путь до Гумри (ныне г. Александрополь). Здесь он узнал, что брат эриванского хана в тот же день разорил Малый Караклис и увел в плен более 150 душ; что неприятельская конница в 200 человек появилась на реке Гамза-Чемене, вырезала 15 человек солдат, бывших на покосе, и отогнала казенных лошадей Тифлисского полка; что наши посты на Садага-Чаче и Балык-Чае сбиты и кочевья казахских татар подверглись нападению[841].
Пользуясь первым успехом, эриванский хан старался возмутить население и разослал казахским агаларам циркулярное письмо следующего содержания:
«Прежде сего, как между нами и русскими был мир, вы несколько раз излагали перед нами просьбу свою и именем Бога просили, дабы мы пощадили вас и избавили вас и семейства ваши из рук русских, обещаясь показать услуги и те бедствия, которые наведете на русских. Я в прошлом году ездил в Тегеран и доложил шаху о просьбах и обещаниях, которые вы сделали; много старался и несколько раз писал письма к муджтехиду, дабы он принял на себя почин освобождения вас от неверных, и наконец успел в том, что он приехал из Кербелая к шаху. По просьбам вашим и по моему ходатайству шах решился истребить неверных и из-под ига их освободить правоверных. Войско аракское, фарское, хоросанское и весь народ иранский ринулись из своих жилищ, и мы, основываясь на обещаниях ваших, разрушили мир, доселе существовавший между нами и русскими, побили их солдат, разорили всю Шурагельскую область и тем исполнили желание ваше. Шах-заде с многочисленными азербайджанскими войсками пошел к стороне Карабага; ханы же Дагестанский (Казикумухский) и Ширванский, которые находились при шахе, пошли с войсками к собственным их владениям. Собственное шахское войско также двинулось и следует в сии страны. Мы обязываемся пригласить вас к сему делу, дабы сказать вам, что если вы к оному хотите приступить с чистосердечием и усердием, то уже настал к тому случай и к исполнению оного вы должны сделать первый шаг и тем исполнить данное вами обещание. Следовательно, всех русских, находящихся среди вас, должны вы убить и будете во избавлении себя нам сотрудниками. В противном случае, если не исполните сего, мы причиним вам возможное зло, ибо тогда вы устранитесь от собрания правоверных и удалитесь в общество неверных; тогда имущество ваше, семейство и кровь ваша будут безгрешною жертвою, и вы погибнете как на этом, так и на будущем свете. Рассудите сами, лучше ли быть в числе правоверных или предаться неверным».
Население отвечало, что само собою сделать ничего не может, но противиться успеху персиян не будет.
Между тем Ермолов, получив первые известия о вторжении персиян, приказал князю Саварсемидзе защищать только Большой Караклис, чтобы закрыть вход через ущелье в Памбакскую провинцию и Балык-Чайский пост на Гокче, преграждавший персиянам доступ в татарские дистанции[842]. Для поддержания же отряда князя Саварсемидзе был двинут 19 июля из Белаго-Ключа на р. Каменку (Джелал-Оглы-Чай) сводный батальон из двух рот 7-го карабинерного и двух рот 41-го егерского полков с четырьмя орудиями, под начальством майора Кошутина.
Когда князь Саварсемидзе получил предписание главнокомандующего, Гумры и Караклис были уже окружены неприятелем и сообщения повсюду прерваны. В распоряжении князя Саварсемидзе было всего 60 человек донских казаков, так что все сведения о движении и действиях неприятеля получались только от местных жителей, часто искажавших их в пользу персиян. При таких условиях князь Саварсемидзе не решился сразу покинуть Гумры и перевезти все тяжести в Караклис, а оставил в Гумрах две роты с четырьмя орудиями, под начальством флигель-адъютанта, полковника барона Фридерикса. С уходом князя Саварсемидзе в Б. Караклис персияне еще теснее обложили Гумры, и положение Фридерикса было крайне затруднительно. Такое состояние продолжалось до тех пор, пока в ночь с 28 на 29 июля не прибыл в Караклис сводный батальон Кошутина. Тогда полковник Фридерикс присоединил к себе команды, находившиеся в Беканте и Амамлах, и вместе с ними отступил к Караклису – последнему пункту, остававшемуся в наших руках в провинциях Памбакской и Шурагельской. И здесь положение эриванского отряда было далеко не блестяще: продовольствия почти не было, и оно добывалось при помощи фуражировок, не всегда удачных.
1 августа было получено приказание Ермолова оставить Памбакскую провинцию и, отступив за Безобдал, укрепиться на Лори или в Джелал-Оглу. Князь Саварсемидзе выбрал последний пункт, как наиболее удобный для продовольствия и поддержания сообщений. Для лучшего удовлетворения последней цели войска эриванского отряда были расположены следующим образом[843]: на Акзебиюке, у так называемых Волчьих ворот, находился батальон Херсонского гренадерского полка с четырьмя орудиями; в Джелал-Оглы – 2-я гренадерская рота Тифлисского полка с одним орудием и сотнею казаков; в Гергерах – две роты, из коих одна женатых нижних чинов того же полка, и два орудия; на горе Безобдале – две роты 41-го егерского полка с двумя орудиями; в селении Кишлаке – три роты Тифлисского полка с тремя орудиями. В случае надобности от этого отряда высылалась рота с одним орудием к спуску, обращенному в Караклису, к тому месту, где сходятся верхняя и нижняя дороги. В самом Караклисе находился князь Саварсемидзе с тремя ротами 7-го карабинерного, тремя ротами Тифлисского полков, с 7 орудиями, 120 казаками, 50 человеками борчалинской и 100 человеками армянской конницы.
4 августа персидская конница появилась в виду Караклиса, но не предпринимала ничего серьезного. Как здесь, так и на других пунктах персияне избегали боя и были уверены, что русские сами оставят Грузию по причине междоусобия, будто бы происходившего в России. В этом уверены были самые высшие сановники государства. Когда через Эривань проезжал посланный князем Меншиковым к Ермолову армянин Ковалев, эриванский сардарь прямо высказал последнему свою уверенность, что Россия не в состоянии бороться с Персиею.
– Вашим войскам приказано возвратиться, – говорил Хусейн-хан, – по какой же причине они остаются на нашей границе? Не желают ли войны? Я удивляюсь, что, с одной стороны, посланник просит признать императором Николая Павловича и подписать о том бумагу, а с другой стороны, занимают наши границы своими войсками. Что происходит у вас, нам все известно. Нам пишут сюда ваши подданные татары, что у вас нет здесь вовсе войск, что ваши государи, два брата, между собою воюют. Константин Павлович просит помощи у французов и немцев, а войска в Грузии находятся у генерала Ермолова, который сам не знает, повелениям которого государя следовать; генерал же Вельяминов прислал ныне сюда войска и занял мои двери. Если войска эти не будут взяты к своим местам, то ни посланник не будет иметь успеха, ни я не позволю, чтобы русские занимали мои двери. Если на этот раз войска не будут сняты, то из числа моих нукеров одного сделаю губернатором в Тифлисе, другого – комендантом, третьего – полицеймейстером.