[893], – и ступай с Богом! Будь осторожен в Елисаветполе, и если точно придет Аббас-Каджар, то имей средство узнать заблаговременно, и во всегдашней будь готовности двинуться. Противу сил несоразмерных не вдавайся в дело. Нам надобен верный успех, и таковой приобретешь ты со всеми твоими войсками без сомнения. Суворов не употреблял слова ретирада, а называл оную прогулкою. И вы, любезнейший князь, прогуляйтесь вовремя, когда будет не под силу; стыда нимало в том нет. Если, любезный князь, рассеяние неприятельской конницы в Таузе произвело впечатление, то я ожидаю, что изгнание персиян и пришлеца хана из Елисаветполя сделает большое и для нас полезное действие».
По сведениям, силы персиян, находившихся в Елисаветполе, состояли из одной конницы, и потому трудно было предположить, чтобы с наступлением князя Мадатова неприятель мог удержать крепость и город. Но если бы неприятель заперся в крепости, то главнокомандующий приказал немедленно отвести воду из татаула, который был проведен близ крепостных стен. «Один недостаток воды, – писал А.П. Ермолов князю Мадатову[894], – принудит неприятеля сдаться через три или четыре дня. Должно также полагать, что не имеет он там и съестных запасов, следовательно, сдаться должен будет, и потому нет никакой нужды штурмовать крепость».
Исполняя приказание корпусного командира, князь Мадатов, для обеспечения операционной линии, оставил на реке Акстафе полковника Грекова с 1½ батальонами пехоты[895], Нижегородским драгунским полком[896] и четырьмя орудиями и сотнею казаков; сам же выступил 1 сентября с З½ батальонами[897], 12 орудиями, с двумя слабыми по составу казачьими полками) и 500 человеками конной милиции.
На ночлеге у селения Дзегама князь Мадатов узнал, что персияне стоят у сел. Шамхора; что число их, вместе с присоединившимися к ним возмутившимися жителями, простирается до 10 000 человек и что начальствует над ними принц Мамед-Мирза и при нем в качестве дядьки находится Эмир-хан-сардарь, считавшийся персиянами одним из лучших полководцев.
Ранним утром 3 сентября князь Мадатов выступил из Дзегама по направлению к Шамхору. Персидские войска занимали позицию за рекою того же имени, на правом берегу ее, по дороге в Елисаветполь, и состояли из двух батальонов пехоты (сарбазов шахской гвардии), с четырьмя орудиями и 20 фальконетами, и из 8000 конницы. Прикрываясь рекою и растянувшись почти на две версты, неприятель имел дугообразное расположение, дававшее ему возможность охватить фланги наступающего и сосредоточить перекрестный огонь на единственную дорогу, по которой должен был приближаться малочисленный отряд князя Мадатова. Хотя поставленная в центре пехота и часть артиллерии были помещены в устроенных наскоро укреплениях и разного рода закрытиях, но местность, занятая персиянами, была невыгодна для обороны, так как левый берег реки командовал над правым.
При приближении наших войск неприятель открыл огонь из всех своих орудий и фальконетов. Князь Мадатов построил свой отряд в три колонны, выдвинул вперед восемь батарейных орудий и, под прикрытием их, двинулся в атаку. Он приказал пехоте не вдаваться в бесполезную перестрелку, а начать и кончить дело штыками.
Через четверть часа после открытия огня нашей артиллерии неприятельская замолкла и защита переправы персиянами ограничилась одним ружейным огнем. Не обращая на него внимания, наши батальоны спустились к реке, перешли ее вброд и стали взбираться на высоты. Впереди всех ехавший князь Мадатов крикнул «ура!», и два батальона грузинцев и егерей бросились в штыки. Шахская гвардия готова была принять атаку, но в это время в тылу наших колонн, за рекою Шамхором, поднялись столбы пыли, а за ними виднелись какие-то движущиеся конные массы. То приближался обоз в два ряда и на рысях. Движение это было произведено по приказанию князя Мадатова, «знавшего, как вид этого маневра подействует на пугливое воображение азиатского неприятеля»[898]. Персияне действительно приняли обоз за прибытие подкреплений и стали быстро отступать.
Прежде других оставила поле сражения многочисленная персидская конница, а затем ее примеру последовала и пехота, буквально рассыпавшаяся в разные стороны. При этом толпа в 500 человек, отрезанная нашею кавалериею от пути отступления, была изрублена, и в том числе Эмир-хан-сардарь, оказавший в деле особую храбрость и употреблявший все старание, чтобы остановить бегущих.
Одержанная победа стоила нам 7 человек убитыми и 24 человека ранеными; потери неприятеля одними убитыми превышали 1500 человек и, сверх того, он оставил в наших руках 67 человек пленных, одно орудие, много зарядных ящиков и 11 фальконетов[899]. Князь Мадатов с двумя легкими орудиями и казаками преследовал бегущих, но не на далекое расстояние. После 50-верстного перехода и продолжительного боя войска так утомились, что нуждались в отдыхе. Остановившись с конницею, он дождался прибытия пехоты, обходил ряды и поздравлял солдат с победою.
– Вы русские воины, – говорил он, – я с вами никогда не буду побежден; мы персиян не только здесь, но и везде разобьем.
Князь Мадатов получил за это дело бриллиантовую саблю с надписью «За храбрость». Награда эта соответствовала той важности и тому впечатлению, которое должна была произвести победа при Шамхоре как на персиян, так и на возмутившееся магометанское население.
«Благодарю Бога, – писал Ермолов князю Мадатову[900], – что вам удалось прогнать подлого мошенника Аббас-Каджара, который не знаю отчего так быстро побежал, когда не было у вас средств его преследовать и не остановить даже; когда и войск было у него много, и артиллерии он не потерял. Вы, любезный князь, хорошее положили начало при Шамхоре.
Главнокомандующий со вниманием расспрашивал офицера, присланного к нему с донесением, и с особенным удовольствием узнал, что потери в пехоте были незначительны и наибольшее поражение неприятелю было нанесено при его преследовании. «Как хорошо случилось, – писал Алексей Петрович[901], – что вы, любезный князь, сделали начало совершенно в подтверждение донесения моего, что распорядил я наступательное действие прежде прибытия генерала Паскевича. Думали, что мы перепугались и ничего не смели предпринять! Происшествие сие порадует столицу, а я ожидаю донесения о взятии Елисаветполя».
Главнокомандующий не ошибся в своем предположении. Желая захватить неприятеля врасплох в Елисаветполе, князь Мадатов приказал войскам с наступлением ночи выступить, а сам с 200 человеками казаков и двумя орудиями поскакал вперед. Проехав десять верст, он узнал от встречных жителей, что неприятеля уже нет в городе и что находившийся там батальон, под начальством Назар-Али-хана, был увлечен всеобщим бегством. Несчастный хан понес за это бесстыднейшее в Персии наказание: ему обрили бороду и, посадив на осла лицом к хвосту, возили по всему лагерю Аббас-Мирзы[902].
Назар-Али-хан находился в Елисаветполе только в качестве командующего войсками, но краем управлял присланный Аббас-Мирзою сын убитого Джавад-хана Ганжинского Угурли-хан, который в продолжение сорокадневного управления только и занимался тем, что грабил жителей для своего обогащения. Армяне, населяющие весь форштадт елисаветпольский, расположенный на правом берегу реки Ганжинки, во все время пребывания персиян в городе оказывали им некоторое сопротивление. Они укрепили форштадт, устроили у выходов караулы и объявили Угурли-хану, что готовы сделать пожертвование, если его будут требовать установленным порядком и через посредство назначенных ими старшин; они запретили персиянам вход в форштадт, говоря, что иначе не в состоянии будут отвратить беспорядки, которые могут произойти при подобном посещении.
Назар-Али-хан пытался хитростью завлечь армян в крепость, со всем их имуществом и семейством, уверяя, что намерен защищаться до последней крайности, и сжег все городские строения, находящиеся вне крепости и препятствующие обороне. Армяне не верили словам хана и не переселялись в крепость, а поддавшиеся такому обману татары были жестоко наказаны, ибо перед бегством сарбазы разграбили их имущество и обесчестили многих жен.
Получив известие о несчастье, постигшем персиян под Шамхором, Аббас-Мирза, располагавший по окончании минных работ штурмовать Шушинскую крепость, внезапно снял блокаду, оставил у крепости небольшой наблюдательный корпус, а сам 5 сентября перешел на реку Тертер и остановился в 60 верстах от Елисаветполя. Он намерен был принять на себя разбитые под Шамхором войска, устроить их и, утвердившись в Елисаветполе, атаковать князя Мадатова; но события предупредили персидского принца, и предположения его не увенчались успехом.
Утром, 4-го числа, князь Мадатов со всем своим отрядом вступил уже в Елисаветполь и был встречен христианским населением с большим восторгом. «Народ, предшествуемый духовенством в полном облачении, – говорит биограф[903], – встретил его, как избавителя, со слезами благодарности и кликами радости. Колонны стали в должном порядке, и духовенство служило благодарственный молебен за послание русских для избавления от врага; жители подносили войскам хлеб-соль, плоды и даже обнимали колени предводителя. Все ожило в мрачном пред тем Елисаветполе, и в роскошных садах раздались песни; восклицания: «Кгочаг Мадатов» (молодец Мадатов) повторялись беспрестанно».
Заняв цитадель, начальник отряда приказал водрузить над нею русское знамя и прежде всего принял меры к восстановлению порядка и спокойствия среди населения. Отправив по всем дорогам разъезды, князь Мадатов вывел войска за город и расположился тылом к армянскому форштадту на дороге, ведущей в Карабаг. Возвращавшиеся разъезды приносили известие о полнейшей деморализации персидских войск. «Невозможно изобразить